Бледный убийца - Керр Филипп - Страница 29
- Предыдущая
- 29/64
- Следующая
Самый высокий из них – мужчина, одетый в длиннющую спецовку цвета хаки, который, кажется, был здесь главным, – вытащил тетрадь из-под стойки, обитой металлом, и подошел ко мне.
– Вероятно, вы записываете имена и адреса тех, кто оставляет здесь свои вещи, – начал я, ни на что особо не надеясь. Как правило, убийцы, сдающие чемоданы со своими жертвами в камеры хранения, не рискуют оставлять свои настоящие имена и адреса.
Человек в спецовке, чьи испорченные зубы напоминали почерневшие керамические изоляторы на трамвайных проводах, посмотрел на меня со спокойной уверенностью и постучал пальцем по плотной обложке своей регистрационной книги.
– Он записан здесь, тот, кто оставил этот чертов чемодан.
Открыв свою книгу, он лизнул большой палец, которым побрезговала бы и собака, и начал листать засаленные страницы.
– На фотографии видно, что на чемодане была бирка, – сказал он. – А на бирке ставится номер, точно такой же, как и на вещи сбоку. И этот номер указан в книге, вместе с числом, фамилией и адресом.
Он перевернул еще несколько страниц, а затем провел указательным пальцем по строчке.
– А, вот, – сказал он. – Этот чемодан сдали в пятницу, 19 августа.
– Через четыре дня после того, как она исчезла, – тихо заметил Корш.
Человек провел пальцем вдоль строчки на следующей странице.
– Здесь написано, что чемодан принадлежит господину Гейдриху, имя на букву "Р", Вильгельмштрассе, 102.
Корш так и покатился со смеху.
– Спасибо, – сказал я мужчине. – Вы нам очень помогли.
– Не вижу ничего смешного, – проворчал тот, уходя.
Я улыбнулся Коршу.
– Похоже, у нашего приятеля с чувством юмора неплохо.
– А вы напишете об этом в своем отчете, комиссар? – ухмыльнулся он.
– Но это же материал для следствия, разве не так?
– Только генералу это очень не понравится.
– Я думаю, он будет вне себя. Но, видите ли, наш убийца – не единственный, кто ценит хорошую шутку.
Когда я вернулся в Алекс, мне позвонил начальник отдела ВД-1, в котором якобы служил Ильман. Из отдела судебной медицины. Я разговаривал с гауптштурмфюрером СС доктором Шаде, чей тон был, как я и ожидал, довольно подобострастным – без сомнения, он считал, что генерал Гейдрих оказывает мне покровительство.
Доктор сообщил, что группа дактилоскопии сняла несколько отпечатков пальцев в телефонной будке на станции «Вест кройц», из которой, по-видимому, убийца и позвонил в Алекс. Теперь этим займутся ребята из отдела ВД-1 – отдела регистрации. Что касается чемодана и его содержимого, то он переговорил с криминальассистентом Коршем и сразу же свяжется с ним, если там будут найдены какие-нибудь отпечатки.
Я поблагодарил его за звонок и предупредил, что они должны выполнять в первую очередь заявки моего расследования, а уж потом – все остальные.
Через пятнадцать минут мне снова позвонили, на этот раз из Гестапо.
– Говорит штурмбаннфюрер Рот, – услыхал я в трубке. – Секция 4В-1. Комиссар Гюнтер, вы мешаете проведению исключительно важного расследования.
– 4В-1? Я что-то не слышал о такой секции. Вы звоните из Алекса?
– Мы находимся на Мейнекештрассе, расследуем католический заговор.
– Боюсь, и ничего не знаю о вашей секции, штурмбаннфюрер. И не желаю знать. Тем не менее мне непонятно, как я могу мешать вашему расследованию.
– И все-таки это так. Это вы приказали гауптштурмфюреру СС доктору Шаде, чтобы в первую очередь все делалось для вашего расследования, а потом уж для других?
– Да, это мой приказ.
– Тогда вам, комиссар, следует знать, что в тех случаях, когда требуются услуги отдела ВД-1, вначале идут дела Гестапо, а потом уж Крипо.
– Я об этом не знал. Интересно, какое же страшное преступление было совершено, если расследование убийства нужно отодвинуть на второй план? Какой-нибудь священник исказил доказательства? Или попытался выдать вино для причастия за кровь Христову?
– Ваши легкомысленные шуточки совершенно неуместны, комиссар. Наш отдел расследует дела исключительной важности – в частности, случаи гомосексуализма среди священников.
– Да что вы говорите? Ну тогда я буду сегодня спать спокойнее. Но все же мое расследование получило право первоочередности от самого генерала Гейдриха.
– Зная, какое значение он придает арестам религиозных врагов государства, в это очень трудно поверить.
– Тогда позвоните на Вильгельмштрассе, и пусть генерал лично вам все разъяснит.
– Я так и сделаю. Без сомнения, он будет также очень возмущен тем, что вы не хотите понять, какую опасность представляет собой третий международный заговор, целью которого является уничтожение Германии. Католицизм – не меньшая угроза безопасности рейха, чем большевизм и мировой сионизм.
– Вы забыли инопланетян, – сказал я. – Откровенно говоря, мне глубоко наплевать, что вы там ему расскажете: ВД-1 – часть Крипо, а не Гестапо, и все службы нашего управления должны первым долгом выполнять заявки нашего расследования. У меня есть на этот счет письменное распоряжение самого рейхскриминальдиректора. Имеется оно и у доктора Шаде. Так что возьмите ваше так называемое дело и засуньте его себе в задницу. От вас так воняет, что больше дерьма или меньше – не имеет значения.
Я швырнул трубку на рычаг: В этой работе, что ни говори, есть свои приятные моменты. Например, возможность помочиться на ботинки гестаповцам.
На очной ставке, проведенной несколько позже этим утром, сотрудники камеры хранения не признали в Готфриде Бауце человека, который сдал чемодан с останками Ирмы Ханке, и я, к великому негодованию Дойбеля, подписал приказ о его освобождении.
Существует закон, согласно которому все берлинские владельцы гостиниц и домохозяева обязаны в течение шести дней сообщать в полицейский участок о вновь прибывших. Благодаря этому в службе регистрации проживающих Алекса вы можете за пятьдесят пфеннигов узнать адрес любого жителя Берлина. Люди думают, что этот закон является частью чрезвычайных полномочий нацистов, но на самом деле он существует уже давно. Еще прусская полиция прибегала к таким мерам.
Служба регистрации, располагавшаяся в комнате 350, находилась совсем рядом с моим кабинетом, а это означало, что в коридоре всегда шумели посетители, и мне приходилось постоянно держать свою дверь закрытой. Я полагаю, меня поместили сюда, как можно дальше от кабинетов сотрудников комиссии по расследованию убийств, чтобы служащие Крипо общались со мной как можно меньше – начальство боялось, что я заражу их своими анархистскими взглядами на методы расследования преступлений. А возможно, оно надеялось сломить таким образом мою строптивость, подавить меня. Даже в самый солнечный день мой кабинет производил очень мрачное впечатление. На металлическом письменном столе оливково-зеленого цвета было больше зазубрин, чем на заборе с колючей проволокой, единственное его достоинство, что он подходил по цвету к вытертому линолеуму и выцветшим занавескам. Прокуренные насквозь стены пожелтели от дыма.
Урвав несколько часов сна, я вернулся в свой кабинет, где моему взору предстал Ганс Ильман, терпеливо дожидавшийся меня с папкой фотографий, что, конечно, не улучшило моего настроения. Поздравив себя с тем, что я догадался перекусить перед весьма неаппетитным делом, я сел и посмотрел на него.
– Так вот где они вас прячут! – сказал он.
– Предполагается, что все это временно, – объяснил я. – Как и моя служба здесь. Но, честно говоря, мне очень нравится, что я нахожусь отдельно от остальных сотрудников Крипо. Меньше шансов снова стать здесь постоянной единицей. И, по-моему, им это тоже подходит.
– Подумать только, и из такой бюрократической темницы он ухитрился взбудоражить все руководство Крипо! – Ильман рассмеялся и, теребя свою бородку, добавил: – Вы и штурмбаннфюрер из Гестапо создали массу проблем для бедного доктора Шаде. Ему оборвали телефон всякие важные персоны. Небе, Мюллер, даже Гейдрих. Вы, наверное, испытываете глубокое удовлетворение. Нет, не пожимайте так скромно плечами. Я восхищен вами, Берни, правда восхищен.
- Предыдущая
- 29/64
- Следующая
