Колдун на завтрак - Белянин Андрей Олегович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/65
• Следующая

— Слушаимси, вашвысокобродь! — дружно раздалось справа и слева.

Бес выставил ствол, неуверенно выбирая из нас самую желаемую мишень. Угадайте, на ком он в конце концов определился? Правильно! А мне и гадать не пришлось…

— Не спеши стрелять, служивый, дай хоть слово сказать. — Я встал, выпрямился во весь рост и безбоязненно шагнул вперёд.

— Ща шмальну, казачок! — честно предупредил охранник.

Я поднял обе руки вверх, показывая свои мирные намерения, хотя прекрасно знал, что бесу оно без особой разницы. По-видимому, мечта укокошить хорунжего передаётся у них по цепочке от одного к другому специальным приказом при выходе на дежурство. И повторяется себе под пятачок в течение дня раз двести — триста, как буддистская мантра у калмыков…

— Я к Хозяйке, по делу.

— Да знаем мы ваши дела-а…

Притворно смутившись, я опустил взгляд, носком сапога меланхолично сгребая щебень в кучку.

— Но Хозяйка от меня чего-то хочет, иначе бы не звала.

— Да знаем мы, чего она от тебя хоче-эт…

— Интересно, куда она засунет тебе твоё же ружьё, когда узнает, что меня тут задержали?

— Да знаем мы, куда она мне его засуне-эт… Чего?! Ты кому тут хамишь, морда усатая?!! — Бес вскинул свой дробовик к плечу, и в тот же миг я с размаху ударил ногой по кучке собранного щебня. Пыль и мелкие камушки взмыли в воздух, я рухнул плашмя, и выстрел вновь ушёл в «молоко».

— Гаси беса!

На мстительного охранника с двух сторон метнулись две серые фигуры. Отбиться прикладом он не успел, Моня и Шлёма связали руки героя ему за спиной его же хвостом.

А ведь хорошо справились, кстати. Быстро учатся, похвалить, что ли…

— Доволен, хорунжий? — широко осклабились оба упыря, демонстрируя мне надутого от обиды бесюгана.

— Любо, — не сдержался я. Парни от удовольствия покраснели так, словно мой дядя-генерал только что облобызал их перед всем строем. — Ну что ж, передадим ослушника Хозяйке или сами ему эту штуковину широкодульную куда надо засунем?

— А чё, можем чуток позверствовать…

— Да уж лучше позверствуйте, — падая на костистые коленки, взмолился бес. — А тока к Хозяйке не ведите, та убьёт не глядя! Бери ружьё, Иловайский, суй куда надо, уж лучше твоей рукой, здесь и сейчас, чем…

— Да тьфу, пропасть, — вспыхнул я. — Уж и пошутить нельзя! Сам служу, что такое долг, знаю, часового без дела не обижу. В спину будешь стрелять?

— Буду, — честно вздохнул охранник, врут бесы плохо. — Раз есть ружьё, как не шмальнуть? Хотя… могу промазать.

— И на том спасибо, — кивнул я. — Отпустите его.

— Чё? — недопонял Шлёма, эмоционально отвешивая пленнику подзатыльник. — Да ты умом тронулся, хорунжий? Мы ить и на два шага не отойдём, как он нас промеж лопаток свинцовой крупой нашпигует!

— А может, и нет, — рассудительно пробормотал Моня, бегло обыскивая свободной рукой потёртый мундирчик беса. Тот хихикал, ругался, выкручивался, верещал как от щекотки, но тем не менее пули у него в кармане мы нашли и, отобрав, щедро рассыпали по округе. Теперь если и захочет выстрелить, то только холостым, а картечины по щебню до вечера собирать можно…

— Руки-то хоть развяжете? — с надеждой скривил физиономию охранник. — Нет? Ну и… мне меньше заботы, так, вдоль коридора погуляю, может, сочиню чего. Говорят, от прогулок со связанными руками в голову разные светлые мысли приходят и образы поэтические…

— Точно, тюремная лирика у нас, в России, завсегда самая популярная. Надо будет Прохору предложить посидеть разок хоть на гауптвахте, может, поэмой какой разродится, — мельком отметил я и, козырнув, шагнул сквозь арку к городу.

Моня и Шлёма последовали моему примеру.

Перевоплощались они всегда одинаково, поэтому минуту спустя рядом со мной шагали два рослых крестьянских молодца с золотыми кудрями до плеч, в расшитых косоворотках, плисовых штанах в полоску и новеньких лаптях, музыкально скрипящих на ходу. Нет, волшебным зрением я видел их настоящих, но обычное, человеческое восприятие на данный момент было как-то приятней сердцу. Внешность — штука обманчивая, а здесь так вообще на каждом шагу иллюзии и личины…

Я, конечно, привык к ним, к этим двум злодеям, и принимал такими, какие есть, да и они себе насчёт нашей дружбы не обольщались. Пока у нас одни интересы — держимся вместе, а как сойдёмся на кривой дорожке, так ни я, ни они не уступят. Верить никому нельзя. Ни мне им, ни им мне. Я ведь, если по совести, как человек православный давно должен бы обоих в лапшу изрубить, а вот поди ж ты, не сложилось до сих пор как-то… Хотя поводов и возможностей было за глаза и за уши!

— Слышь, Иловайский, — деликатно потеребил меня за рукав вежливый Моня. — А ежели не секрет, ты зачем Хозяйке-то понадобился?

— Мм… ну, в двух словах не перескажешь, — не сразу нашёлся я. — Вроде как с проверкой к ней какой-то высший чин прибыл…

— Ещё выше самой Хозяйки?!

— Выше, могучее да злее! — решился я, поскольку выдавать Катеньку не посмел бы и на исповеди. — Хочет вашу заступницу из дворца изгнать, сам на её место сесть и весь город поработить!

— Батюшки, страх-то какой… — чисто по-бабьи всплеснули руками упыри. — Да за что ж на нас такая напасть?!!

— А вот про то только Хозяйка и ведает, — многозначительно завернул я. — А мне от неё непростая задача поставлена — лицо белым мелом измазать да по городу помелькать, словно мёртвец обычный. Там-сям засветиться, глядишь, и угадаю, чем этот высший чин недоволен, кого первым съесть решит, ну а там, поди, придумаю, как опять спасти всё градонаселение…

— Благородственная у тебя душа, хорунжий, — сентиментально всхлипнули кровососы, скушав всю эту бредовейшую, нелепейшую, трещащую по швам и шитую белыми нитками хрень, и не поморщились.

Нечисть она порою наивна, как дети. Ей даже врать стыдно, но надо…

— Тады стой, — первым пришёл в себя Шлёма. — Щас мелу со стены наскребу, мы тя красить будем. Подь сюды, поближе к стенке…

Я, как дурак, шагнул. Так этот гад забрался куда повыше, чего-то расковырял, надломал, нажал куда не следовало, и на меня сверху рухнул целый водопад мелкопомолотого мела! В один миг бравый хорунжий Всевеликого войска донского стал похож на молоденького Деда Мороза или на рождественского зайца, с ног до головы вымазанного в муке…

— Вот теперь хорош, — оценив работу друга, подтвердил Моня. — Вылитое ходячее привидение в папахе и с усами, как на открытках! Вешайтесь девки! В город войдём — все ведьмы твои!..

Я сдержанно поблагодарил, мысленно проклял всё на свете и уныло поплёлся за двумя жизнерадостными добрыми (злыми!) молодцами, лихорадочно обдумывая, как и чем я им страшно отомщу. Другие мысли в голову не лезли…

— Пёс с вами! — неизвестно зачем выругался я, хотя по большому счёту виноват во всём был сам.

Катерина просила побродить по городу, примелькаться по разным местам, чтоб меня заметили её «камеры слежения». Тот самый тиран и деспот Соболев всё увидит, запишет, в бумагах печати поставит, подтвердит где надо, что Оборотный город оборонял не живой казак, а мертвец обыкновенный, да и отправится себе восвояси. К Хозяйке претензий нет, к историческим фактам тоже, все опять в белом… особенно я… и особенно сейчас, тьфу!., мел в рот попал…

— Куда идём-то, хорунжий?

— А, есть одно местечко, — по ходу припомнил я. — Надо к парикмахеру Станиславу заглянуть. Хозяйка сказала, что он мне с трупной внешностью поможет.

— То исть просто мелу маловато будет? Ну смотри, смотри, тебе жить…

Я вопросительно уставился на упырей. Те смущённо переглянулись и пожали плечами:

— Нам-то чё? Пошли, мы тя до Стаськи-маньяка мигом доставим, его домишко недалеко отсель, любит он хаты с краю. Говорят, так утекать удобнее…

Действительно, до кукольного двухэтажного домика с колоннами и балкончиками добрались за какие-то десять минут. Но что удивительно — дом с висящими над входом ножницами при любом взгляде (хоть магическом, хоть простом) оставался всё таким же красивеньким, ухоженным и аккуратным. То есть выделялся в общей разваленной архитектуре города, как расписное пасхальное яичко среди только что выпавших из-под курицы…

• Предыдущая
• 19/65
• Следующая