Самая лучшая жена (Pilgrims) - Гилберт Элизабет - Страница 1

Когда мой старикан сказал, что нанял ее, я хмыкнул:

– Девку?

Девку – и это притом, что совсем недавно баб на это ранчо не брали работать даже поварихами, потому что пастухи на них слишком часто пялились. Да и не только пялились. И даже на страшненьких поварих. И даже на пожилых.

В общем, я сказал:

– Девку?

– Она из Пенсильвании, – сказал мой старикан. – Работать будет хорошо.

– Откуда-откуда?

Когда про это узнал мой брат Кросби, он сказал:

– Если девка возьмется за мою работу, мне придется подыскивать себе другую.

Мой старикан зыркнул на него:

– Я слыхал, что ты через перевал, что зовется «Голландской печкой», в этом сезоне ни разу не проезжал без того, чтоб не заснуть в седле, а не спал, так книжки свои треклятые читал. Так что, может, тебе и вправду пора новую работенку приискать.

Он рассказал нам, что она как-то добралась в наши края из Пенсильвании на такой жутко задрипанной машине, что он таких отродясь не видывал. Пять минут она упрашивала его взять ее на работу, а он-то почти сразу согласился. Она даже руку согнула, чтобы он пощупал, какой у нее бицепс, но он щупать не стал. Сказал, что она ему сразу глянулась, с первого взгляда. А уж он столько пожил, что глазам своим доверял.

– Вам она тоже понравится, – сказал он. – Сексуальная, как кобыла. Симпатичная, здоровая. И крепкая.

– Тебе восемьдесят пять лошадей прокормить надо, а ты все считаешь, что кобылы сексуальные, – сказал я, а мой брат Кросби добавил:

– Уж такого секса у нас тут просто завались.

Ее звали Марта Нокс, ей было девятнадцать, и ростом она была с меня. Ноги полные, но не жирные, на ногах – ковбойские сапожки. Сразу видно, что новехонькие, самые дешевые в магазине и самые первые, которые она себе купила. Подбородок у нее был тяжеловат, и если он когда и двигался, так только тогда, когда у Марты двигались лоб и нос. А зубы такие, что их, можно сказать, было видно даже тогда, когда у нее рот закрыт. А главное – темно-каштановая коса. Висела посередине спины – толстая, как девичья рука.

Как-то вечером в самом начале сезона я танцевал с Мартой Нокс. Был выходной, и можно было спуститься с горы, напиться в стельку, позвонить по телефону, постирать бельишко, подраться. Марта Нокс танцевать была не любительница. И со мной она танцевать не хотела. Это она мне сразу разобъяснила – несколько раз повторила, что танцевать со мной не станет, а когда наконец согласилась, не пожелала бросить сигарету. Сигарету она держала в опущенной руке, так что за эту руку я ее взять не мог. Ну а я держал в руке бутылку пива – для ровного счета, – так что она обнимала меня одной рукой, и я ее тоже. И хоть танцевать она была не любительница и со мной танцевать не хотела, но все-таки мы с ней стали медленно покачиваться, и у нас обоих одна рука была свободна, как у ковбоя на родео, когда он скачет на быке, – он же правой рукой ни за что не держится. Марта никуда особенно не смотрела – только за мое левое плечо. Казалось, та девушка, которая сейчас не так уж плохо танцует со мной, была Марте незнакома и знакомиться с ней у нее большой охоты не было.

Мой старикан еще вот что говорил насчет Марты Нокс: «Она не красотка, но, похоже, знает, как себя подать».

Что верно, то верно – мне хотелось потрогать ее косу. Мне сразу захотелось потрогать ее косу, как только я ее увидел, а уж когда мы танцевали – захотелось особенно. Но я не стал этого делать и бутылку с пивом на землю не поставил. Уж не знаю, как там Марта Нокс умела себя подать. По-моему, никак не подавала.

Больше мы в тот вечер не танцевали и вообще потом не танцевали, потому что сезон был долгий и мой старикан нас нагружал работой под завязку. Не было больше выходных на целый день, чтобы потанцевать и подраться. А уж если удавалось выкроить свободное время после обеда посреди тяжелой рабочей недели, мы все шли в барак и ложились спать. Засыпали быстро и крепко, а на койки укладывались, в чем были – в сапогах, как пожарные или солдаты.

Марта Нокс спросила меня насчет родео:

– Кросби говорит, это хороший способ покончить с собой.

– Лучше способа я не знаю, – ответил я.

Мы сидели с ней друг напротив друга у костра, сложенного из толстых сосновых сучьев, совсем одни, и выпивали. В палатке за спиной Марты Нокс разместились пятеро охотников из Чикаго. Они не то спали, не то просто лежали усталые и злились на меня за то, что я не помог им хорошенько прицелиться и подстрелить хоть одного из тех лосей, которые попались нам на глаза на этой неделе. В палатке позади меня стояли кухонные плитки, лежали припасы, два походных туристских матраса и спальные мешки – мой и Марты. Марта еще укрывалась одеялами из лошадиных шкур, и мы оба ложились спать в джинсах, в которых собирались ходить и на следующий день, чтобы джинсы за ночь не заледенели. Была середина октября, последняя охота в сезоне, и каждое утро, когда мы седлали лошадей, у них на губах висели длинные сосульки.

– Ты пьяная? – спросил я.

– Я тебе так скажу, – ответила она, – это жуть какой хороший вопрос.

Она посмотрела на свои руки. Руки у нее были чистые. Порезы там, ожоги – это ясно, но чистые.

– Ты ведь выступал на родео, да? – спросила она.

– Сколько раз! – ответил я.

– На быках?

– На необъезженных лошадях.

– Так тебя поэтому прозвали Смельчаком?

– Смельчаком меня прозвали из-за того, что в детстве я ногу тесаком поранил и не испугался.

– А на родео тебе хоть раз досталось по-крупному?

– Однажды попался мне один жеребец необъезженный. Ну я сразу понял: этот мне задаст жару. Он меня прикончить хотел, и к гадалке не ходи. В жизни я так не боялся лошади, как этого сукина сына испугался.

– Думаешь, он это понял?

– Понял? Как он мог понять?

– Кросби говорит, что с лошадью самое важное – выяснить, кто главный.

– Это мой старикан так всегда говорит. А говорит он так, чтобы новичков попугать. Если бы лошади такие умные были, они бы на нас верхом ездили, а не мы на них.

– И Кросби так говорит.

– Нет. – Я еще выпил. – Так говорит мой старикан.

– Значит, тот жеребец тебя скинул.

– А у меня при этом рука в узде застряла, и этот сукин сын три круга меня по арене проволок у себя под брюхом. Зрители были в восторге. И конь тоже. А я потом в больнице почти год провалялся.

– Дай мне. – Она потянулась за бутылкой. – Вот бы и мне сесть верхом на необъезженную лошадь. Я хочу выступать на родео.

– Что от меня и требовалось, – сказал я. – Я должен был тебя уболтать, рассказав эту историю.

– Твой папаша тогда что, сбрендил?

Я не стал отвечать. Поднялся и подошел к дереву, на ветках которого висели седла, а повыше кое-что из еды – чтоб медведи не достали. Я расстегнул молнию и сказал:

– Лучше зажмурься, Марта Нокс, потому как я сейчас спущу с поводка самую здоровенную тварь в горах Вайоминга.

Пока я мочился, она помалкивала, а когда вернулся к костру, сказала:

– Это в духе Кросби.

Я вытащил из кармана жестянку с табаком.

– Да нет, – сказал я. – Главное, это в духе моего старикана.