Миф о вечной империи и Третий рейх - Васильченко Андрей Вячеславович - Страница 78

Но Маркс и марксисты не предвидели подобного развития событий. Социалисты скорее представляли сферу своей компетенции аутсайдерам столетия, которые могли сформировать мысли об экономике, кои они сами не были в состоянии выдвинуть. Они предоставили ее таким людям, как Лист или Константин Франц, которые мыслили категориями политической экономики, и, наконец, тому же Ницше, который сначала ввел в оборот слово «мировая экономика», а затем увидел «перспективу» «неизбежно предстоящего экономического администрирования Земли». Энгельс лишь изредка говорил о «потребности расширения», сам того не подозревая, что приближался к империалистической проблеме, которую социализм всегда из партийно-политических соображений оппозиционной тактики отвергал как политический вопрос. Хотя если бы социализм встал на демографические принципы, то понял бы, что самую социальную из всех проблем нельзя было решить силами одного класса, а лишь стараниями всей нации, живущей на этой земле. Теперь Энгельс стал тем социалистом, на которого социализм указывает с особой гордостью, так как тот обладал не только политическими и историческими знаниями, но и стратегическим талантом! Но даже Энгельс был не в состоянии поменять фундамент классовой борьбы на всемирно-политическое основание. Он оставался сыном торговца из «маленькой Германии», где он родился. Он не воспринял подобно Листу мировоззренческие взгляды в Америке, которые он затем принес в Европу и Германию. Он жил в представлениях о классе, которые воспринял из Англии прошлого столетия, полагая, что в состоянии отстоять позицию манчестерской школы и преодолеть антиманчестерские взгляды. Он пал жертвой идеи фикс о «капиталистическом способе производства», которая всегда трактовала экономику при помощи товаров, но не при помощи людей и уж тем более нации.

Есть что-нибудь удивительное в том, что социализм, который никогда не думал о внешней политике, а только о внутренней политике, которую сводил к партийной политике, был снесен великим кризисом мировой войны, которая противоречила всем марксистским установкам? Есть ли что-то удивительное в том, что социализм, который ожидал, согласно своим излюбленным постулатам, краха капиталистической экономики, пережил день ее триумфа в странах-победительницах, и ее день ее крушения в побежденных странах, причем эти процессы были вызваны не экономическими, а политическими причинами? Есть ли что-то удивительное в том, что программа Интернационала села на мель в пункте о национальности, которая отрицалась подписавшими коммунистический манифест, и преднамеренно игнорировалась их последователями в Германии?

До сих пор еще над массами властвуют слова Маркса: «Освобождение рабочего класса является делом самого рабочего класса». Но массы ошибаются. Ужасная действительность гораздо сильнее этих лукавых слов. Теперь пролетариат испытал на своей шкуре, что есть не только угнетенные классы, но и понял в душе, что есть угнетенные нации. И здесь нельзя скрыть вопрос, который возникает сам собой, может ли восстание масс, которое последовало за войной и свержением монархии, стать третьим народным движением? Может быть, пролетариат сможет обрести избавление только в национально-освободительной борьбе, в единстве с нацией, которой принадлежит?

Маркс настойчиво требовал, чтобы рабочий класс освободил сам себя. Мы полагаем, что только народ может избавить сам себя. И настойчиво задаем вопрос: а может ли рабочий класс вообще освободить сам себя?

Марксизм прошел мимо происхождения пролетариата, мимо его социологии, мимо его социальной психологии. Если мы хотим ответить на этот вопрос, то мы должны дать себе отчет о его психологии.

Кто такой пролетарий в лоне нации?

И что является пролетарским?

Пролетарием является тот, кто хочет быть пролетарием.

Ни машина, ни механизация труда, ни зависимость заработной платы от капиталистического способа производства не делают человека пролетарием. Таковым его делает пролетарское сознание.

Это было на собрании в 1919-м пробном революционном году. В оправдание революции и ее перспектив один пролетарий констатировал, что в Германии пролетариев имеется гораздо больше, чем это было принято считать. Он провозглашал, что девяносто человек из ста у нас являлись пролетариями. Другой революционер парировал: «Но они не хотят ими быть!» Собрание выразило единодушное одобрение обоим определениям. Оно, пожалуй, почувствовало противоречие, но не смогло осмыслить его до конца. И все же это противоречие содержится в судьбе пролетарского движения. Это противоречие указывает, где заканчивается притягательная сила движения. Она заканчивает на человеке, который больше не чувствует себя пролетарием и хочет быть кем-то другим. И этот человек своим бытием отвечает на вопросы: что есть пролетарское? И что есть не пролетарское?

Мир воззрений пролетария предельно прост. В этом кроется его сила. Но этот мир воззрений также узок, подспуден, элементарен; он является недостаточным, малоопытным, непроверенным, не стремящимся к росту, без чувства гармоничного построения, без знания взаимосвязи находящихся вокруг него вещей. В этом кроется его слабость, беспомощность и в некоторой степени бесперспективность. Отчуждение, которое лежит перед ним, является предопределенным от рождения. Все мы, все люди, изначально были первобытными людьми, если хотите, пролетариями, которые появлялись на свет нагими на сырой земле. Но очень рано вступала в дело социальная стратификация, которая одержала верх над внутренними привилегиями и передавала по наследству внешние привилегии. Кто не был достаточно развит, чтобы попасть в эту иерархию, тот, оставаясь внизу, не рос, а падал.

Это был пролетариат. Он рос, множился и стремился предъявить свои права, дабы запоздало получить свою долю в этом всеобщем движении. Но всегда своей доли добивались люди, которые больше не хотели быть пролетариями. Пролетариат являлся тем, что всегда оставалось внизу. Также и нынешний пролетариат получит свою долю в этом движении, если сам же не откажется от предпосылок к стратификации, к национальному делению. Но это будет доступно в лучшем случае его детям. Массы растут с поколениями. Так же и этот взлет — это отбор, селекция. Основная часть массы так и останется массой. Пролетариат будет существовать всегда. Социализм — это попытка ускорить этот рост и предотвратить его во имя развития. Но пролетариат будет существовать всегда. Вслед за четвертым сословием, которое еще пребывает в возрасте детства, но скоро будет буржуазным, мрачно и решительно надвигаются пятое и шестое сословия, которые, вероятно, больше не являются порабощенными классами, а целой угнетенной нацией. Нацией, которую поработили под знаменами, цвета которых еще никто не знает. Пролетариат будет существовать всегда.

Между тем человек, который не захочет быть пролетарием, будет отличаться от пролетарского человека унаследованными и приобретенными ценностями, которые дадут ему интеллектуальную подвижность, широкий кругозор, что еще больше разделит их. Индивиды, из которых состоит народ, отличаются не только условиями, в коих они работают, но и талантом, который они вкладывают в свой труд, И они обретают свободу действий, которая предполагает этот отличительный труд, но не в рамках плотно двигающей массы, а в свободном пространстве нации, где непролетарские люди могут проявить свое мужество, предприимчивую волю, изобретательность. Но этот отличительный труд привязан не столько к личности, сколько зависим от традиций, которые он воспринимает и которым придает на предприятиях форму работы. Это создание форм, из которых состоит весь мир. Пролетарский человек ничего не знает о подобных вещах. Пролетариат еще не стал сопричастным ценностям, которые оставили после себя наши предки, которые отличают более сознательного и более образованного человека. Эти ценности возникли прежде, чем пролетариат внезапно прибыл в непонятный для него мир. Они должны были быть у пролетариата врожденными. Но у него не было предков. У него не было опыта. Он воспринимал теории, которые выдумывались не имеющими корней идеалистами из других классов. Прошлое? Но им вряд ли можно питаться. Пролетариат видит только современность. И по образу своих невзгод он формирует более справедливое будущее. Он не чувствует себя частью общности, скорее он чувствует, что общество злоупотребляет им. Он возник из перенаселенности и считается лишним. Пролетарий думает, что он отвергнутая часть человечества, для которой не нашлось места на Земле. Так что пролетариат требует свою долю не столько в духовных ценностях, о которых он ничего не знает, сколько в материальных ценностях, которые он видит у привилегированных слоев. Он думает как пролетарий, так как полагает, что именно он создал эти материальные ценности.