Клуб убийц - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/5
• Следующая

Третий посетитель — Рина Лейкина, жена известного поэта Хаима Лейкина

— пожелала посмотреть на альтернативу, в которой ее супруг получил Нобелевскую премию по литературе. Почему она решила, что Хаим где бы то ни было мог бы стать Нобелевским лауреатом? Мы решили посмотреть на мир Лейкиной просто из нездорового любопытства.

Как вы понимаете, ничего общего с делом погибшего Шуваля все это иметь, скорее всего, не могло.

Отправились мы вместе.

Рина Лейкина вернулась в тот момент, когда лет двадцать назад, в туманной еще юности, она, поклонница постмодернистских стихов Хаима, написанных в стиле а-ля Генделев, влюбила в себя своего будущего мужа и, будучи в глубине души любительницей Пушкина и Блока, заставила-таки Хаима полностью изменить свой поэтический стиль. Ломка эта не прошла даром для таланта поэта, и Рина отправилась в тот мир, где над стилем Хаима Лейкина не было произведено никакого насилия.

Альтернатива была грустной. Хаим Лейкин не только не стал лауреатом — он вообще перестал писать стихи, неожиданно даже для Рины переключившись на прозу.

Мы не стали смотреть продолжение этой истории и перешли к альтернативе Ноама Сокера.

Писатель на этой неделе заканчивал последние главы своей эпопеи «Сага о Рабинах». Если вы думаете, что речь шла о знаменитой семье Рабиных, давшей Израилю, например, премьер-министра конца прошлого века и великого химика десятых годов века нынешнего, то вы ошибаетесь. По-моему, история семьи, высосанная Сокером из какой-то альтернативы, не представляла никакого интереса. Я удивляюсь читателям — они набрасываются на совершенно банальные семейные истории, будто не могут посмотреть на себя в зеркало. Зачем Сокер отправлялся в альтернативный мир, если ровно такой же сюжет он мог отыскать, поговорив с соседями?

Проскучав несколько часов между седьмой и восьмой главами третьей книги пятого тома, мы с Рувинским вернулись в операторскую.

— Всегда не любил семейные романы, — сказал Моше, — а теперь я их просто ненавижу.

— Ты не понимаешь, — вздохнул я. — У людей в жизни полно стрессов — то забастовки, то теракты, то катастрофы, вот им и хочется хотя бы в романах читать о нудной и тривиальной старости, отягощенной маразмом…

Рувинский пожал плечами, и мы ринулись в альтернативный мир Якова Вайнштейна, поскольку это был наш последний шанс. Мы понимали, насколько этот шанс близок к нулю.

Нам повезло.

Бизнесмен Вайнштейн играл на бирже. В нашем мире он купил в прошлом месяце акции компании «Бруталь» и крупно проиграл. Поскольку, покупая акции, он раздумывал, выбирая между «Бруталем» и «Кинако», Вайнштейн, естественно, полагал, что в альтернативном мире он приобрел именно «Кинако» и должен был существенно обогатиться, ибо фирма эта неожиданно для всех пошла в гору.

Да — в нашем мире. А там, куда попали мы с Рувинским, следуя за мнемозаписью Вайнштейна, прогорели обе компании. И знаете почему? Министр иностранных дел Шуваль через подставных лиц продал все свои запасы «Кинако». В том мире бедняга Вайнштейн стал банкротом, ему оставалось только пустить себе пулю в лоб. Нет, он бы этого, конечно, никогда не сделал, среди израильских бизнесменов самоубийства как-то не приняты, израильский бизнесмен, потеряв все, предпочитает пойти и набить морду конкуренту.

Мы с Рувинским шли за Вайнштейном по пятам и видели, как бизнесмен, выйдя из здания биржи, где он оставил все свои сбережения, отправился в частное сыскное агентство и заказал найти того варвара, вандала и негодяя, который через подставных лиц выбросил на рынок столько акций «Кинако» с очевидной и единственной целью свести его, Вайнштейна, в могилу.

Мы переглянулись с Моше и прокрутили альтернативу в ускоренном режиме до того момента, когда детектив Глузман позвонил заказчику по видеоканалу, защищенному от прослушивания, и сообщил, что разорителем оказался никто иной, как министр иностранных дел господин Шуваль.

— Убью негодяя! — вскричал Вайнштейн и принялся ходить по салону, вынашивая планы мести.

— Вот оно, — прошептал мне Рувинский и был прав. Сейчас в мыслях Вайнштейна рождались самые изощренные способы преступления, и одним из таких способов вполне могла оказаться идея убийства с помощью электрического тока. Каждая минута размышлений Вайнштейна рождала альтернативы, смертельные для Шуваля, одна из них могла совпасть с нашей и…

Рувинский поднял камень и бросил в окно салона. Я понял директора — он хотел любым способом прервать ход мыслей взбешенного бизнесмена. Нет мыслей — нет альтернатив.

Однако Вайнштейн находился в таком состоянии, что не обратил внимания на разбитое стекло и вопли охранной сигнализации. Он продолжал бегать из угла в угол, вынашивая смертоносные планы. Что могли мы с Рувинским предпринять еще? Ворваться в квартиру, ударить бизнесмена по голове, прервав тем самым скачки его мыслей?

Хорошо, что мы этого не сделали!

Вайнштейн подошел к видеофону и набрал номер. На экране появилось лицо госпожи Сары Шензар, личного секретаря министра Шуваля.

— Я хочу поговорить с Абрахамом, — заявил Вайнштейн. — Дело личное. Скажи, что это Яков Вайнштейн, он меня знает.

— Что у тебя за вопли? — поморщилась Сара. — Если у тебя дерутся кошки, сверни им шею. Министр тебя не услышит.

— Это не кошки, это сигнализация, — нетерпеливо сказал Вайнштейн. — Сейчас я ее отключу.

Честно говоря, мы ожидали всего, только не того, чему стали свидетелями. Вместо того, чтобы наброситься на министра с обвинениями, Яков сказал:

— Хорошо сработано, Абрахам. Когда я получу мою долю?

— Спроси у брокера, — ответил министр. — Моя миссия закончена.

Разговор продолжался в мирных тонах еще минут пять, после чего Вайнштейн выключил видеофон и отправился спать.

А мы с Рувинским вернулись в операторскую, чтобы обсудить результат наблюдений.

— Что-то в этом есть, — многозначительно сказал Моше. — Собственно, этот Вайнштейн — единственный среди всех подозреваемых в нашем и альтернативном мирах, который имеет какие-то контакты с Шувалем. И мотив для убийства налицо.

— Нет, — покачал я головой. — Что-то в этом есть, но что-то в этом не то. Ты согласен?

Рувинский вопросительно посмотрел на меня.

— Смотри, — продолжал я. — Мы совсем выпустили из поля зрения сюжет с убийством Бродецкого. Именно он был реализован во время убийства Шуваля, так? Мы набросились на Вайнштейна, потому что у него оказался мотив для убийства Шуваля. Мотив слабый — ты же видел, они действовали заодно и как-то на этой афере нажились оба. К тому же, Вайнштейн понятия не имел о сценарии Шлехтера. Это раз. Второе: если он, действительно, с пылу, с жару обдумывал, как бы убить министра, при этом спонтанно рождались случайные альтернативы, которые описывает твоя формула… как его…

— Горовица, — подсказал Моше.

— Да. Ты сам утверждал, что вероятность перехода альтернативы обратно, в нашу действительность, близка к нулю.

— Говорил, — согласился Рувинский с кислой миной на лице. — Но, кроме Вайнштейна, нет никого, кто имел бы…

Неизвестно, сколько времени мы вели бы с директором Рувинским этот бесплодный диалог, если бы наше уединение не нарушил единственный человек, которого нам обоим не хотелось видеть — комиссар Роман Бутлер. Он ввалился в операторскую при всех своих полицейских регалиях, и я подумал, что ему, видимо, пришлось применить силу, поскольку Моше отдал охране совершенно четкое указание не пропускать в здание института никого, включая министров, покинутых невест и пришельцев из других миров.

— С возвращением, — сказал Роман. — Я не ошибаюсь, вы уже осмотрели все альтернативы, какие было возможно?

— Да, — признал Рувинский. — Послушай, комиссар, а может, это преступление совершенно не связано с «Клубом убийц», и мы идем по ложному следу?

— Для того, чтобы услышать полный рассказ о ваших похождениях, — продолжал Роман, не обращая внимания на выпад директора, — я должен предъявить постановление об аресте или кто-то из вас расколется сам?

• Предыдущая
• 4/5
• Следующая