Колдун на завтрак - Белянин Андрей Олегович - Страница 56
- Предыдущая
- 56/65
- Следующая
Проверив пистолеты, я положил их перед собой, повесил дедову саблю рядом, на спинку вертящегося стула, а сам сходил вниз, задал адским псам корму из большущего пакета с собачьей мордой и, подобрав ещё парочку упавших прошений, попёрся к себе наверх. Вот там уже уютно устроился на маленьком диванчике, скинул сапоги и углубился в чтение.
Нечисть подошла к данному вопросу серьёзно; судя по красоте почерка и чистописанию, все бумаги были написаны у одного, максимум двух, профессиональных писцов. В массе там, конечно, был полный бред, но несколько просьб вкупе с манерой обращения доставили мне немало приятных минут… Кое-чем готов поделиться, мне понравилось:
«Купил пачку табаку, а на ём написано: „Вызывает импотенцию“. Это чё за слово такое? Это чё они с нами творят, ваше превосходительство? Возвернул, взял другой, со старой надписью: „Курение убивает“, сразу и успокоился, от сердца отлегло…»
«С мясом надо чё-то решать! У меня ж коровы худеют, покуда вегетарианцы у них силос тырют и жрут наглым образом!»
«Сколько можно терпеть, если вы казаки?! Они уже все наши рынки захватили! Гнать их, всех гнать, особенно отца Григория! Только цивилизованно, интеллигентно, без обид чтоб, и гнать, и… ну, не трогать их, в общем. Вот как бы мы проснулись, а их нет! И будет всем нам счастье…»
«Водку — в каждый дом!»
«Первое, мужиков не хватает! Второе, я имела в виду мужчин! Третье, именно мужчин, а не мужиков! Четвёртое, но мы, бабы, тоже те ещё… Пятое, то есть в смысле женщины! Отсюда вопрос: и что мне со всем этим делать, а?! Вот и ответьте!»
Но самое трогательное, что, оказывается, одно письмо было от моего старого знакомого, еврейского чёрта, мелкого розничного торговца:
«Таки имею желание открыть у вас лавочку. Но не имею возможности, начальство сдерёт три шкуры, начиная с хвоста, а оно мне надо? С другой стороны, почему бы не обратиться к хорошему человеку, который войдёт на паях, и это будет маленький гешефт, о котором никому не надо знать. Немного вложений, фирму пишем на ваше имя, а проценты за идею вы выплатите мне в какие-нибудь пять лет. Шо такое пять лет, если вы молоды и проживёте ещё сто?! Это даже смешно! Я отдаю последнее, и шоб ви были до гроба счастливы за „такие проценты“…»
Ну вот, ещё только мне в Оборотном городе своей недвижимостью обзавестись осталось. Получить прописку, осесть здесь, под землей, и только по ночам вылезать на свежий воздух, под звёздное небушко, дышать полной грудью на кладбище. Нет уж, братцы, казаку без России да без воли не жить. С этими мыслями я вроде начал даже задрёмывать, глаза-то устали от чтения, и, наверное, всё же уснул, но через какое-то время глаза неожиданно раскрылись сами. Словно бы что-то подбросило меня на диване, я не стал дожидаться характернического покалывания иголками в левой ноге, а, схватив оба пистолета, кинулся по лестнице вниз прямо босиком.
Адские псы встретили меня жалобным завыванием, прижав уши и поджав хвосты. Да чтоб они чего-то боялись?! Я осторожно выглянул за ворота, держа в руке пистолет с взведённым курком. Никого. Тишина. Абсолютная. Казалось, весь Оборотный город на миг вымер, лишившись любых звуков. Я слышал лишь стук собственного сердца, да и оно билось словно затаённо, не в боязни, что кто-то услышит и остановит, а просто чтобы не нарушать тишину окружающего мира.
— Кто там?! — нарочито громко спросил я непонятно у кого, потому что никого ведь и не было. Эхо, откликнувшееся моему голосу, было столь слабым и даже каким-то беззащитным, что у меня похолодела душа. В этом городе всегда было шумно, опасно, дико, страшно, но никогда — так безысходно…
Да и был ли город вообще? Прямо на моих глазах площадь начала зыбко покачиваться, дома двоились, стены росли или, наоборот, уходили под мостовую, башни и шпили рассыпались тускнеющими блёстками, превращаясь в неостановимый хаос, ни на секунду не замедляющий движения.
Передо мной разворачивались пустые степи, их сменяли невидимые города, высоченные здания с тысячами окон распадались в пыль, на их месте вздымались морские волны, а когда вода отступала, то поднимались острые вулканические горы, которые порастали лесом, полным чудовищных животных громадных размеров, похожих на драконов или летающих змей, вдруг скрывающихся в страшной вспышке пламени, постепенно угасающего во мраке и вековом пепле, — калейдоскоп образов не останавливался ни на минуту…
Я успел шмыгнуть обратно, когда меня уже почти мутило от этой сумасшедшей немой свистопляски. Поднялся наверх, сунул голову под кран и с мокрыми волосами вернулся к волшебной книге. На всех шести квадратах вместо показа разных частей города была одна и та же картина — высокая фигура в чёрном плаще с капюшоном и сияющей косой на плече. Смерть?!!
— Уф… Слава тебе, Господи, а я-то уж думал, что там такое страшное, — облегчённо выдохнул я, подвигая поближе бархатную грушу, с помощью которой и положено говорить через динамики. — Чего надо, бабушка?
— За тобой пришла, — громогласно разнеслось на всю площадь.
— Так я занят. Давай в другой раз.
— Открывай, от Смерти не спрячешься.
Кто бы спорил… Я хладнокровно протянул руку и опустил вниз рычаг. Волна пламени накрыла фигуру с головой. Когда огонь стих, перед воротами валялось лишь недоплавленное лезвие косы, от самой Смерти не осталось и пепла. Если, конечно, это была она…
— А это не она, точно не она, — сам себе ответил я, опять ложась на диванчик и закидывая ноги выше головы. — Настоящую смерть не прогонишь, не убьёшь, да и до переговоров с клиентом она унижаться не будет. Значит, кто-то решил надо мной пошутить. Узнаю, так голым в Африку пущу и выйду на сафари с пистолетом, заряженным крупной солью…
Но это всё шутки шутками, на деле тот, кто подослал ко мне сие говорящее чучело с косой, совершенно не знал казачьей психологии. Нас нельзя запросто запугать традиционным видением смерти, мы на этих старух с лысыми черепами и сельскохозяйственным орудием труда на плече иначе как с улыбкой не реагируем. Насмотрелись за все войны да походы, ещё с младых ногтей…
Нет, ну в самом деле, казака ведь с младенчества готовят к смерти, с двух лет дают играть батькиной нагайкой, с трёх лет сажают на коня, семилетние босоногие хлопцы сами степных жеребцов объезжают, а с девяти лет дед начинает рубке учить. Сначала воду тонкой струйкой пустит, и руби так, чтоб брызг не было, — это на правильность нанесения угла удара. Потом на лозе — тут уже на скорость, кто больше наваляет. Дальше к Дону, на отмели камыш сечь, тут и сила, и мощь, и точность глаза нужны, а к пятнадцати годам молодой казак и невесту под венец вести должен.
И на то ему самое время, не будет зазря по девкам шариться, а коли война, так хоть детишек в доме оставить успеет. Сам же — на коня, саблю на бедро, пику в руку, ружьё за плечи и с атаманом да друзьями-станичниками под удалую песню в дальний путь — давай бог победу!
Вернутся не все, на то войну и стервой зовут, но смерти мы всё одно не боимся, смысла и разумности в том нету. Да и саму смерть казаки видят иначе — грозная она, кровавая, некрасивая и совсем не героическая. Хоть царь-батюшка и даровал своей Атаманской сотне в качестве гимна марш Мендельсона, под который нормальные люди тока женятся (ну вроде как выразился романтически, мол, «донцы идут на смерть, как на свадьбу!»), однако мнения самих казаков не спросил, естественно, даровал гимн, и всё! Обязаны играть по государеву капризу! Только в нашем видении всё одно смерть не невеста…
Видимо, с этими антимонархическими мыслями я и придремал, потому как резко вскочил от негромкого гула белого ящика, из пасти которого вдруг выполз лист бумаги. Я протянул руку и… с недоумением прочёл:
«Любимка, у меня проблемы! Тут не конференция, тут бред контуженый — эти козлы большинством проголосовали за равноправие нетрадиционных форм жизни и традиционных на уровне эксперимента. Короче, бросай Оборотный город и беги, пока можешь!»
- Предыдущая
- 56/65
- Следующая
