Северный цветок - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 49
- Предыдущая
- 49/50
- Следующая
Когда он миновал равнину и въехал в лес, то в первую минуту был испуган страшным ревом ветра, который немилосердно потрясал верхушки сосен и северных кедров. Филипп никак не мог отделаться от мысли о Пьере, который недвижно лежал в хижине. Вероятно, такая же буря свирепствовала в ту ночь, когда метис нашел в Барренах полу замерзшее дитя…
Как и ожидал Филипп, ветер вдруг изменил свое направление, и водяные капли превратились в снежинки. Тотчас же прекратились вой и плач в листве деревьев. Они сменились тихим шепотом сучьев, покорно клонившихся долу под тяжестью снежного покрова.
Филипп знал, что в конце Малого Черчилла в прибрежных камнях спрятаны две лодки. Он сравнительно легко нашел их и выбрал меньшую. Укрыв в безопасном месте лошадь, он сел в лодку и снова понесся вслед за Жанной и Мак-Дугалом. Снег до того слепил глаза, что Уайтмор временами совершенно терял из виду берега и боялся, что проедет мимо того маленького притока, который должен был привести его в Божий Форт. Он все время посматривал на часы, и после того, как прошло два часа, направил лодку к западному берегу и начал грести так медленно, что едва ли делал больше мили в полчаса.
Вдруг, прорвав снежную завесу, с верховьев реки донесся протяжный собачий вой. Благодаря ему Филипп убедился, что находится совсем близко к цели. Вскоре после этого он заметил небольшую дельту притока, прошел в лодке еще сто ярдов и, как только завидел маячившие огни Дома Д'Аркамбаля, выскочил на песчаный берег. Он был уверен, что огонь горит в той большой комнате, где он впервые познакомился с престарелым хозяином дома. Несмотря на то, что он шел по этой дорожке лишь во второй раз в жизни, он твердо направился вперед и без промедления подошел к той двери, у которой несколько недель тому назад остановился вместе с Пьером. Молча, стараясь производить как можно меньше шума, вошел в дом и пошел по темному коридору, пока не увидел широкой полосы света, падающего из большой комнаты. Он продолжал так же бесшумно продвигаться вперед и, наконец, остановился на пороге комнаты.
В большом кресле, низко опустив седую голову, сидел хозяин Форта. У его ног на коленях стояла Жанна, тесно прижавшись к отцу.
Филипп лишь тогда разрешил себе войти в комнату, когда почувствовал, что старик обратил внимание на его присутствие. Д'Аркамбаль медленно поднял тяжелую голову, повернулся к двери и, увидев нежданного гостя, который стоял на пороге, широким жестом протянул к Филиппу руку.
— Сын мой! — воскликнул он, — будь желанным гостем!
В следующий миг Филипп стоял уже на коленях рядом с Жанной. Д'Аркамбаль опустил на его плечо свою руку, и по этому, казалось бы, невыразительному прикосновению молодой человек понял, что Жанна уже успела рассказать всю трагическую историю. Девушка, увидев Филиппа, не произнесла ни единого слова. Казалось, она ждала его приезда и ничем не выражала теперь своих чувств. Но рука ее, очутившись в руке Филиппа, была холодна, как лед…
— Я только что приехал из лагеря! — доложил Филипп. — Я спешил что было сил, и старался во что бы то ни стало догнать Жанну. Дело в том, что на шее Пьера я нашел этот медальон, а в медальоне вот это…
С этими словами он вручил Д'Аркамбалю окровавленную бумагу, пристально посмотрел на его расстроенное лицо и понял, что должен на несколько минут оставить отца и дочь наедине.
— Я подожду в соседней комнате! — сказал он совсем тихо, затем поднялся с колен и прижал руку Жанны к своим губам.
Старая комната находилась в точно таком же состоянии, в каком он оставил ее несколько недель назад. Портрет матери Жанны по-прежнему висел лицом к стене и так же, как раньше, плавно качался из стороны в сторону под давлением теплой струи воздуха, поднимавшейся снизу. В этой комнате все еще чувствовалось присутствие живого духа, — того духа, который словно составлял часть самой Жанны.
Он так забылся, что не мог в точности сказать, сколько прошло времени. Вдруг он услышал какой-то звук и, повернувшись, увидел в дверях Жанну и Д'Аркамбаля. Его поразило лицо старика, который, казалось, не видел ни Филиппа, ни всего остального, кроме портрета, висевшего лицом к стене. Выпрямившись, он решительным шагом пересек комнату и с великой гордостью повернул портрет. Филипп задрожал. Жанна подошла ближе, остановилась рядом с возлюбленным и крепко пожала его руку. А затем Анри Д'Аркамбаль медленно повернулся к молодым людям и воскликнул:
— Дети мои! Дорогие дети мои!
ГЛАВА XXV
Всю ночь продолжалась буря. Через несколько часов после того, как Жанна и ее отец оставили портретную комнату, Филипп поднялся со своего ложа, вышел в коридор и, открыв наружную дверь, вышел на вольный воздух. Он слышал, как рвал и метал ураган на вершине скалы, как сотрясался сосновый бор. Остановившись как бы в нерешительности, он не сразу закрыл дверь, потом вышел.
Острые снежинки хлестали лицо, и он невольно наклонил голову и поспешил к Солнечной Горе, надеясь найти там защиту. Остановившись у ее подножья, он долго прислушивался к реву ветра.
С тех пор, как человеческая нога впервые ступила на вершину этой горы, тот же ветер дул и выл для многих десятков поколений. Двести лет прошло с тех пор, как Гроселье обозревал с Солнечной Горы чудесный мир, простиравшийся у его ног. И тем не менее у Филиппа создалось такое впечатление, что сегодняшний шторм, свистящий и визжащий над его головой, своим горем, своим триумфом, своим безумием бесновался только для него одного! Его сердце билось в унисон с ураганом. Душа его трепетала в том же темпе, что и буря. Сегодняшняя вьюга была его собственной вьюгой, ибо в эту минуту и с этой минуты он сам был неотъемлемой частью того мира, в котором сейчас находился и с которым решил никогда больше не расставаться.
Здесь он нашел свой дом, жизнь, радость, любовь, — судьбу! Здесь он будет жить со своей возлюбленной Жанной.
Он повернулся лицом к Форту. Огни в нем погасли. Форт затих, задремал, утонул в белом безмолвии.
Филипп вернулся в свою комнату, но не мог уснуть до самого утра. Проспав несколько часов и проснувшись, он увидел, что буря прошла и что над белоснежным миром стоит ослепительно яркое, дивно сияющее солнце. Он выглянул из окна и увидел, что вершина Солнечной Горы горит золотым огнем, и что все деревья, которые вчера корчились в страшных объятиях бури, теперь мирно стоят под пышными балдахинами из искристого снега. Казалось, что пронесшийся шторм оставил после себя только ликующий свет, только радость, красоту и счастье.
Весь исполненный радости, Филипп вышел в коридор и там, где солнечный свет пробивался сквозь окно, близ большой комнаты, в которой он надеялся увидеть хозяина дома, нашел Жанну. Услышав его шаги, она повернулась в его сторону, и вся прелесть, и все сияние солнечного утра отразились на ее лице и волосах. Как белый голубь, стояла она в ожидании Филиппа, но по мере того, как он приближался, нежный румянец все явственнее заливал ее щеки. Ее глаза сверкали, и вся душа вылилась в единственном слове, сорвавшемся с ее губ:
— Филипп…
— Жанна…
Никто из них не произнес больше ни слова, но сердца их, почти слившиеся воедино, произнесли все то, на что неспособны были уста. Они одновременно выглянули в окно, за которым, насколько мог уловить глаз, тянулись бесконечные Баррены где Пьер некогда нашел маленькую, беззащитную девочку. Судорога сжала горло Жанны. Она подняла на Филиппа глаза, полные любви и слез, оторвала свои руки от его груди и прижала их к своему лицу.
— Они привезут Пьера сегодня? — тихо прошептала она.
— Да, сегодня!
— Мы похороним его там! — сказала она. Он понял, что она имеет в виду безбрежные поля, где была похоронена ее мать
Он утвердительно кивнул головой и тотчас же опустил ее, чтобы скрыть слезы, набежавшие на глаза.
— Ты любишь меня! Ты любишь меня! — снова прошептала девушка. — Ты никуда не уедешь отсюда и останешься со мной навсегда. В нашем чудесном мире мы будем жить одиноко!
- Предыдущая
- 49/50
- Следующая
