Возвращённые метафизики: жизнеописания, эссе, стихотворения в прозе - Зорин Иван - Страница 8

Кто зажёг его? И с какой непостижимой целью? Не об этом ли поёт ветер, молчат звёзды и простодушно вопрошают наши сердца?

Из суммы ограничений, которые налагает творчество, наибольшее сожаление вызывает запрет проникаться своим произведением. Невозможно услышать музыку родного языка, ни одному певцу не дано насладиться собственным голосом. За героями и героинями художнику видятся бессонные ночи, случайные открытия, блуждания, обманчивое, как свет луны, вдохновение и радость от удачно подставленного слова. Подбирая эпитеты, мы говорим, что Наташа Ростова чиста, как первый снег, а Долохов циничен и храбр, мы можем перечислить и другие их качества; но Толстой, много раз исправлявший романы, воспринимал эти образы, конечно, иначе, ведь он был одновременно их отцом, матерью, повитухой и гувернёром. Утрата непосредственности - изнанка мастерства, автор видит перед собой только черновик, а это противоречит гипнозу текста. Восторг Пушкина, завершившего «Годунова», меньше, чем у рядового поклонника его поэмы. И, главное, носит иной характер.

Чтобы избавиться от редакторской мании, нужно забыть написанное. Сименон признавался, как однажды его захватил детектив, оказавшийся из его же ранних. Но он, несомненно, лукавит: такое раздвоение невозможно, закон един для всех.

Древнее сравнение уподобляет мир книге, и я не знаю, позволяют ли исчерпывающее всеведение и бесконечная мудрость Создателя читать её с увлечением, или, как заметил Юм, Он смотрит на Вселенную, как на набросок, полный помарок эскиз, постоянно внося в него мучительные для нас коррективы.

Мотив In Aeternum*10

Александр Пересвет склонился мёртвым к гриве коня, так и не вкусив общей победы. Лежащие под Бородиным не увидели Березины, погибшие под Курском - Берлина.

Все мы солдаты проигранных войн, маршалы несчастливых сражений. Погребённые в прошлом, мы презираем настоящее и боимся будущего, которого, быть может, недостойны. Каждый из нас - политик, угадавший завтра, до которого не доживёт, философ, не постигший близости истины, пророк, не изведавший торжества прозрений.

Екклесиаст лукавит, говоря, что нет ничего лучшего, как наслаждаться делами своими. Ведь мы обречены строить песочные замки. Подвиги Цезаря растоптали толпы Алариха, русскую Империю обратила в тень низость одного поколения. Кто помнит строителей пирамид? Память - неблагодарная иллюзия.

Так отчего же не кончится история?

Быть может, она бы и пресеклась, если бы мы не подозревали, что наша истинная судьба - нечто иное, отличное от случая. Нами движет смутная надежда, что усилия важнее достижений, стремление - поступка, мы верим, что где-то там нас будут судить лишь по намерениям и порывам, а не по ничтожному результату и сомнительному успеху.

«И сотворил Бог человека по образу Своему..» И обрёк его этим создавать по себе Бога. Ибо зеркало копирует оригинал, отражение тиражирует жесты.

В уставшей от зла римской провинции Бог есть любовь, на лодках конкистадоров - меч, а в мире отчуждения - одиночество. Это не Бог Авраама, Исаака и Иакова. Он отмахивается от наших молитв, Его главный атрибут - безразличие. Бессмысленно лететь к Нему мотыльками на свет, тщетно просить об участии!

Мы молимся Богу равнодушия, отсутствие молитв - наша молитва.

Всё живое приспосабливается, а человек лучше других. В отличие от зверей он не наращивает мышц, а изменяет окружающую среду. Но он не покоряет природу, это высокомерное заблуждение. Вся наша наука сводится к использованию: выкачивая нефть, мы запускаем ракеты, текущие реки вертят мельницы, атом даёт электричество. Но всё это уже есть в природе, человек не творит чуда. Прорубленные в скале ступеньки делают подъём удобнее, но количество труда оставляют неизменным. Ловко перекрещивая явления, человек извлекает выгоду из их последовательности. В сущности, он также беззащитен перед миром, как и животные, и так же недалеко продвинулся в его глубинном понимании. Как это ни печально, но пока в наших действиях преобладает биология, вся наша умственная деятельность направлена, в конечном счёте, на одно - выжить.

Взять то-то и применить там-то - суть любого изобретения, а подручные средства, даже искусственно синтезированные, приготовленные из природных материалов, уже наличествуют. Человек лишь встраивается, перескакивая с зубца на зубец в могучих шестерёнках природы, не имея ключей к её заводу, не в силах ею управлять.

По выражению Хайдеггера, бытие течёт вне причин и следствий. И действительно, природа не ведает законов, их открывает, а точнее, придумывает человек. Чтобы легче приспособить движение природы к своей логике, а потом использовать. Так муравьи собирают травинки для муравейника, но не производят их. И даже в земных масштабах наша деятельность, несмотря на самонадеянные заявления, ничтожна.

«Учёный открывает, художник творит», - заметил Делакруа. Но что представляет собой его творение, как ни пустую фантазию? Чтобы ни говорилось, но Вселенная художника - не более чем метафора.

Претворять свои грёзы под силу лишь Богу.

Это случилось во время правления Жёлтого Императора. Жил тогда человек по имени Фуань-ди. Служил он сборщиком податей и слыл большим книгочеем. «Я благородный муж, - часто кичился он в кругу друзей, - я во всём следую наставлениям Конфуция». И вот однажды Фуань-ди увидел во сне Смерть. Он очень испугался и решил бежать из родного города. Погрузив на телегу нехитрый скарб, он посадил рядом детей и отправился через южные ворота в долину Жёлтой реки, к другому концу Поднебесной. Три дня и три ночи ехали они, и уже много ли отделяло их от дома, где хозяину приснилась Смерть. По-прежнему вставало и опускалось равнодушное солнце, по-прежнему ослик упрямо вёз их вперёд, а жена кормила по-прежнему безмятежно игравших детей. И Фуань-ди немного успокоился.

Сгорбленные паломники указали им бамбуковыми посохами на пыльную дорогу, ведущую в столицу, и вскоре они увидели башни, на которых развевались стяги с хвостатым драконом. Фуань-ди надеялся, что за высокими стенами из белого камня его минует опасность, и стал мечтать, как откроет в городе лавку. На горбатом мостике через ров у него закружилась голова, и он решил, что на постоялом дворе первым делом выпьет рисовой водки. Но у кованых ворот, между восковыми стражниками с пиками наперевес, его караулила Смерть. «О, Фуань-ди, - издеваясь, сказала она, - ты воистину благороден: я всё медлила идти за тобой - так ты и сам пришёл».

Когда Император выслушал рассказ женщины о том, как ловко Смерть прибрала её господина, он воскликнул: «Благородство не терпит суетности, судьбы всё равно не избежать!» Потом Сын Неба одарил её ларём для поющих сверчков и тремя верёвками медных монет.

И все вокруг славили его щедрость.

В ту же ночь брата Фуань-ди, тоже чиновника, обуяла жадность. Он увидел во сне, как умер Фуань-ди и какие сокровища получила его вдова. Он был совсем не глуп и понял, что его сон - это испытание на покорность судьбе, судьбе корыстолюбца. Запрягая осла, он смело шагнул ей навстречу через южные ворота.

«Упорствуя в дурном, мы лишь храним верность Предначертанному», - оправдывался он.

Те же странники указали ему бамбуковыми клюками ту же дорогу в столицу. Те же стяги развевал над ней ветер.