Шок будущего - Тоффлер Элвин - Страница 42

Если специалисты по рекламе, которым приходится платить за каждую секунду рекламного времени на радио или телевидении и сражаться за внимание читателя на страницах газет и журналов, стараются вложить максимум образной информации в минимум времени, то есть свидетельства и того, что сама публика хотела бы увеличить скорость восприятия информации и преобразования ее в образы. Именно этим объясняется феноменальный успех курсов быстрого чтения у студентов колледжей, бизнесменов и политиков. Одна из ведущих школ быстрого чтения обещает увеличить исходную скорость чтения почти любого человека в три раза, а некоторые читатели заявляют, что умеют читать со скоростью буквально десятков тысяч слов в минуту (что, однако, оспаривается многими специалистами). Возможно это или нет, но ясно одно: общая скорость коммуникации возрастает. Занятые люди совершают героические усилия, ежедневно стараясь «перепахать» как можно больше информации. Предполагается, что в этом им может помочь быстрое чтение.

Увеличение скорости коммуникации ни в коей мере не ограничено лишь рекламой или печатью. Тем же желанием вложить максимальное количество информации в минимум времени объясняются эксперименты, проводимые психологами Американского исследовательского института. Они проигрывали запись лекции студентам со скоростью, превышающей нормальную, а потом проводили тестирование слушателей. Целью эксперимента было установить, усвоят ли студенты больше, если лектор будет говорить быстрее.

То же намерение увеличить поток информации связано с недавним увлечением мультиэкранными фильмами. На Всемирной выставке в Монреале почти в каждом павильоне зрители видели не традиционный экран с последовательно сменяющими друг друга визуальными образами, а два, три, пять экранов, функционировавших одновременно. В этом случае демонстрируется несколько сюжетов одновременно, что требует от зрителя либо способности воспринимать в каждый момент значительно больше информации, чем воспринимал любой заядлый любитель кино в прошлом, либо производить отбор, блокировать восприятие определенных сообщений, чтобы поток стимулов оставался в разумных пределах.

Автор статьи в журнале «Лайф» под названием «Революция в кино для человека с блицумом» описывает мультиэкранное кино следующим образом: «Видеть одновременно шесть образов, а за двадцать минут увидеть эквивалент полнометражного фильма — это возбуждает и стимулирует разум». Далее он высказывается по поводу другого мультиэкранного фильма, утверждая, что, «вкладывая больше в каждый момент, мы сжимаем время». Та же тенденция к ускорению заметна даже в музыке. На конференции композиторов и специалистов по компьютерной технике, не так давно состоявшейся в Сан — Франциско, говорилось о том, что в течение последних веков в музыке происходит «увеличение количества акустической информации, передаваемой за данный отрезок времени»[116]. Известно, что современные музыканты исполняют Моцарта, Баха и Гайдна в более быстром темпе, чем в те времена, когда они были созданы[117]. Итак, мы занимаемся ускорением Моцарта.

Если наши образы реальности меняются все быстрее, а процесс передачи образов ускоряется, то параллельные изменения должны затрагивать и системы кодов, которыми мы пользуемся. Язык тоже преобразуется. Согласно утверждению лингвиста Стюарта Берга Флекснера, главного редактора «Словаря английского языка» (Random House), «слова, которые мы употребляем, в наше время меняются быстрее и не только на уровне сленга, но на всех уровнях. Скорость, с которой слова входят в употребление и выходят из употребления, быстро растет. И это справедливо, по — видимому, не только для английского языка, но и для французского, русского или японского».

Флекснер иллюстрирует свою мысль интригующим предположением, что из 450 000 английских слов, употребляющихся сегодня, только около 250 000 были бы понятны Уильяму Шекспиру. Если бы Шекспир вдруг появился в современном Лондоне или Нью — Йорке, он смог бы понимать в среднем пять из девяти произносимых слов нашего словаря. Великий поэт оказался бы полуграмотным.

Это означает, что если во времена Шекспира в английском было столько же слов, сколько сейчас, то за четыре прошедших века по крайней мере 200 000 слов (а возможно, во много раз больше) вышли из употребления и были заменены. Более того, Флекснер считает, что около трети всего этого количества сменилось за последние пятьдесят лет[118]. Если это так, то, значит, сейчас словарь обновляется в три раза быстрее, чем в период 1564–1914 гг. Это явление отражает изменения объектов, процессов и окружающего мира. Некоторые новые слова приходят прямиком из мира товаров широкого потребления и технологии. Так, например, такие слова, как fast — back, wash — and — wear, flashcube (кубик — обойма из четырех ламп — вспышек) пришли в массовый язык из рекламы. Другие появились благодаря газетным заголовкам. Sit — in (демонстрация против расовой дискриминации путем занятия мест в кафе и других местах, куда не пускают негров) и swim — in — продукт движений за гражданские права, teach — in (собрание) — кампании против войны во Вьетнаме, a be — in (дружеская встреча) и love — in (секс в общественных местах) — из субкультуры хиппи. Культ ЛСД привнес в язык такие новые слова, как acid — head (человек, регулярно пользующийся ЛСД) и psychedelic (психоделический).

На уровне сленга этот «словооборот» идет так быстро, что составители словарей вынуждены пересматривать свои критерии. «В 1954 году, — говорит Флекснер, — когда я начал работу над словарем американского сленга, я не включал слово в словарь, если не находил свидетельств его троекратного употребления в течение пяти лет. Сегодня такой критерий неприменим. Язык, как и искусство, становится все более подвержен быстротечным влияниям. Сленговые термины fab (классный, сказочный) и gear (великолепный, отличный) не продержались и года. Они вошли в словарь подростков в 1966 г., а в конце 1967 г. их уже никто не употреблял. Пользоваться временным критерием для сленга больше нельзя».

Слова так быстро приходят в язык и уходят из него, потому что в современных условиях любое новое слово можно с необычайной скоростью ввести в общее употребление. В конце 50–х — начале 60–х годов можно было детально проследить путь некоторых слов. Например, слова из научного жаргона, такие как rubrick (рубрика, заголовок) и subsumed (отнесенный к какой — либо категории), были взяты из академических научных журналов и появились вначале в малотиражных периодических изданиях вроде «New York Review of Books» или «Commentary». Потом их принял «Эсквайр» с его тиражом 800 000 — 1 000 000 и, наконец, эти слова вошли в широкое употребление с помощью «Тайм», «Ньюсвик» и других крупных массовых журналов Сегодня этот процесс не имеет промежуточных стадий. Издатели массовых журналов больше не пополняют свой словарь за счет промежуточных интеллектуальных изданий. Они в своем стремлении «не отстать» выуживают новые словечки непосредственно из научной литературы. Когда Сьюзан Зонтаг в конце 1964 г. выкопала из забвения слово camp (лагерь) и построила на его основе очерк для «Партизан ревью», «Тайм» уже через несколько недель посвятил статью этому слову и давшей ему вторую жизнь писательнице, а еще через несколько недель это слово употреблялось всеми средствами массовой информации[119]. Сегодня оно уже снова вышло из употребления. Другое слово, промелькнувшее с поразительной скоростью, — teenybopper (девчонка — хиппи).

Более значительным примером постоянного обновления словаря является внезапное изменение значения слова «черный» (black). Многие годы чернокожие американцы считали употребление этого слова признаком расистских убеждений. Либерально настроенные белые добросовестно учили детей употреблять слово Negro (негр) и писать его с заглавной буквы. Однако вскоре после того как Стокли Кармайкл в июне 1966 г. в Гринвуде, Миссисипи, провозгласил доктрину «власть черным», слово «черный» стало предметом особой гордости как среди чернокожих, так и среди белых сторонников движения за расовую справедливость. Белые либералы тогда пережили период некоторого смятения, не зная толком, как же теперь следует говорить — «черный» или «негр». Когда средства массовой информации приняли новый термин, слово «черный» было быстро узаконено. За несколько месяцев в язык вошло слово «черный», полностью вытеснив слово «негр». Отмечены случаи еще более быстрого проникновения в повседневную речь новых слов. «Битлз», — говорит Флекснер, — когда находились на вершине славы, могли придумать любое слово, записать его на пластинку, и через месяц оно входило в язык. Какое — то время во всем НАСА от силы пятьдесят человек употребляли слово «А — ОК» (в наилучшем состоянии). Но когда американский астронавт произнес его во время полета, который показывали по телевизору, оно за один день стало общеупотребительным. То же самое справедливо в отношении других терминов, связанных с космосом, например «sputnik» (спутник) или all systems go (все в порядке)».