Чикаго, 11 - Кин Дей - Страница 53

• Предыдущая
• 53/54
• Следующая

Господин по имени Рейли сказал:

— Будь с ней поласковей, понял, парень?

— Понял! — запальчиво ответил юноша. — Я буду с ней ласковым! Но послушайте, мистер Рейли и Греко или как вас там! Давайте объяснимся. Я люблю Терри. Просто все произошло так быстро, и я испугался, что не смогу поступить в колледж и что мои родители подумают, что я спятил и решил жениться, чтобы не угодить в армию. А когда вы подошли ко мне в пивной у школы, я как раз пытался дозвониться до Терри и сказать, как жалею о том, что так с ней поступил, и попросить выйти за меня замуж. Потому что я хочу этого ребенка не меньше, чем она. Но несмотря на то, что я благодарен вам за все, что вы для нас сделали, особенно за то, что оплатите мою учебу и наши расходы, пока я не смогу содержать семью, я должен предупредить: если вы намерены следить за нами повсюду, куда бы мы ни поехали, забирайте, свои проклятые деньги назад! И можете ими подавиться!

В праведном гневе юноша прошел по коридору и остановился как олицетворение воинственного счастья, поджидая у двери дамской комнаты свою жену.

— И что ты об этом думаешь? — спросил Рейли.

Греко пожал плечами:

— Ну, малыш, похоже, говорит правду. Дадим ему вздохнуть. Но стоит ему переступить черту… — Он оборвал фразу.

— Ладно, — согласился Рейли. — Дадим вздохнуть. Но только ради Лу. Если он переступит черту, то получит все, что ему причитается. Я пристрелю его с такой же готовностью, как пристрелил Джонни Торрио.

— Как мы пристрелили Джонни Торрио, — терпеливо поправил его Греко. — Кто, как ты думаешь, спустил курок того ружья, что ты держал, когда мы с тобой и Багзом расстреляли его у собственной двери и заложили в госпиталь окружной тюрьмы на девять месяцев?

— Ага, — просиял Рейли. — Верно. — И добавил извиняющимся тоном: — Я всегда стрелял плохо. Кроме того, ты же знаешь, какие они, эти итальяшки. В любой момент могут пригнуться.

— Ну, не знаю! — рассудительно заметил Греко. — Некоторые из них не такие уж плохие. Возьмем, к примеру, нашего компаньона в Риме. Он вполне мог привести сильные доводы, когда разговаривал с Пьетро. И запугать до смерти этого итальяшку. А лицо Лу светилось, словно «Стейт энд Лейк-театр», когда она рассказывала нам, как мило побеседовал с ней Пьетро по телефону.

— Да. Лу уж точно была довольна. — Улыбка не сползала с лица Рейли.

Когда эта пара прошла, чтобы присоединиться к миссис Мейсон. Алтея спросила:

— Как ты полагаешь, о чем это они говорили?

— Скорее всего, мы никогда этого не узнаем, — сказал ей муж.

Роджерс ехал в лифте с четой Адамовских. Для того чтобы попасть на стоянку такси, нужно было перейти тротуар и пройти мимо стайки шумных пикетчиков, протестующих против чего-то, что не вполне было ясно из их плакатов.

Когда длинноволосый бородатый застрельщик пикета узнал Алтею, то замолк на некоторое время и протянул ей один из двух плакатов, которые держал.

— Где тебя черти носили последние три недели? — требовательно спросил он. — Вот бери и становись в шеренгу. Начинай скандировать!

Когда девушка почти неосознанно протянула руку к деревянной ручке, Адамовский небрежно осведомился:

— Ты помнишь, при каких обстоятельствах мы с тобой познакомились, любимая?

— Конечно, — ответила Алтея. — А что?

— А то, что, если ты только попробуешь взять этот плакат, я прямо здесь перекину тебя через колено, задеру юбку, стяну трусики и отшлепаю то, что под ними, так, что ты не сможешь вымолвить без запинки «чертов капиталистический стукач».

— Не посмеешь.

— Попробуй, посмотрим.

Алтея слабо улыбнулась юноше, протягивающему ей плакат:

— Нет, спасибо. Похоже, я вступила в общество анонимных пикетчиков.

Роджерс попрощался с Адамовскими за руку и проводил взглядом их отъезжающую машину. Потом приподнял шляпу и пожелал счастливого пути сияющей миссис Мейсон, когда они с Рейли и Греко взяли такси до аэропорта, чтобы лететь в Рим. Он поискал глазами в толпе лейтенанта Хэнсона и мисс Дейли, но не нашел. Потом улыбнулся и кивнул Терри и ее новоиспеченному мужу, как только те вышли из здания суда и пошли рука об руку по улице к своему автомобилю.

Он почему-то никогда прежде не чувствовал себя таким одиноким. Ему почему-то вовсе не хотелось возвращаться, по крайней мере сейчас, в свою новую одинокую квартиру с видом на озеро в доме, населенном совершенно незнакомыми людьми.

В порыве он уселся в подъехавшее такси и вместо того, чтобы дать шоферу свой новый адрес, сказал спокойно:

— Ист-Уэстмор, дом 196, пожалуйста.

Погруженное в одиночество бывшее частное владение, которое обступили с обеих сторон разинутые челюсти огромного металлического моллюска и большая тяжелая висящая гиря, готовые в любой момент прийти в движение, чтобы раздавить и разбить вдребезги его некогда гордые стены из песчаника, выглядело почему-то трогательно.

Ave Caesar, morituri te salutamus [Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя обращение римских гладиаторов к императору перед боем (лат.)].

Когда такси остановилось перед зданием, Роджерс попросил шофера подождать. Потом, едва взглянув на предназначенные для продажи стройматериалы, которые приехавшая перед сносом дома команда монтажников сложила на месте бывшей парковки, он пересек тротуар и вошел в вестибюль через зияющее пустотой отверстие, где прежде была большая двустворчатая стеклянная дверь.

Роджерс неосознанно снял шляпу. У него возникло такое ощущение, словно он присутствует на похоронах. С демонтированной винтовой лестницей и дырами в стенах на местах квартирных дверей выпотрошенный дом из песчаника напоминал толстую неряшливую старую вдову, которая подверглась поздней экстирпации [удаление] матки и у которой, пока она лежала на операционном столе, хирурги на всякий случай удалили и остальные жизненно важные органы. Опустошенная оболочка лишилась жизни.

Застланный резиной вестибюль некогда оживлялся сотнями шагов мужчин и женщин, он знал смех, и страсть, и гордость.

Тут жила сама история. И ему довелось частично ее узнать. Если бы он приложил побольше усердия и поработал бы как следует, то мог бы разузнать и все остальное.

Он назовет свою книгу «Чикаго». Потом расскажет то, что он знает, и еще сумеет найти об истории этого здания и о его многочисленных жильцах.

Писать такую книгу будет интересно, но не легко. О Чикаго и так уже написаны сотни книг. Но если он сделает упор на человеческие характеры, кто знает? Он может прийти к большему, чем слабое переложение того, что описывали сотни других писателей. Но конечно же у него должно быть исключительно захватывающее начало, которое заинтриговало бы читателей и заставило читать книгу и дальше.

Он пятнадцать минут стоял, впитывая в себя ощущения выпотрошенного дома. Потом, вернувшись в такси, поехал по забитому транспортом берегу озера к своей новой квартире, пытаясь придумать интригующее начало.

Когда он отпер дверь, то решил, что придумал. Он снял пиджак и поставил на плиту кофейник. Проверил, чтобы словарь, том с известными цитатами и последний «Всемирный альманах» были под рукой. Потом, закурив сигарету и удобно расположившись в кресле, заложил в пишущую машинку лист желтой бумаги, и его пальцы быстро побежали по клавишам:

• Предыдущая
• 53/54
• Следующая