Человек и его символы - Юнг Карл Густав - Страница 5

На этом этапе мне пришло в голову, что (если я был прав в вышеприведенных рассуждениях) сны вполне могут иметь некую особую и более весомую самостоятельную функцию. Очень часто они явно структурированы таким образом, что указывают на породившую их мысль или намерение, которые, однако, распознать сразу почти невозможно. Тогда я подумал: а не лучше ли уделять больше внимания анализу формы и содержания конкретного сновидения, чем выстраивать путем «свободных» ассоциаций цепочку, ведущую к комплексам, обнаружить которые нетрудно и другими методами?

Эта мысль стала переломной в развитии моей концепции. Я постепенно отказался от ассоциативного метода, слишком далеко уводящего от содержания сна, и предпочел сосредоточиться на самих сновидениях, считая, что они выражают некое сообщение, которое пытается передать подсознание.

Перемена моего отношения к снам обусловила и изменение методики. Новый метод позволял описывать все разнообразие аспектов сновидения. Если рассказ, поведанный сознающим разумом, имеет начало, развитие и концовку, то во сне все по-другому. Его пространственно-временные координаты отличаются от обычных. Чтобы понять это, сновидение следует тщательно изучить как незнакомый предмет, который мы крутим в руках, поворачивая его снова и снова, пока каждая деталь не станет знакомой.

Теперь, быть может, я достаточно показал, как я все более отходил от фрейдовского свободно-ассоциативного метода: я хотел держаться как можно ближе к самому сну, исключая все не относящиеся к делу идеи и ассоциации, которые он мог бы пробудить. Конечно, они помогали разобраться с комплексами пациента, приводящими к невротическим расстройствам, но не в этом я видел свою цель. Ведь для распознавания «комплексов» существует множество других методик. Психолог, например, может узнать все интересующие его нюансы через вербально-ассоциативный тест (пациенту называют ряд слов, и он говорит, с чем они у него ассоциируются). Однако, чтобы узнать и понять, как протекает психический процесс у конкретного индивида, не обойтись без изучения его снови их символики.

Практически все знают, например, что половой акт можно символически изобразить с помощью несчетного количества образов (или аллегорий). Каждый из них может ассоциироваться с половым сношением и, соответственно, пробуждать специфические комплексы, которые каждый человек может иметь в сексуальной сфере. Вместе с тем, раскрыть те же комплексы можно и путем созерцания загадочных русских букв. Так я пришел к предположению, что сновидение несет в себе не обязательно некую сексуальную аллегорию, но всегда причинно обусловленное сообщение. Проиллюстрируем это положение на следующем примере.

Вам может сниться, что вы вставляете ключ в замочную скважину, или деретесь тяжелым жезлом, или высаживаете бревном дверь. Каждый из этих образов можно трактовать как сексуальную аллегорию. Однако не менее важно, какой именно из них — ключ, жезл или бревно — подсознание выбрало для своих целей. В этом-то и заключается главный вопрос: почему выбран ключ, а не жезл, или жезл, а не бревно. В итоге может оказаться, что на самом деле изображался не половой акт, а нечто совершенно другое.

Исходя из указанной аргументации, я заключил, что для интерпретации сновидения следует использовать лишь явно составляющий его материал. У сна есть свои границы. Его специфическая форма сама подсказывает нам, что является частью сна, а что не является. Там, где «свободные ассоциации» увлекают нас в сторону, заставляя идти зигзагом, разработанный мною метод позволяет, все сужая круг поиска, подбираться к цели — картине сновидения. Шаг за шагом я иду к ней, пресекая любые попытки пациента отвлечься. Раз за разом я повторяю: «Вернемся к вашему сну. Опишите, что вам снилось».

Приведу пример: моему пациенту приснилась пьяная, неряшливо одетая вульгарная женщина. Во сне она была его женой, хотя в реальной жизни его супруга не имела ничего общего с этим образом. Следовательно, если не «копать» глубоко, можно было бы сказать, что сон возмутительно неправдоподобен, и реакцией пациента стало бы незамедлительное неприятие нелепицы. Если бы я, как врач, позволил ему углубиться в поток ассоциаций, он наверняка попытался бы удалиться куда угодно, лишь бы забыть о неприятном сновидении. В этом случае он пришел бы к одному из своих устоявшихся комплексов, — возможно, и не имеющему никакой связи с женой, — и мы ничего бы не узнали о значении данного сна.

Но что же на самом деле пыталось передать его подсознание таким очевидно ложным сообщением? Понятно, что оно выражало в такой форме идею опустившейся женщины, тесно связанную с жизнью пациента. Но поскольку проекция на жену была необоснованной и фактически ложной, мне пришлось как следует поискать, пока я не раскусил загадку этого отталкивающего образа.

В средневековье считалось, что «внутри каждого мужчины таится женщина». Эта мысль родилась задолго до открытия физиологами присутствия в каждом из нас, в силу особенностей строения гормональной системы, мужского и женского начала. Это женское начало, присущее каждому мужчине, я назвал «анима». Суть его заключается преимущественно в чувстве некой привязанности подчиненного характера по отношению к окружающим, особенно к женщинам. Это чувство тщательно скрывается ото всех, в том числе и от самого себя. Иначе говоря, хотя внешне человек выглядит вполне нормальным, его женское начало пребывает в жалком состоянии.

В этом и заключалась ситуация моего пациента. Его женское начало было непривлекательным. Его сон фактически предупреждал: «В некоторых ситуациях ты ведешь себя как опустившаяся женщина» — что и вызвало необходимое для пациента потрясение. (Разумеется, примеры такого рода не следует воспринимать как свидетельство того, что подсознание занимается моральными предписаниями. Сон не предписывал пациенту «лучше себя вести», а просто пытался исправить перекос в его сознании, продолжающем держаться за миф о собственной непогрешимости, безупречности и добропорядочности).

Легко понять, почему мы обычно игнорируем или даже отвергаем сообщения, увиденные во сне. Естественно, что сознание противится подсознательному и неизвестному. Я уже упоминал о распространенном среди первобытных людей «мизонеизме» — так антропологи называют глубокий суеверный страх нового, тождественный реакции дикого животного на неблагоприятную ситуацию. «Цивилизованный» человек, однако, зачастую реагирует на новые идеи весьма сходным образом, воздвигая психологические барьеры, чтобы защититься от шока встречи с чем-то новым. Это особенно заметно в реакции любого человека на свои собственные сны, когда в них встречаются неожиданные сюжеты. Многим философам, ученым и даже литераторам, шедшим непроторенными путями, пришлось испытать на себе врожденный консерватизм своих современников. Психология, совсем молодая наука, в силу того, что изучает работу подсознания, неизбежно столкнулась с «мизонеизмом» в самых экстремальных его проявлениях.

Выше я набросал некоторые принципы своего подхода к сновидениям, ибо для изучения нашей способности вырабатывать символы они являются наиболее элементарным и доступным материалом. В работе со снами необходимо исходить из двух основополагающих положений. Во-первых, следует относиться к ним как к фактам, заранее не предполагая ничего кроме того, что некий смысл они все-таки содержат, во-вторых, понимать, что сон является специфическим языком подсознания.

Вряд ли возможно более кратко сформулировать эти принципы. Даже человек, имеющий невысокое мнение о подсознании, должен был бы признать, что оно стоит изучения, по меньшей мере как и вошь, которая пользуется заслуженным интересом энтомологов. Если человек, мало сведущий в сновидениях, считает их ничего не означающими хаотическими явлениями, что же—у каждого есть право на свое мнение. Однако, если допустить, что сны — это обычные события (каковыми они и являются), то отсюда следует, что они либо каузальны, то есть имеют рациональную причину, которой обязаны своим возникновением, либо целенаправленны, либо и то и другое.