Родишься только раз - Юрца Бранка - Страница 13

• Предыдущая
• 13/30
• Следующая

Мы вместе съели яйцо всмятку и выпили чай.

Тут дверь неожиданно отворилась и вошла мама. Сердце у меня екнуло — она ведь могла увидеть Мики.

Но Мики, обладавший поразительно острым слухом, юркнул в рукав моей шерстяной кофточки, лишь только она взялась за ручку.

Мама остановилась в дверях. Она очень спешила — картошку надо было нарезать тонкими кружочками.

— Добрый знак, доченька, — обрадовалась она — ты все съела и выпила весь чай!

Лицо мое горело.

Мама подошла ко мне и приложила свою широкую ладонь к моему пылающему лбу.

— Ноябрь на дворе, а у тебя окно открыто. И смотри, не раскрывайся, не то еще больше простудишься…

Мама закрыла окно, выходившее во двор, и ушла.

Мики высунулся из рукава.

— Девчонка, никого?

— Никого, Мики!

И он устроился на ладони моей правой руки.

— Что будем делать? — спросил он.

— Погоди, сейчас придумаю!

Я знала, что Мики согласится играть со мной в любую игру. Но во что же нам поиграть?

— Я придумала! Мы будем прыгать!

Мики покосился на меня.

— Ладно, только где? Не станем же мы прыгать по комнате?

— Нет, мы спрыгнем на крышу!

— А на какую крышу, девчонка?

— Конечно, на железную! На нашу! Открой окно и увидишь!

Мики спустился на пол, влез на подоконник и растворил окно. В комнату ворвался холодный ноябрьский воздух. Мики перевесился через подоконник и посмотрел вниз. На уровне второго этажа висел во дворе железный навес. Я так никогда и не поняла, зачем этот навес приделали к стене. Но навес под нашим окном существовал и волновал мое воображение.

— Мы полетим, девчонка! — воскликнул Мики. — Не боишься?

— С тобой не боюсь!

Я встала, сняла с вешалки зонтик и тоже влезла на подоконник. Мы оба ухватились за ручку раскрытого зонтика и глянули вниз. Глубина нас звала и манила. Ни минуты не колеблясь, мы оторвались от подоконника и полетели. Точно парашютисты с раскрытыми парашютами, точно носимые ветром пушинки одуванчика, опустились мы на железный навес, который радостно заскрипел под нами.

Мы выпрямились и подошли к самому краю навеса, где проходила водосточная труба. За ним открывалась бездна, то есть наш двор. К счастью, там не было ни души, если не считать полосатой кошки, дремавшей как раз посреди двора. Не успели мы приземлиться, как она вскочила, выгнулась дугой и метнулась в сад.

— Ну, а что теперь? — спросил Мики.

— Обратно в комнату!

— Больше не полетим?

— Нет. Мама думает, что я лежу в постели.

— Мы поднимемся по лестнице?

— Ты в своем уме? Только не по лестнице!

Немного поразмыслив, Мики воскликнул:

— По водосточной трубе!

К углу дома прилепилась водосточная труба, по которой стекала вода во время дождя. Я закрыла зонтик. Ну что за прелесть этот Мики! Самой бы мне никогда до этого не додуматься.

Мы добежали до угла, обхватили руками трубу и стали карабкаться вверх. Мики лез первый, я за ним. Сейчас я поднималась куда быстрее и проворнее, чем на уроках физкультуры по канату. Казалось, какая-то сильная невидимая рука толкала меня все выше и выше.

От водосточной трубы до открытого окна мы осторожно шли по узкому карнизу.

Я так была увлечена игрой, что забыла про все на свете.

Добравшись до окна, мы снова прыгнули на железный навес, а оттуда во двор. Нас носило, как пушинки одуванчика на ветру.

Потом по водосточной трубе мы забрались на карниз, по карнизу — до окна и опять все повторялось сначала.

С окна мы прыгали на навес, с навеса во двор...

Не знаю, сколько времени продолжалась эта замечательная игра, помню только, что мама застала меня врасплох.

Она вошла в ту самую минуту, когда я спрыгнула с подоконника на середину комнаты. В смертельном испуге бросилась она к окну, закрыла его, а уж потом начала меня бранить.

— Несчастная! Зачем открываешь окно? Ведь ты же больна!

За окном стоял Мики.

— Ой, Мики! — закричала я.

— Что с тобой, дочка? Никак, тебе что привиделось?

Я не рассказываю маме про своего друга Мики. Я подхожу к окну, смотрю на него и как крикну:

— Мики!

— Ты с ума сошла! — говорит мама. — А ну сию минуту в постель!

Мне показалось, что я слышу всхлипывания. Это плачет Мики. Думает, что я от него отреклась.

При первои же встрече я прошу его не сердиться на маму за то, что она закрыла окно перед самым его носом. Ведь она ничего не знает про нашу дружбу!

Мики навещал меня, пока я болела. Я играла с ним в разные игры.

Потом я выросла, и Мики больше не приходил ко мне.

В те годы, когда я училась в начальных классах, самой большой загадкой на свете был для меня холодный кофе. „Холодный кофе“, — прочла я как-то на вывеске в окне кафе.

Дорога в школу была очень интересной. Она была длинной и короткой.

Если я шла без остановок, то дорога тянулась бесконечно, если же останавливалась, то она значительно сокращалась. И чем чаще я останавливалась, тем короче казалась дорога. Ежедневно я переходила мост через Драву. Мост этот не был обычным мостом. Он был поистине великанским мостом.

Да и сама Драва не была обычной рекой. Это была великанская река. Я радовалась и гордилась тем, что живу в городе, через который протекает эта широкая, глубокая и, как мне тогда думалось, самая длинная на свете река.

С тяжелым ранцем за плечами, в красной шапочке и красных рукавицах я шагала по улице, по тротуару и по мосту. И как бы я ни спешила, посреди моста непременно останавливалась.

Я вставала на первую железную поперечину в перилах моста, подтягивалась, перевешивалась через железный парапет и смотрела вниз. Мне было и страшно, и в то же время нестерпимо хотелось податься вперед, чтоб охватить взглядом всю эту большую реку.

Бывало, смотрю я на нее и не могу налюбоваться. Какая она огромная! Как быстро несет на своих волнах отломленные ветки и целые стволы! И как яростно бьется вода о бетонные сваи!

Драва холодная? Или теплая?

Стояла зима. По дороге в школу я мерзла, кончики пальцев пощипывало от холода. Ото рта белым облачком поднимался пар.

По Драве плыли льдины. Они сталкивались, дробились и возникали снова.

День за днем смотрела я на реку, на плывущие по ней льдины, но больше всего меня занимала курившаяся вода.

В самом деле ледяная вода курится или мне это только кажется?

Мне казалось что вода кипит, как в, горшке. Словно ее подогревал невидимый огонь.

Драва холодная? Теплая?

Как мне хотелось спуститься к реке и окунуть в нее руку! Холодная она? Или теплая, раз от нее идет пар?

Если б только знать, как подойти к реке с моста, который вел прямо на Главную площадь. Через несколько лет я спускалась с моста прямо к воде и шла по берегу далеко против течения, чтоб потом проплыть по городу. Но тогда я уже знала, какая бывает Драва весной и почему зимой по ней стелется пар.

Итак, курившаяся зимним утром вода была для меня другой загадкой по пути в школу.

Я долго стояла зажмурившись, безуспешно ломая голову над отгадкой, затем быстро отрывалась от перил и во весь дух бежала по мосту в старый город.

С Главной площади я сворачивала на Господскую улицу. Почему назвали Господской одну из самых узеньких мариборских улиц? По обеим ее сторонам все еще теснятся старые неказистые дома, однако в те времена она была, пожалуй, одной из самых интересных улиц в Мариборе. Господская улица была улицей магазинов, одних магазинов. И сколько их там было! И сколько витрин! А еще Господская улица была местом гуляния. Подруги, товарищи, влюбленные — все назначали здесь друг другу свидания.

Кратчайший путь до школы проходил по Каринтийской улице, но я почти всегда сворачивала на Господскую, чтоб поглазеть на витрины.

Я подолгу стояла перед витриной шляпного магазина, где были выставлены женские шляпки всевозможных цветов и фасонов, а от витрины ювелира отходила лишь тогда, когда начинала стучать зубами от холода.

• Предыдущая
• 13/30
• Следующая