Волшебник Хуливуда - Кемпбелл Роберт - Страница 27

• Предыдущая
• 27/64
• Следующая

– Из Чикаго. Они и сейчас там живут. Да, я уже потолковал с ними. Мы решили, пусть лучше они узнают о случившемся от родственника. Пусть он и седьмая вода на киселе.

– Мне кажется, вы поступили совершенно правильно.

– Мать Кении восприняла это очень тяжело. С ней случился нервный срыв прямо в ходе нашего разговора – и после этого я договаривал уже с ее мужем. Пересказал ему все детали.

– И рассказали ему о том, от чего Кении умер?

– А что мне было делать? Конечно, Мэнни это не понравилось, но разве я мог скрыть от него такое? Истину имеет право знать всякий, а уж насколько она окажется тяжела, это другое дело.

Он произнес все это несколько неуверенно, словно ожидая от Свистуна подтверждения собственным словам, и тот не поскупился:

– Вы поступили совершенно правильно.

– Мэнни приедет забрать тело.

– Можно было обратиться в похоронную контору – и они сами доставили бы тело в Чикаго.

– Я так ему и сказал. А он ответил, что хочет заняться этим лично.

– Это можно понять.

– А жена его не приедет. Я хочу сказать, Гарриэт.

– И это тоже можно понять.

– Мэнни пригласил нас к себе в Чикаго. Но мы с ними едва знакомы. Может, виделись разок-другой. На свадьбе, где я как раз и познакомился с Кении. Где-то еще. И по телефону-то говорили всего раза три, включая этот последний прискорбный звонок. Так чего ради он пригласил нас к себе в Чикаго?

– Не знаю. А вы предложили ему остановиться у вас, когда он прибудет забрать останки Кении?

– Я сказал, если он не против того, чтобы спать на диване. У нас с женой, знаете ли, тесновато.

– Вот поэтому он вас и пригласил.

– Да и зачем нам большая квартира, если нас всего двое, жена и я?

– И все же это было чрезвычайно любезно с вашей стороны.

– Что именно?

– Предложить Мэнни остановиться у вас. И диван, и родственные утешения.

– Диван удобный, – ответил Форстмен. – Раздвижной. Ничуть не хуже кровати.

– Ну, хорошо. А больше вы ни о чем не разговаривали?

– Нет, больше ни о чем. А вы опять имеете в виду что-то конкретное?

– Просто понадеялся на небольшую удачу.

– А что, собственно, так интересует вас во всей этой истории, мистер Уистлер?

– Вы же сами сказали, что каждый имеет право узнать истину, какой бы суровой она ни оказалась, верно?

– Верно.

– Ну вот, мистер Форстмен, я не вполне уверен в справедливости этих слов. Мне не кажется, будто вам хочется узнать что-нибудь из того, чего вы еще не знаете, да я и сам, знаете ли, абсолютно ни в чем не уверен.

– Что ж, на этом и договоримся. Форстмен вновь прочистил горло. Свистун дал отбой. Рука уже онемела из-за того, что он слишком долго держал телефонную трубку. Но, переложив трубку из одной руки в другую, он вернулся к прежнему занятию. Список необходимо было проверить от начала до конца.

Он сделал небольшой перерыв, раскрыл раздвижные двери, полюбовался каньоном, взглянул на фривей. Машины катились ровными сплошными рядами в обе стороны. Артерии города гнали кровь по двум направлениям сразу. Автомобилисты держались тихо, никто не гудел, лишь кое-кто, идя на обгон, осторожно выезжал из ряда и смотрел настороженно прямо перед собою. Все они терпеливы как овцы. Пока в один прекрасный или, наоборот, ужасный день какой-нибудь скромный клерк или коммивояжер не сойдет с ума и не вильнет с фривея на полном ходу в пропасть или не достанет из багажника карабин и начнет охотиться на людей с обочины.

– А ножа, значит, вы не приметили? – спросил Лаббок.

– Послушайте, это же так просто. Скользнул в глотку – и поди его разгляди.

Ее особенно злило, что они, допрашивая ее, разыгрывают всегдашний спектакль: меняют тему, внезапно задают одни и те же вопросы по второму и по третьему разу, задают их, едва заметно меняя формулировку, надеясь, что она себя так или иначе рано или поздно выдаст.

Лаббок кивнул, как будто согласившись с ее словами.

– А когда кто-нибудь из вашего персонала видел его живым в последний раз?

– Ранее, тем же утром. Сиделка подала ему утку, а потом зашла еще раз и обтерла его губкой.

– В какое время?

– На этот счет у нас точный график. В шесть утра.

– А раньше вы этого нам не рассказывали. Забыли, что ли?

– Страх обостряет память.

Ей хотелось, чтобы это прозвучало шуткой.

– И вот, значит, вы вошли в палату и увидели посетителя…

– Толстяк в нелепой спортивной куртке. И выглядел он как…

– И он стоял, залитый кровью Гоча.

– … и выглядел он как актер из старых фильмов. Как его там? Уолли…

– И вы велели ему снять куртку, рубашку и все остальное…

– Бири. Да, вот именно. Уоллес Бири. И у него был…

– … на чем могла оказаться зараженная кровь и…

– … стеклянный глаз.

– … вы вымыли его. И что произошло после этого?

– … и я как раз думала о стеклянном глазе, когда вошла эта любительница плясать голышом…

– Эй! – Джексон затеребил Лаббока за рукав. -Слышал? Стеклянный глаз, похож на Уолли Бири и в яркой спортивной куртке!

– Бывают ли такие совпадения? – спросил Лаббок. – Или нам наконец улыбнулась удача? – Это и надо выяснить, – сказал Джексон.

Свистун вернулся в комнату, закрыл раздвижные двери, загасив шум автомашин и прибоя, и проверил список до самого конца. А закончив, решил посчитать, что же у него получается.

Двадцать восемь номеров в электронной памяти. Две ячейки пусты. Двадцать шесть заполнены. Пять неправильных соединений. Общее число сокращается до двадцати одного.

Восемь утилитарных номеров. Три закусочные, в которых торгуют на вынос, кинотеатр, аптека, фотостудия, винный магазин и книжная лавка. Переговорил он со всеми, кроме фотостудии. Остается тринадцать номеров. Один из них церковь. Другой – Эба Форстмена. Один – Джорджа Игрока. Остается десять. Два номера помечены именем «Майк», два – «Джейн», по одному для Бобби Л. и Бобби Д., и у обоих (или у обеих?) чрезвычайно сексуальные голоса по автоответчику, один – Диана, голос на автоответчике усталый и грустный, один – Пуч, которого в это время не оказалось ни дома, ни на работе; Джет – черномазый ловчила, дай пятерку – заработаешь десятку; и наконец куда-то запропастившийся Килрой.

Он проработал весь список еще раз – и не открыл для себя ничего нового. Выждал час – и вновь принялся прозваниваться по телефонам из списка.

– Что еще за любительница разгуливать голышом? – спросил Лаббок.

– Диана Кордей. – Мэри, уставившись на него, заерзала в кресле, словно не сама села в него, а ее в него заточили. Все начиналось по-новой. Теперь на смену страху и раздражению пришел гнев. Именно этого они и добиваются, и она прекрасно понимает это, вот что бесит. Играют в «злого» следователя и «доброго» следователя. Тот, кого зовут Лаббоком и кто воспользовался ее туалетом, все время делает подлые предположения – и пугающие, и оскорбительные одновременно, – а второй держится паинькой, то и дело сглаживая возникающие недоразумения. – Она была знакома с пациентом. И я сразу же разрешила ей отправиться домой. Она у нас – добровольная помощница, и это зрелище потрясло ее.

– Так они были знакомы?

Лаббок походил на кота, играющего с мышью.

– Немного знакомы. Но никакого романа или чего-нибудь в этом роде.

– Вы это знаете наверняка, не так ли? – спросил Лаббок.

– Так она мне рассказывала.

– Ну, и как, она на такое способна?

– На что?

– Вы же слышали о том, как люди помогают безнадежным больным уйти, – сказал Лаббок.

Вот оно, подумала Мэри, вот в чем он ее подозревает, и смотрит при этом на нее своими поросячьими глазками.

– Да ведь на такое способен кто угодно. Буквально кто угодно. Главное, чтобы работал в больнице и хорошо относился к больному, – продолжил Лаббок.

Говорит "кто угодно", а в виду имеет меня, подумала Мэри.

– Нет-нет. – Она отчаянно затрясла головой. -Такого не было и быть не могло.

• Предыдущая
• 27/64
• Следующая