Волшебник Хуливуда - Кемпбелл Роберт - Страница 54

• Предыдущая
• 54/64
• Следующая

Из этой толпы выдрался рослый мужчина. Повернувшись, он посмотрел в ту сторону, где стоял Свистун. Частный сыщик узнал его – это был детектив Лаббок.

Увидев Свистуна, детектив шагнул к нему навстречу.

– Что ты здесь делаешь, Свистун? – еще издалека крикнул он.

– Могу задать вам тот же самый вопрос. Эта долина вроде бы вне вашей юрисдикции.

– Так сложились обстоятельства. – Лаббок медленно прошел по коридору. Говорил он с подчеркнутой невозмутимостью. – Или ты решил, что больше никто не додумается проверить номера из телефонной памяти Кенни Гоча?

– Значит, вы пошли той же дорогой, что и я?

– Ну, на твой счет мне ничего не известно. – Лаббок ухмыльнулся, обнажив акульи зубы. – Хочешь поглазеть?

– Хочу переговорить с миссис Маргарет, прежде чем мы с вами обменяемся информацией.

– Пропустите его, офицер, – распорядился Лаббок. – Под мою ответственность.

Лаббок провел Свистуна по коридору. Дойдя до конца, Свистун понял, что в своих предположениях не ошибся, – комната в самом конце была кабинетом и библиотекой, ее стены оказались заставлены книжными полками, имелся здесь небольшой камин и письменный стол в алькове. Основная деятельность сейчас кипела на полу возле письменного стола.

Когда кто-то из присутствующих поднялся с пола, Свистун увидел белые волосы Мичема и кровь на ковре.

Лаббок взял его за локоть.

– Сюда.

Свистун повернул налево и сквозь арку дверей прошел в короткий коридор. Еще один поворот налево – и они очутились в спальне, в которой не было никакой мебели, кроме узкой деревянной кровати, ночного столика, комода (верх которого был завален гребнями и другими предметами женского обихода), высокого кресла и табуретки. Имелась здесь и распялка, на которой сушили нижнее белье и легкую одежду.

Стояло здесь и разломанное кресло-качалка, слишком большое и неподходящее в этой спартанской обстановке, а в кресле сидела миссис Маргарет. На ней было черное платье с белым воротничком и манжетами и белый передник, в котором она накануне подавала им с отцом Мичемом прохладительные напитки. Глаза у нее были круглыми, рот и нос она зажимала скомканным носовым платком.

– Вам не нужен врач, миссис Маргарет? – спросил Свистун.

– Со мной все в порядке.

– А почему, интересно, ей может понадобиться врач, а, Свистун? – спросил Джексон, напарник Лаббока. Он сидел на табуретке и в упор смотрел на миссис Маргарет. Перед появлением Лаббока и Свистуна он ее, вне всякого сомнения, допрашивал.

– Ей может понадобиться успокоительное, особенно к ночи, чтобы она смогла уснуть, – сказал Свистун.

– Мы позаботимся обо всем. А это и вправду понадобится? – спросил Лаббок у миссис Маргарет.

Она покачала головой.

– Со мной все в порядке.

– Вы же не оставите ее здесь одну? – спросил Свистун.

– Миссис Эспиноза предложила мне пожить у нее, пока мне это потребуется.

Она заплакала. Она разозлилась на себя из-за этого, потому что не плакала даже на проникнутых опасностью улицах, а вот теперь утешение и покой, Дарованные ей отцом Мичемом, расслабили ее настолько, что она не смогла удержаться от слез.

Джексон встал, словно ее слезы удивили и обескуражили его, и принялся перешептываться с Лаббоком. Он делал вид, будто все происходит по намеченному им плану.

Поэтому у Свистуна появилась возможность сесть в кресло, взять миссис Маргарет за руку и забрать у нее сложенный вчетверо листок бумаги, который она ухитрилась на мгновение показать ему, выждав, пока оба детектива из полиции отвернутся.

Лаббок и Джексон попросили его на минуту выйти. Он так и поступил, опустив записку в карман.

– Гомика, умирающего от СПИДа, кто-то приканчивает своеобразным ножичком. Священнику, имя которого значится у него в памяти телефона, перерезают горло через пару дней. Это, конечно, взаимосвязано, но как именно, – об этом мы можем только догадываться, – сказал Джексон.

Они стояли втроем под лучами раскаленного солнца – Джексон, Лаббок и Свистун.

– О чем вы расспрашивали священника? – спросил Джексон.

– Я спрашивал, приходил ли к нему Кенни Гоч за советом. Спрашивал, не исповедовал ли его священник.

– И что он ответил?

– Ничего. Он соблюл тайну исповеди.

– Привилегия адвокатов, психиатров и терапевтов, – сказал Джексон.

Подобное положение вещей его явно не устраивало.

– Но, по-моему, все началось именно со священников, – заметил Свистун.

– И тем не менее. Что еще вы знаете из того, что не известно нам? – спросил Лаббок.

– А я не знаю, что именно вам не известно, – ответил Свистун.

– Тогда расскажите нам все, что знаете…

– А потом вы расскажете мне все, что знаете вы?

– … а потом мы расскажем тебе то, что, по-нашему, тебе следует знать, – подытожил Джексон.

– Шило на мыло, – ухмыльнулся Лаббок.

– Так не пойдет!

Лаббок тут же перестал ухмыляться с наигранным дружелюбием.

– Смотри, не артачься, добром это для тебя не кончится. Валяй, выкладывай, черт тебя побери. Причем, с самого начала.

Подобный поворот разговора не обескуражил Свистуна. В данной истории ему нечего было скрывать и некого выводить из игры. На секунду ему даже померещилось, будто полноценное взаимодействие с полицией может и впрямь принести положительные результаты.

Он рассказал детективам о том, как Майк Ри-альто ввалился однажды утром к «Милорду» – а произошло это два дня назад, неужели всего два дня назад и начал рассказывать о том, как умирающий от СПИДа облевал его кровью. Умирающий – Кенни Гоч, он же Гарриэт Ларю – был гомиком и работал на панели прямо за дверью «Милорда». У него был родственник, которому он рассказал, что знает имя убийцы некоей девочки, обезображенный труп которой был найден десять лет назад на одной из могильных плит Голливудского кладбища.

– Племянница Айзека Канаана, – не спросил, а уточнил и констатировал Джексон.

– Верно. Сара Канаан. Именно ее судьба не дает моему другу спать уже десять лет.

Лаббок отмахнулся, дав Свистуну понять, чтобы он переходил к сути дела. Детективы знали эту историю и сочувствовали Канаану, но не привыкли тратить время на бесплодные сожаления. Их задача состояла в другом – отомстить от имени всего общества. А в случае с Канааном, отомстить за него или хотя бы помочь отомстить ему самому.

Зацепка оказалась ничтожной, рассказал им Свистун, – смутное признание насмерть перепуганного мальчишки. Даже меньше того. Всего лишь намек на то, что Гоч знал об этом убийстве больше, чем полагалось бы знать ни в чем не повинному человеку. На такой основе трудно начать что бы то ни было – особенно если речь идет о зависшем убийстве десятилетней давности.

– И, тем не менее, ты поехал в хоспис и начал вынюхивать, – прокурорским тоном сказал Лаббок.

– Ради Бога, Эрни, он же сам нам все расскажет, – осадил его напарник.

– Мне казалось, Айзек заслуживает хотя бы этого, – сказал Свистун.

– Но ты не рассказал ему того, что услышал от Риальто? Того, на что намекнул Кенни Гоч? – спросил Джексон.

– Нет, но вы же знаете Канаана. От него ничто не остается в тайне. Поэтому я тогда же утром решил, что он что-то заподозрил.

– Пожалуй, – согласился Лаббок. – Когда мы задержали Риальто, Канаан вцепился в него, как собака – в кость.

– Продолжай, – сказал Джексон.

Свистун рассказал им о том, как пригласил главную сиделку Мэри Бакет в закусочную, как они вернулись в хоспис с Эбом Форстменом, родственником покойного Гоча, который прибыл забрать вещи племянника и обнаружил, что они потерялись или похищены.

Рассказывая об этом, Свистун вспомнил про человека в черном, с черными волосами, заплетенными в косичку, который заглянул в закусочную, когда они там находились, и сразу же выскочил оттуда. Про человека, которого Мэри видела в хосписе тем же утром.

Он подумал, не рассказать ли об этом человеке детективам. Но ведь тогда они откроют новое направление расследования и начнут приставать к Мэри Бакет и всячески запугивать ее.

• Предыдущая
• 54/64
• Следующая