Однажды ночью в Лас-Вегасе - Гордон Люси - Страница 2

• Предыдущая
• 2/28
• Следующая

– Вы склонны к мелодраматизму? – спросил он.

– В этом месте с претензией на греческое не могу удержаться. А почему вы не в Афинах и не перемалываете своих врагов в пыль?

– Я со всем этим уже покончил, – сказал он жестко. – Теперь могут обойтись и без меня.

– А, вот что вас задело! – хмыкнула Петра. – Послушайте одну историю. Во время Троянской войны Ахиллес любил одну девушку. Она была из стана его врагов и была его пленницей, но его заставили отказаться от нее, и тогда он покинул поле боя и ушел, обиженный, в свой шатер. Но в конце концов вышел и снова вступил в борьбу. Только все закончилось его гибелью… Как могло закончиться и для вас… на том выступе.

– Я уже говорил вам, что не собираюсь умирать… Хотя, честно говоря, мне не важно, что произойдет. Я приму любой вариант.

– Она сделала что-то очень жестокое? – осторожно спросила Петра.

В полумраке она не могла разглядеть взгляд, направленный на нее, но почувствовала, что взгляд этот был ужасным. Его глаза блеснули холодным огнем, предупреждая, что она ступила на святую землю.

– Она? – повторил он тоном, который не сулил ничего хорошего.

Девушка нежно дотронулась до его руки и прошептала:

– Простите. Мне не следовало говорить это?

Он резко поднялся, снова подошел к проему в стеклянной стене и остановился, пристально всматриваясь в ночь. Петра осторожно последовала за ним.

– Я считал, что могу доверять ей, – прошептал он.

– Иногда надо доверять, – согласилась Петра.

– Нет, – решительно сказал он. – Люди не могут быть такими хорошими, какими вы их себе представляете. Рано или поздно, но правда выплывет наружу. И чем больше вы доверяете кому-то, тем ужасней будет момент, когда вас предадут. Уж лучше не питать никаких иллюзий и быть сильным.

– Но это же ужасно – никогда не верить ни во что, никогда не любить и не надеяться, никогда не испытывать настоящего счастья…

– Никогда не быть несчастным, – жестко добавил он.

– Никогда не жить по-настоящему, – тут же возразила она. – Это все равно что похоронить себя заживо, разве вы не видите? Вы бы избежали страданий, но лишились бы всего того, из-за чего стоит жить.

– Да что вы знаете о жизни? – сказал он сердито. – Вы еще ребенок. Разве кто-то вызывал в вас когда-нибудь желание все сокрушить, не оставив ничего живого… включая саму себя?

– Но чего достигнешь, разрушив свою душу? – спросила она строго.

– Я скажу чего. Вы не станете… такой.

Он ткнул пальцем в свое сердце.

Ей не надо было спрашивать, что он имел в виду. Он, такой молодой, ходил по краю пропасти, и достаточно было небольшого усилия, чтобы столкнуть его туда. Поэтому он и решил стоять здесь, провоцируя судьбу. Хотел, чтобы она это сделала?

Жалость и ужас переполняли Петру. С одной стороны, ей хотелось убежать как можно дальше, а с другой – остаться и спасти его.

Неожиданно, без всякого предупреждения, он сделал нечто одновременно ужасное и прекрасное. Опустив голову, он положил ее на плечо Петры, потом поднял, потом снова опустил, и так снова и снова. Человек словно бился головой о кирпичную стену, безнадежно и методично…

Оторопев, она обвила его руками и начала гладить по голове, чтобы успокоить. В своем отчаянии он искал утешения у нее. Ей была видна бездна за его спиной, и никакой преграды между ним и этой бездной не было. Ничто не могло защитить его, кроме нее. Она крепко прижала его к себе. Он не сопротивлялся, но теперь его голова неподвижно покоилась на ее плече, словно силы полностью оставили его.

Когда Петра смогла вновь взглянуть ему в лицо, она увидела, что страдальческое выражение уступило место печали и смирению, словно он обрел некий, хотя и временный покой.

Наконец Лисандрос слабо улыбнулся ей. Существовало еще добро в этом мире. Оно было здесь, воплощенное в этой девушке, слишком наивной, чтобы понять опасность, которой она подвергала себя просто оттого, что была здесь, с ним. Когда-нибудь она станет такой же угрюмой и испорченной, как и все остальные…

Но не сегодня. Он не допустит этого!

Он набрал код, и стеклянная панель задвинулась.

– Пойдемте, – сказал Лисандрос, уводя Петру с крыши вниз, в отель.

Когда они подошли к двери ее номера, он сказал:

– Идите к себе, ложитесь и не открывайте дверь никому.

– А что собираетесь делать вы?

– Собираюсь проиграть еще больше. А потом – кое о чем подумать.

– Спокойной ночи, Ахиллес.

– Спокойной ночи.

Повинуясь какому-то импульсу, он наклонился и нежно поцеловал ее в губы.

– Входите, – сказал он. – И заприте свою дверь.

Она кивнула и вошла. Через мгновение он услышал поворот ключа в замочной скважине.

Лисандрос возвратился к игорным столам, смирившись с мыслью о новых проигрышах, но каким-то мистическим образом удача снова вернулась к нему. В течение часа он вернул все свои деньги до последнего цента. А еще через час удвоил их.

Эта девушка оказалась для него талисманом. Она была послана, чтобы изменить его судьбу. Он надеялся, что в свою очередь сделал что-то и для нее, о чем, вероятно, никогда не узнает. Ведь они никогда больше не встретятся.

Он ошибся: они встретились снова. Но только через пятнадцать лет.

Вилла Димитриу находилась на окраине Афин, на холме, откуда хозяева всегда могли обозревать свои владения.

Недавно у виллы появился соперник – здание, повторяющее облик Парфенона, воздвигнутое Гомером Лукасом, единственным человеком в Греции, который рискнул соперничать как с семьей Димитриу, так и с древними богами, которые покровительствовали Парфенону. Но Гомер был влюблен и, разумеется, хотел поразить свою невесту в день их свадьбы.

В то весеннее утро Лисандрос Димитриу стоял на пороге своей виллы, устремив взгляд на Афины. Он был раздражен тем, что ему придется терять время на свадьбе, когда у него масса по-настоящему важных дел.

Обернувшись на звук за своей спиной, он увидел Ставроса, старинного друга своего покойного отца.

– Еду на свадьбу, – сказал он. – Заехал, чтобы узнать, не надо ли подвезти тебя.

– Спасибо, это было бы очень кстати, – кивнул Лисандрос. – Если я приеду рано, тогда и мой ранний уход не станет слишком большим оскорблением.

Ставрос хмыкнул:

– Ты не слишком жалуешь свадьбы.

– А это не свадьба, это презентация, – с сарказмом ответил Лисандрос. – Гомер Лукас обзаводится женой-кинозвездой и щеголяет ею перед всем миром. И этот же самый мир будет лицемерно желать ему всех благ, а за его спиной – поносить. Мое личное пожелание ему – чтобы Эстел Раднор оставила его с носом. Что так или иначе она и сделает. Кстати, а для чего ей понадобилось приезжать в Афины? Почему бы не справить свадьбу в том псевдогреческом отеле, как раньше?

– Потому что имя Гомер Лукас – синоним греческого судостроения, – сказал Ставрос и быстро добавил: – Не считая твоего, конечно. Я думаю, что это может быть настоящий брак по любви.

Лисандрос поднял брови:

– Настоящий? Сколько раз она выходила замуж? Шесть, семь?

– Тебе виднее. Разве ты не был гостем на одной из ее свадеб?

– Я не был гостем. Просто случайно оказался в том отеле Лас-Вегаса, где эта свадьба проходила, а на следующий день возвратился в Грецию.

– Да. Помню. Твой отец был очень этим доволен… но заинтригован. Кажется, ты сказал ему, что не хочешь больше иметь дело с каким бы то ни было бизнесом. Никогда. Ты где-то пропадал два года, а потом неожиданно, как гром среди ясного неба, вдруг появился и заявил, что готов приступить к работе. Отец даже боялся, что тебе это не удастся сделать после… ну… – Ставрос замолчал, увидев, как помрачнело лицо Лисандроса.

– Довольно, – сказал тот спокойным голосом, более пугающим, чем крик. – Это было давно. С прошлым покончено.

– Да. Вот и твой отец сказал, что все его страхи оказались беспочвенными, потому что ты возвратился совсем другим человеком. Внушающим ужас задирой. Он был так горд!

• Предыдущая
• 2/28
• Следующая