Комната страха - Кузьмин Владимир Анатольевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/61
• Следующая

– Такое непросто объяснить даже нам, пусть, по вашим словам, мы и горазды на выдумки, – не удержалась я от укола за вчерашнее высказывание в адрес Пети, а значит, и в мой адрес.

– Даша, вы несправедливы, – чуть обиделся Михаил. – Я не имел в виду ничего плохого, сказав, что мне так, как вам, не выдумать. Возможно, чуть коряво выразился. А объяснение тут должно быть самое простое. Скажем, сам Кормильцев ручку протер. Может, собрался бежать, стал отпечатки уничтожать, а тут на него совесть нахлынула. Или той же краской с рукава ручку испачкал и протер машинально.

– Хорошо, хорошо, – снисходительно согласилась я. – Пусть и весьма натянуто, но имеет право быть. Ох, простите, увлеклась немного, снова стала ерничать. Я на вас совершенно не сержусь, так и вы меня простите.

– Да я и не придал значения.

– Но это ведь не все?

– Не все. Никто не видел, как он вернулся в номер.

– Это объяснить еще сложнее, – сказал Петя.

– Вот именно. Внизу, помимо швейцара и портье, его ждал наш человек. Не мог он прошмыгнуть.

– А мне кажется, что это-то легко объяснимо, – сказала я, видя, что Михаил и Петя слишком глубоко задумались. – Он вернулся давно. В тот момент, к примеру, когда господин Уваров провожал нас к Дмитрию Сергеевичу. Только поднимался по лестнице, а не в лифте. Швейцару и портье тогда по его поводу указаний ведь еще не давали? Они бы о постороннем человеке доложили обязательно, а о постояльце из соседнего номера могли и промолчать.

– Вот! Вы гений!

– Наконец-то признали! – я гордо вскинула голову и даже кончиком пальца сделала вид, что задираю ее еще выше. Петя и Михаил рассмеялись. Но я их смех перебила, заговорив о серьезном. – Оставлю в стороне еще одну сложно объяснимую вещь, а именно рисунки на портрете. Ну, подвернулись краски, что-то в голове не так сработало, взял и нарисовал. Пусть не понять, для чего. Михаил, скажите мне вот о чем…

Договорить мне не удалось. Человек двадцать из катающихся на катке взялись за руки и затеяли хоровод. С каждым кругом первые бежали все быстрее и быстрее, задние перестали справляться и поспевать и несколько человек с разбегу столкнулись с нами. Я начала падать, Петя попробовал меня удержать на ногах, но и его слегка толкнули. Михаил попробовал помочь нам двоим разом, и мы втроем плюхнулись в сугроб. Падение нас очень сильно насмешило, и поднялись мы не сразу.

– О чем мы там говорили, до того, как в сугробе оказались? – спросил Михаил.

– Я собиралась задать вам вопрос. Вот, припомнила! Господин художник где находился в предполагаемое время самоубийства?

– Не могу знать, – удивился Михаил. – Едва получили телеграмму из Красноярска, а это было около шести часов вечера, его сразу отпустили. Несмотря на то, что я Дмитрию Сергеевичу все ваши догадки изложил, придраться нам было решительно не к чему. Да и мотива у него не было! А у Кормильцева был! На нем все усилия и сосредоточили, по всему городу его стали разыскивать, так как нам было сказано, что в гостинице его нет. А он, оказывается весь день у себя просидел. Пока поздно вечером не раздался выстрел.

– И прислуга об этом не знала? – удивилась я.

– Не знала, но в этом странного нет, – ответил Михаил. – Уборку у него сделали утром, сам он никого не вызывал.

– А ключ?

– Ключ он, уходя из гостиницы днем, с собой унес. Многие жильцы его не сдают портье.

– Хорошо. Тогда остается один-единственный вопрос: где в это время был господин Ольгин?

– Который убил Кормильцева неизвестно за что, запер дверь изнутри, неизвестно зачем, протер ручку и испарился? – выпалил Михаил и покачал головой с некоторым осуждением.

– Не передергивайте! – потребовала я, так как эти аргументы на меня слабо подействовали. – Мотив нам не известен, но это не значит, что его нет. Ручку протер, чтобы свои отпечатки стереть. А заперся изнутри… Нет, изнутри он, конечно, не запирался. Но всему можно найти объяснение! Но это я скорее упражняюсь в дедуктивном методе, чем говорю всерьез. Я верно поняла, что вы всю ночь были заняты этим делом, а днем наверное всякими бумагами?

– Верно. Бумажной волокиты еще немало предстоит. Но сам господин полицмейстер разрешил заняться ею после праздника.

– Вот и отдыхайте, веселитесь и набирайтесь сил.

– Благодарю покорно, ваше оченьоченьвысокопревосходительство госпожа генералиссимус. Ох, я в самом деле пойду домой, а то засну сейчас стоя и на морозе. Завтра хочется повеселиться, и мне нужно набраться сил для такого важного дела. До свидания и счастливого вам Рождества!

– И вам тоже! – ответила я, но вновь задержала Михаила. – Постойте! Самое важное, то, с чего нужно было начинать расспросы, упустила. Скажите, пожалуйста, как этот Кормильцев выглядел?

– Сам я с ним не пересекался. Ни живым, ни… неживым не видел. Но описание помню, по которому его розыск по городу велся. Высокий. Аккуратная темная борода, усы. Лоб высокий, уши прижатые, нос прямой, губы… вот, уже забыл! Но, верно, ничего особенного, раз забылось.

– Вот! А особые приметы имелись?

– В привычном смысле нет, но одна из горничных выразилась таким манером, что глаза у него были «блескучие».

Он всмотрелся в наши лица и спросил:

– Так вы с ним знакомы?

– Нет, не знакомы, – ответил Петя. – Но встречались.

Петя коротко рассказал о встрече с нищим, взглядом испросил у меня, рассказывать ли дальше? Я посчитала, что правильнее о стычке на ночной улице будет рассказать самой. Рассказала очень деловым ровным тоном безо всяких там подробностей. Но Михаил все равно покачал укоризненно головой.

– И вы еще полагаете, что Дмитрий Сергеевич был неправ, прочитав вам нотацию.

– Но тогда еще ни сном ни духом не было известно ни про какие убийства! – обиделась я на явную несправедливость этого упрека. – Мы ни в какие расследования не влезали, да их и затевать поводов не было!

– А как же следствие по делу дома с привидениями? – поймал меня на недомолвке помощник судебного следователя.

– Самое удивительное, – созналась я, – что безобразника мы уже нашли. Поверьте, что ни малейшего отношения к убийствам он не имеет.

– А если в конфиденциальном порядке об этом рассказать? Только мне. Под мое честное слово?

– Вам мы бы рассказали, но ведь это не наш секрет, – вздохнул Петя. – Мы дали слово!

– А позже? Ну не сейчас, так после? – немного капризно и даже со слезой в голосе спросил Михаил, заставив нас улыбаться.

– Позже, может быть, и расскажем, – пришлось мне пообещать. – Только вы не плачьте!

– Ура! Не стану плакать! Эх! – проговорил Михаил плаксиво, но тут же перестал дурачиться. – Тогда прощайте и до скорой встречи. По какому-нибудь радостному и приятному поводу. Кстати, ваш рассказ о нищем – лишнее подтверждение виновности господина Кормильцева, если, конечно, они одно и то же лицо.

Мы к этому выводу также пришли и к данному моменту были уже целиком и полностью на стороне версии полиции. Поэтому лишь закивали в ответ и сказали Михаилу «до свидания».

Михаил ушел, а мы вновь покатили по кругу, радуясь разноцветным огням, музыке и снегу.

– Даша, а у меня вот тоже этот художник из головы не идет, – неожиданно сказал Петя. – Не могу сказать отчего.

– А давайте его из наших голов выбросим. Потому что Михаил прав, слишком много «за» и очень мало «против» версии полиции. И раз уж по описанию этот Кормильцев похож на нашего нищего и нанимателя бандитов, то жалеть нам его не с чего. Так что забудем и станем веселиться.

Выбросить из головы все эти печальные события и размышления о них оказалось очень легко. Потому что наступало Рождество!

Утром у нас с маменькой разболелись от катания ноги. Не сильно, но чувствительно.

– Молодцы Александр Сергеевич и Петя, что взяли для нас коньки, на которых легко кататься, – сказала мама. – Будь коньки с одним лезвием, я бы, пожалуй, освоилась быстро, но сегодня не смогла бы ходить.

• Предыдущая
• 33/61
• Следующая