Возвращение астровитянки - Горькавый Ник - Страница 48

• Предыдущая
• 48/120
• Следующая

Осень — тревожное жёлтое время. Оно полно холодных перемен. И ещё эти отчаянные листья…

Когда они падают с платанов на траву, это просто грустно. Но вот приходит ветер, и листья начинают, как живые, — ворочаться, скакать, катиться по дорожкам парка. И тогда сердце сжимается в тоске.

Осенний ветер смел и холоден, он выше правил и светофоров, он несет под брюхом стаю листьев и выгоняет их под колеса автомобилей. Стая, набравшись скорости у ветра, катится наискосок по асфальту — навстречу целеустремлённой железной лавине, которая сминает их, не притормаживая ни на секунду. Никто не спрашивает о желаниях листьев — они летят вперёд, послушные чужой воле. Пока их не раздавит мокрой и тяжёлой резиной.

Питер часто с ужасом смотрел на эти летящие под колеса листья. И даже стал сочинять про них песню. Он вообще любил сочинять. Подыгрывал себе сначала на гитаре, потом нашёл на помойке синтезатор — поцарапанный, две клавиши не работали, но Питер приспособился. Ничего, вот он скоро закончит школу и заработает на приличный инструмент…

Или так:

А может:

Вот так он сидел и напевал на берегу Артемизии. Тут кругом полно домов миллионеров. А какая-то сумасшедшая богачка умерла и завещала все свои деньги на очистку озера, на дорожки и беседки. И сейчас здесь люди катаются на роликах и велосипедах. Или просто гуляют.

Питер приходит сюда петь вполголоса — в тихую беседку, почти скрытую ивовой кроной. Дома разве дадут посинтезировать — или мать заорет, или отчим.

—Здорово у тебя получается! — сказал кто-то восхищённо.

Питер обернулся как ужаленный. У беседки стояла девчонка на роликах, в короткой теннисной юбке и белой рубашке.

Парень нахмурился — он не любил, когда ему мешали.

—Я — Мари, а тебя как зовут? Спой ещё раз.

Девчонка была из симпатичных и не робких. Светлые волосы и голубые глаза. «Да просто красавица!» — решил Питер. Вот только слишком пышная — видно, из-за этого и катается на роликах.

Сам Питер был черноволос и худ. Немногословный, но интересный. И так проникновенно поёт. Мари практически сама назначила ему следующее свидание.

И — круто изменилась жизнь Питера.

Мари была из высшего общества, с которым Питер никогда не пересекался. Трёхэтажный дом её родителей стоял на берегу озера, окружённый огромным участком и садом. А после свидания Питер возвращался в свой бедняцкий район, в тесную квартирку в старом доме.

Питер влюбился. Но голову не потерял — понимал, что такую девушку нужно суметь и заинтересовать, и удержать, Он сочинял ей песни. Ей нравилось. Он старался приносить ей на каждое свидание какой-нибудь необычный подарочек.

Она была в восторге! И вслух гадала, что же он принесёт ей в следующий раз.

Они ходили в парк, в кино и далее в театр. Они рассказывали друг другу истории про свою жизнь. Девочка вспоминала, как этим летом она ездила с родителями на Карибские острова. Какие там пляжи, пальмы и птицы! Питер слушал с чувством бесконечной зависти. А тут так и закиснешь в этом гнилом дождливом холодном Ливерпуле, не выбравшись дальше Лондона, такого лее холодного и туманного, или Глазго — ещё промозглее и грязнее.

Но Питер гордо говорил:

—Я люблю осень — это честное и быстрое время, когда все иллюзии спадают.

Мари ёжилась:

—Мне не нравится, когда много грустных мёртвых листьев. Они — будто разорванные письма.

Они гуляли по дорожкам вокруг ночного озера, и Питер показывал на молодой месяц:

—Он похож на натянутый лук, и стрела его всегда нацелена на солнце.

Мари не соглашалась:

—Месяц похож на сверкающий щит, обороняющий от солнца спящую луну.

Питер рассказал Мари про свою птицу. Он подобрал дикую голубку со сломанным крылом — видно, налетела на провод. Из крыла торчала косо срезанная трубчатая кость, в ране уже копошились белые черви, а птица была еле жива. Питер отнёс голубку к ветеринару — его клиника за углом. Но денег на сложную и дорогую операцию не было. Ветеринар махнул рукой и позаботился о птице бесплатно: попросту отрезал сломанное крыло лязгающими ножницами. Ножницы сочно чавкнули. Мальчик вздрогнул. Его пронзило острое ощущение необратимости совершённого.

Голубка уже никогда не полетит! Какая-то ось в мироустройстве сдвинулась, и уже никогда оно не пойдёт по старому пути.

Врач прижёг чём-то рану и сунул птицу в трясущиеся руки мальчика.

Голубка жила у него уже два года, сидела на краю цветочного горшка на подоконнике. Она часто расправляла, вытягивала единственное крыло, но никогда не пробовала взлететь. Клетка ей была не нужна. Зачем клетка для не летающего существа? Отсутствие крыльев и есть клетка.

Мари слушала с круглыми глазами, и Питер радовался, что умеет интересно рассказывать.

Субботним утром они поехали в Манчестер — на знаменитый аттракцион «Рогатка».

Питер и Мари уселись в двойное кресло в виде небольшого диванчика и пристегнулись ремнями. Питер ещё успел посмотреть на девушку, потом раздался предупреждающий, тревожный рокот барабана. Он напрягся и инстинктивно сжал поручни кресла. В следующую секунду могучая перегрузка вдавила Питера в кресло, которое, увлекаемое быстрым тросом, взмыло ввысь со скоростью ракеты.

—А-а! — Крик сам вырвался из груди.

Они промчались мимо вершины рогатки и полетели дальше.

Наконец, под визг и вопли, кресло замедлилось и остановилось в верхней точке своей траектории, на высоте почти двухсот метров. И тут началось самое страшное: кресло, замерев на мгновение, стало опрокидываться вперёд.

Щенят подбросили в корзинке, а потом перевернули коробочку и вытряхнули её содержимое.

Беззащитно падать головой вниз с высоты двухсот метров оказалось очень страшно.

В момент переворота Питер автоматически вцепился в поручни так, что заболели растянутые мышцы, но всё равно — опрокидывающееся кресло уронило его вниз головой. Началось захватывающее дух падение, а мир переворачивался снова и снова…

Питер и Мари, пока летели вниз, успели кувыркнуться раза четыре. Потом снова взлетели, но уже на меньшую высоту и, наконец, вдоволь поболтавшись в небе вверх ногами и вниз головами, опустились на стартовый помост.

— О боги, — простонал Питер, вылезая из пыточного летающего кресла. — Я растянул руку, хватаясь за соломинку…

— Здорово! — Глаза Мари горели. — Вот это ощущения! Никогда такого ужаса не испытывала.

• Предыдущая
• 48/120
• Следующая