Дневник грабителя - Кинг Дэнни - Страница 19
- Предыдущая
- 19/51
- Следующая
Олли входит в кухню, осмотром которой занимаюсь я.
— Улыбочку! — говорит он, и я зажмуриваюсь от вспышки.
— Не фотографируй меня, придурок! — ору я, с опозданием закрывая лицо рукой.
— Почему? Иметь такие фотки даже интересно, — говорит Олли.
— Интересно! А что, если мы забудем здесь этот чертов фотоаппарат? И его найдут копы? Тогда им и отпечатков не придется снимать, чтобы вычислить, кто ограбил эту хатку, они найдут нас по фотографиям. Дай-ка мне эту штуковину.
Я забираю у него фотоаппарат.
— Что ты делаешь?
— Хочу засветить пленку, — отвечаю я.
— Но здесь почти темно.
— У меня есть фонарь.
— Эй, подожди, — говорит Олли. — Сначала сфотографируй и ты меня.
Я смотрю на него в недоумении, пытаясь понять, шутит он или нет. Похоже, что нет. Я настолько растерян, что даже не вступаю с ним в спор, а подношу фотоаппарат к лицу и нажимаю на кнопку.
— Вспышка не сработала, — произносит Олли.
— Это имеет какое-то значение?
— Послушай, Бекс, я сфотографировал тебя как положено. И ты меня сфотографируй.
Я выполняю его просьбу и в свете вспышки вижу рожу сонного придурка, расплывшуюся в улыбке. Он напоминает мне в этот момент школьника, которого предки наконец-то привезли в зоопарк.
Фотоаппарат издает щелкающий звук и начинает жужжать.
— Что это? — спрашивает мой супермозговитый напарник.
— Пленка закончилась, перематывается.
Когда жужжание прекращается, я достаю пленку.
— Только не оставляй ее здесь, — говорит Олли, как будто я и сам не знаю, что должен забрать пленку с собой.
— Конечно, конечно, — отвечаю я. — Спасибо за совет. Я непременно возьму эту хрень с собой. А теперь, Кейт Мосс, давай-ка займемся делом.
Мы переносим аппаратуру в фургон, и я прошу Олли оставить в нем немного места и вернуться со мной на кухню, чтобы забрать там кое-что еще.
Мы запираем все, что награбили, в одном надежном месте и едем ко мне. Еще десять минут машинной тряски и моторного гудения, и Олли и я вносим в мою кухню и ставим на пустующее место холодильник.
— Неплохой, согласен?
Я вставляю вилку холодильника в розетку.
— Согласен. Лучше, чем твой старый, — отвечает Олли. — У тебя найдется что-нибудь перекусить?
— Не знаю, — говорю я. — Сейчас посмотрю. Молоко, апельсиновый сок и другие напитки я выкинул из холодильника в доме предков той девчонки, а все остальное оставил.
— Бифштексы, курица, креветки... Хочешь бутербродов с креветками? У меня есть сливочное масло.
— Не откажусь. С вином в самый раз!
Олли достает с моей встроенной в стену полки для спиртных напитков бутылку вина.
— Отрой его, а я пока займусь бутербродами. Штопор в складном швейцарском ноже на столе в гостиной.
— Что такое инсулин? — спрашивает Олли.
— Что? Где?
— Вот посмотри. Здесь полдюжины ампул.
Олли наклоняется и указывает на нижнюю полку раскрытого холодильника с шестью запаянными пузырьками инсулина и аптечкой.
— По-моему, какое-то лекарство, верно? Надо вводить эту дрянь в вену, — говорю я.
Олли берет одну из ампул и вертит в руке.
— Нам этот инсулин может для чего-нибудь пригодиться?
— Сомневаюсь, — отвечаю я.
— А не загнать ли нам его Родни?
— Родни? Зачем ему инсулин? Родни имеет дело в основном с травой, медикаменты его вряд ли интересуют. Эта дребедень никому не нужна, выброси ее, — говорю я. — Майонеза там случайно нет?
Инсулин принадлежал мамаше той девчонки, у нее были какие-то проблемы с уровнем сахара в крови или что-то в этом роде. Одну капсулу она носила с собой в сумке, а то, что лежало в холодильнике, было строго рассчитано для нее врачами на целый месяц. Короче, после возвращения в тот вечер домой она сразу попала в больницу и провела там полночи. А Джастин так распереживался, что вернул нам тридцать фунтов.
Пленку Олли отнес фотографу, и через час уже забрал снимки. Вышло довольно неплохо.
14
Приятная беседа
Не знаю, с какими целями эти твари постоянно забирают мои туфли. Пол здесь просто ледяной, а у меня в носках дырки. Надо не забыть в каком-нибудь изломов выбрать себе пар несколько подходящего размера. Хотя, может, и не стоит этого делать. В прошлый раз, когда я напялил на себя чужие носки, у меня на ногах повскакивали бородавки. Копы дали мне одно-единственное драное и грязное одеяльце. Если я подтягиваю его к подбородку, то ноги от ступней до коленей остаются неприкрытыми.
Твари!
Я подхожу к звонку и нажимаю кнопку. Жду некоторое время и жму второй, третий, четвертый, пятый раз, до тех пор пока у окошечка в двери моей камеры не появляется сержант Атуэлл.
— Чего тебе?
— Верните мне туфли, здесь чертовски холодный пол, — говорю я.
— Тебе известны правила.
— Да хрен с ними, с этими правилами. Ну же, я хочу надеть туфли — замерз как собака. Ладно, давай договоримся, за эту услугу позднее я с тобой расплачусь. За мной бутылка.
Сержант захлопывает окошко и возвращается к своим кроссвордам. Ублюдок. Для чего придуманы эти правила об обуви, я, убей, не пойму. Может, чертовы кретины боятся, что я задумаю обойти правосудие и повешусь на шнурках? Чушь собачья. Я никогда ничего подобного не сделаю. Во-первых, потому что я большая скотина и себе, любимому, ни за что не причиню вред, во-вторых, потому что у меня туфли без шнурков.
Я задумываюсь над этим вопросом. Интересно, если бы я был индийцем, забрали бы они у меня тюрбан? Нет, конечно, не забрали бы. Не посмели бы. Позволили бы мне его оставить из чувства уважения к моему вероисповеданию. А с помощью этой фигни я с большей легкостью покончил бы с собой, так ведь? Выходит, кругом царит расовая дискриминация, по-другому это безобразие не назовешь.
Я опять звоню.
Сержант Атуэлл вновь подходит к окошку.
— Что на этот раз?
— Вот если бы, предположим, я был индийцем, вы ведь не забрали бы у меня тюрбан, верно? — спрашиваю я.
— Тюрбан не забрали бы, а обувь не оставили бы ни при каких обстоятельствах, будь ты хоть сам чертов Махатма Ганди. Я не верну тебе туфли, и точка.
Сержант уходит.
Вообще-то я и не должен был находиться сейчас в этой проклятой каморке, ведь я согласился приехать в отделение по доброй воле. Все дело в том, что сегодня утром ко мне домой заявился Соболь и стал расспрашивать о деле, которое мы с Олли провернули вчера вечером. На его обычное запугивание: «Мы можем побеседовать либо здесь, либо в отделении», я согласился отправиться в отделение.
Меня такими трюками не возьмешь. Мне абсолютно все равно, где отвечать на их тупые вопросы, я в любом случае не намереваюсь поднимать лапки кверху и в чем бы то ни было сознаваться.
А что, в конце концов, такого страшного в поездке в отделение? Лучше я пару часиков посижу в холодной камере, чем выдам какую-нибудь информацию. Ничего со мной здесь не сделается. В «Билле» злодеи постоянно обделываются, когда им грозят прогулкой в отделение полиции. Они ломаются обычно в тот момент, когда Тош Лайнс произносит слова «Что ж, тогда вам придется отправиться в камеру. Посидите там до тех пор, пока не почувствуете, что готовы разговаривать». По прошествии двух минут заточения эти болваны уже колотят в дверь, мечтая побыстрее сдать братьев Джексонов из «Джэсмин Аллен Истейт». Только в реальной жизни все совсем не так.
На самом деле, если твоя вина ничем не подтверждена, копы имеют право продержать тебя в камере максимум двадцать четыре часа. Для более длительного заключения требуется специальный ордер, но подобное происходит крайне редко. К тому же я твердо знаю, что если меня держат в камере долго, значит, доказательств моей вины у них нет. В противном случае на опрос моих родственников и друзей и попытки выудить из них какие-нибудь сведения они не тратили бы столько времени. Если бы за полгода спокойного грабительства я был бы вынужден регулярно отсиживать в камере сутки, я с удовольствием это делал бы. Хоть на голове простаивал бы все двадцать четыре часа.
- Предыдущая
- 19/51
- Следующая