Колдун на завтрак - Белянин Андрей Олегович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/65
• Следующая

— Лаваш бэри, сыр бэри, — нестрого прикрикнул отец Григорий. — Будешь кушать, я гаварить буду. Такой вапрос — нэпростой вапрос, да…

Я кивнул, послушно набивая рот.

— Труп выкопай, он плохой савсэм, пахнуть будет, фу-у… А ты не нюхай, да! Ты лицо башлыком завяжи, дыши и радуйся. Потом всё на кастёр палажи, но не шашлык жарить, нэт! Хитро палажи — сначала асиновые драва, патом крэстом на них рябину зелёную, как ткемали. Сверху звэря клади, глаза ему закрой, и многа сена свэрху. А патом из сухой берёзы дравами аблажи, и ах как харашо будет! Башлык развяжи, пой, пляши лезгинку, из писталетов стрэляй, да! Агонь бальшой будет. Очень бальшой! Греться не надо, надо сматрэть — если дым чёрный, то харашо будет. Если серый, значит, мало асины было, ещё раз жги. А если на тебя дым пайдёт…

— Я в сторону отойду.

— Ай, маладец, — искренне порадовался за меня добрый грузинский батюшка, размахивая во все стороны клювастым носом, так что я даже посторонился. — Умный такой, да! Люблю тебя, дай пацелую, как брата!

— Кунаки не целуются. — Я вновь пресёк его хищные объятия. — Но вина вместе выпьем. Как в следующий раз приду, с меня донское красное.

— Вай, что за вино, э-э? Донское, да? Это рэгион? А красное это цвэт, да?! Саперави пить надо, хванчкару, киндзмараули, цинандали, напареули, — опять-таки не обидевшись, пустился перечислять он, но договорить не успел, в двери без стука влетели Моня и Шлёма:

— Прячься, хорунжий! Там бесюган-охранник весь народ перебаламутил, без Хозяйкиного приказа тебя есть идут!

Отец Григорий властно остановил мой порыв выхватить дедову саблю и, мельком глянув в маленькое окошко храма, быстро скомандовал:

— Крышку с алтаря снимай, э! Тащи к двэрям, так ставь. Ай, маладцы! Не войдут тэперь.

Пока упыри с натугой баррикадировали дверь, я из чистого любопытства заглянул в ту яму, которую они только что открыли. Что бы вы думали — под алтарём оказался целый склад оружия! Мне, конечно, не раз доводилось видеть этого сына гор, с ног до головы увешанного оружием, как коллекционер боевыми экспонатами, но подобного не предполагал, уж точно. Отец Григорий явно готовился к затяжной войне или как минимум к вооружённому перевороту. Мы достали шестнадцать ружей, восемь шашек, двадцать два пистолета, восемнадцать черкесских кинжалов и потрёпанное белое знамя с пятью красными крестами!

— Христианские символы, да… — виновато опустил взор батюшка. — Но это с маей родины, я там так давно не был. Забыл кагда даже, а до сих пор, как усну, Тифлис над Курой снится. Чачу пью, забыть чтобы, чтобы спать бэз снов, э…

— Приближаются, отец Григорий, — выглянув в другое окошечко, обеспокоенно доложил Моня. — Окружают, видать. Чё делать-то будем?

— Свой аул защищать, как мужчины, да!

Мы распределились по двое у двух окон: Моня с настоятелем нечистого храма слева, а мы со Шлёмой справа. У каждого по несколько стволов, каждый вооружён до зубовного скрежета, и будь меж нами шестирукая индусская богиня Кали, с высунутым до подбородка языком, — мы бы легко и её экипировали с ног до головы.

— Заряжай, э! — скомандовал отец Григорий, и все дружно взвели курки, обновляя порох на полках.

Грозная масса озабоченных горожан замерла широким полукругом, видимо до безобразия поражённая тем, что им вознамерились сопротивляться. Верховодил всем маленький бес-охранник в парадном мундирчике офицера-атаманца. Не успокоился парень. Бывает. Сейчас успокоим.

— Вперёд, нечестивые! Хватай хорунжего за тёплые места! Довольно уж ему над нами изгаляться, сколько можно из-за него в ширину прыгать?!

— Шустрый какой, — мстительно пробормотал Шлёма, беря прицел. — Нам, значит, прыгай, а ему типа нет?

Выстрел грохнул в ту же секунду. Толпа ахнула, но…

— Языком молоть — не из ружья палить, — почти по-прохоровски, но в сто раз хуже срифмовал я. — Ты не дёргай, а плавно нажимай. Вон как дуло подкинуло.

— А чё? Зато ведьму на помеле сбил!

— Но целился-то в беса. Если б твой папа так мимо нужной цели попадал, ты бы, поди, и вовсе не родился…

Сзади нас дружно жахнули два ружья. Мат и визг можно было расслышать даже через тяжёлые стены храма. Грузинский батюшка сдержанно похвалил:

— Винтовку дэржишь, как женщина, но стреляешь, как джигит, да! Щас всэ заряды расстрэляем, кинжалы вазьмём, сами рэзать их будем! Ты сзади меня дэржись, ты маладой, нэопытный, я тебя их рэзать учить буду, э?

Моня сглотнул так шумно, словно его тошнило…

— Артиллерию дава-ай, — громко проорал бесёнок, и толпа воодушевлённо выкатила две занюханные турецкие пушки ещё времён начала Потёмкинских походов. Барахло антикварное, но тем не менее всё-таки, всё-таки, всё-таки это — пушки.

Я сдвинул плечом упыря и выстрелил, почти не целясь.

— Мамочки мои, — тихо ойкнул маленький атаманец, поднимая с мостовой срезанную пулей кисточку от хвоста. — Это чьё? Это моё, что ли?! А кто… а как… Илова-ай-ски-и-ий!!!

Шлёма уважительно показал мне большой палец. Я с наигранным удивлением чуть изогнул луком правую бровь, дескать, чего удивительного-то? Да у нас в полку каждый второй новобранец так стреляет. Он, конечно, не поверил, но целиться стал тщательнее и тоже зацепил кого-то в толпе.

Публика полегла, существенно усложняя нам стрельбу, а вокруг пушек отчаянно засуетились ещё трое бесов. Этих на шум и понт не возьмёшь, они до последнего драться будут, а не отступят. Мы тоже не намеревались дёшево продавать свои жизни, вот только…

— Отец Григорий, ты чем ружья заряжал? — недоуменно поинтересовался я, глядя, как после второго моего выстрела здоровенный бугай-вампир вскочил в полный рост и принялся нарезать круги по площади.

— Чэм было, да… Свинцом мала-мала, мэдными пугавицами, ещё вишнёвыми косточками, солью, пэрцем чёрным намолотым, дробью утиной, а что нэ так, бичо?!

— Чудесно, — пробормотал Моня так, чтоб все слышали. — Они по нам картечью палить будут, а мы по ним — пряностями и специями…

— Зато как взбодрился народ, — оптимистично поддержал Шлёма. — Кто бы знал, что соль в одно место так резво омолаживает? Вона и хромая бабка Фрося как бегает, аж завидно…

Меж тем в нашу сторону более-менее твёрдо уставились жерла двух пушек. Если заряд картечи, то шансы у нас есть, а если будут прицельно бить ядрами, то этот же храм нас под собой и похоронит. Обидно. И жаловаться некому, потому что Катенька…

— Хозяйка-а!.. — тихим приглушённым эхом разнеслось по всей площади.

Между нами и пушками, прямо на линии стрельбы, зависла огромная фигура моей возлюбленной, видимая примерно до пояса, всё, что выше, терялось в небесах. Так, только домашние тапочки, но с заячьими ушками, размером с телегу, в них ноги, синие штаны на манер французских кюлотов и, самое главное, чётко уловимая всеми подряд аура ничем не сдерживаемого раздражения. Голос любезной Катерины появился минутой позже и начал, естественно, с меня.

— Иловайский, у тебя совесть где или с кем? Я тебя по-хорошему просила, загляни к отцу Григорию и марш домой. Ты мне чего тут оборону Севастополя устраиваешь? Ты видел, в каком я состоянии? Всем цыц!!!

Бабка Фрося как раз таки и собиралась верноподданнически поддакнуть, но, рискованно захлопнув пасть, тремя оставшимися зубами умудрилась прикусить язык.

— Я тебе говорила, что у меня начинается? Так вот, началось! Таблетку выпила, а не помогает ни хр… И вы тут ещё спрашиваете, чего это из себя вся такая нервная?!!

— Не, не, не, матушка! — завопили со всех сторон. — Мы к тебе без претензиев, сами такие, щас по-быстрому хорунжего прибьём, да и по домам, аки мышки невинные!

— Идиоты, — тяжко вздохнул голос, так что над площадью пронёсся маленький ураган, сбивший с ног нетвёрдо стоящих. — И почему я так хочу сегодня всех убить? А потому, что меня оправдают…

— Помилосердствуй, матушка-а! — хором заголосил народ.

— Ага, как же… Щас вы все у меня харакири делать научитесь!

Нога в огромной тапке поднялась вверх, явственно собираясь наступить на ближайшую пушку, и мелкий бес из оружейной прислуги, падая в обморок, ткнул фитилём в запальное отверстие. Грохнул неслабый выстрел! Когда пороховой дым рассеялся, все увидели, что на левой тапке ужасной Хозяйки у «зайчика» не хватает пол-уха. В наступившей тишине были чётко слышны костные удары затылков и лбов о мостовую, особо впечатлительная нечисть лихорадочно теряла сознание…

• Предыдущая
• 44/65
• Следующая