Миф о вечной империи и Третий рейх - Васильченко Андрей Вячеславович - Страница 89

Саму консервативную идею можно понять только через пространство. Пространство стоит выше всего. Время предполагает наличие пространства. Лишь в пространстве время начинает свой ход. И было бы нелепо представлять, что, наоборот, время было отправной точкой пространства. Пространство самодостаточно. Оно является божественным явлением. Время же, наоборот, является подначальным. Оно земное, оно человеческое, даже слишком человеческое. Консерватизм является совершенной идей в политическом пространстве. Мы всегда можем сохранить то, что является пространственным, но никогда то, что является временным. Вещи изначально и навсегда возникают в пространстве. Во времени эти вещи лишь развиваются, становясь преходящими и мимолетными. Пространство «остается». Время «убегает». И только в пространстве, где возможно начало вещей, мыслимо повторное воссоединение, которое гарантирует логику развития событий. Напротив, во времени мы можем представлять себе «прогресс», который как временное явление никогда не рассчитан надолго, скорее уж он обрывается катастрофами, крушениями, катаклизмами и потрясениями, после которых вновь остается только пространство. В этом пространстве вновь возникают вещи. Во времени они истлевают. И только тогда, когда время поднимается до уровня пространства, когда оно не будет «надрываться», но через себя и благодаря ценностям, которое оно создает, увидит, что они величественнее, чем оно само, время перейдет в пережившее их пространство. В пространстве, включающем в себя проходящее время, можно добиться того, что мы привыкли называть человеческим бессмертием.

Консервативная идея как политическое явление стремится обеспечить условия для развития и рост определенных ценностей. Это совпадает с тем, что консерватизм ориентирован прежде всего на государство, на твердую государственность, которая гарантирует эти ценности. Именно поэтому консерватизм жестко противопоставлен либеральным идеям, которые «с пользой» применяют время. Впредь можно согласиться с тем, что консервативная идея понимает историю этого «человечества», которая всегда воплощается только в народах и их политических действиях как событие в одинаковой степени и временное, и пространственное. Оно постижимо лишь при помощи непоколебимых законов пространства. Если же история однажды прерывается революционными катаклизмами, то политические пространства вновь и вновь воспроизводят ее. Чтобы что-то со временем изменилось в истории народа, надо желать, чтобы это произошло. Однако нечто неизменное, некая константа будет всегда весомее и сильнее, нежели переменные, которые всегда состоят в том, что что-то убавляется или прибавляется. Неизменное — это предпосылка всех перемен. Вечно происходит так, что перемены по истечении некоторого времени принимают свой прежний неизменный вид. Консервативная идея перед лицом пространства как повелителя мира пытается дать ответ на вопрос: что же такое жизнь? Она стремится обнаружить условия, при которых люди могут жить в определенных обстоятельствах. Жить не только сегодня и только завтра, но всегда, а стало быть, и сегодня, и завтра. Попытка сохранения этой взаимосвязи, а также, пока позволяют политические условия, следование в данном русле политической жизни, в которой, собственно, и создается эта взаимосвязь, приводит со временем к сакрализации форм. Они могут восприниматься как власть, кою консерватор воспринимает как ответственность во имя сохранения жизни.

Консерватизм сам жаждет, чтобы его воспринимали именно как «сохранение». Длительность и взаимосвязь являются столпами, на которых покоится данный собор. Сакральность и ответственность — священнослужители человечества. Консерватизм воплощает власть, которой он обязан. И эта взаимосвязь — это тайна его власти. Консерватизм нуждается в неприкосновенных персонах, символах и традиции, в которых он воплощает свое право на власть. Для этого консерватизм нуждается в признании не просто одного поколения, а длительной череды поколений, которые изведали на себе его постоянство, которые были хранимы и выросли под сенью этой власти. Подобными величинами была средневековая имперская идея и католическая церковь. Любая укоренившаяся, поднявшаяся и познанная государственная идея — это идея власти, которая оберегает условия существования народа. Там же, где имелась действительная демократия, она была консервативным воплощением воли нации по отстаиванию собственных прав. В каждом отдельном случае подобная демократия принимала формы, которые соответствовали данном народу. Хотелось бы верить, что никакая форма государственного правления не могла быть консервативнее демократии. Однако понятие «демократии» нередко фальсифицируется. Воистину, все империи — светские и духовные — сохранялись посредством того, что они оберегали связь с народом, что они оставались близкими народу, во имя которого они существовали, а потому, являясь национальным проявлением, оставались народными.

Однако, когда демократия стала либеральной, она обезобразилась. Либерализм вырвал человека из всех общественных связей. Он превратил государство в структуру по выражению интересов, поставив индивидуалистическое общество на служение правящим кликам. Либеральная идея, растворившая консервативное мышление, занялась его разложением изнутри. Либерализм отверг принцип сохранения, на котором базируется консерватизм. Это привело к революции, а затем к изменению узурпаторами традиционной власти. Конечно, эта власть снова стала «консервативной», но на деле наверху оказались оппортунисты, желавшие лишь сохранить собственное господство. Но даже в данном случае консерватизм сохранил свою мировоззренческую основу. Мир пребывает в бесконечном движении. Сохранение и движение не исключают друг друга, но блокируют. И то, что носится над миром, является не разрушительной, но охранительной силой. Революционность лишь провоцирует рост либерализма, что закончится его полным крахом и гибелью.

Мы видели, что революционер не признает сохранения; он признает только волнения, которые он ошибочно полагает движением. Когда он нападает на консерватизм, он путает постоянство с застоем: цель его нападок не консерватор, а реакционер. Все революции — это пустой шум, признаки волнения, но отнюдь не путь, предложенный Творцом, не следование Его указаниям, не подчинение Его воле. Мы полагаем, что именно люди сохраняют мир. Но если мир был потрясен, то он сам тотчас все улаживает при помощи собственных же сил: он сам себя возвращает в состояние равновесия. Вся революционность может двигаться только в этом направлении, в конце которого путь ведет к высвобождению консервативного человека, если только резкая смена курса не приведет к наступлению реакции, которая вызвала и произвела на свет революцию. Революционер путает потрясения с движением. А само движение он путает с «прогрессом». Он полагает, что движение является эволюционным, способным к развитию по мере того, как повышается качество произведенных им ценностей. Он верит, что оно постепенно, пошагово, понемногу приведет к совершенству человечества, что является для революционера не просто желаемым, а вполне осуществимым, достижимым, весьма определенным. Идеи консервативного человека, напротив, никогда не являются утопическими — они обращены к действительности. Он стремится утвердить человека в жизни, о которой консерватор знает, что это катастрофическая жизнь.

Политические идеи консерватора предполагают твердое убеждение, восприняв которое, человек продолжает свободно исповедовать его даже в самых сложных условиях. И это как раз является консерватизмом. Не только в философском, но в личном и политическом планах. Иметь принципы, не отказываться от них, придерживаться их до самого конца, следовать им — это вопрос характера.

Принципы либерала всегда относительны. Если общая конъюнктура и соображения по извлечению выгоды позволяют, то он в тот же момент готов отречься от своих прошлых принципов и воспринять иную точку зрения. И в этом состоит либеральный лозунг, позволяющий оправдывать свой оппортунизм.