Расчудесный Хуливуд - Кемпбелл Роберт - Страница 43

• Предыдущая
• 43/60
• Следующая

Чтобы эта история оказалась для средств массовой информации еще сладостней, в дело оказались замешаны подросток с синдромом Дауна и еще одна хорошенькая малолетняя потаскушка, разодетая как поп-звезда и уже начавшая получать удовольствие от внезапно обрушившегося на нее со всех сторон внимания.

Полицейские тоже летали как на крыльях: сам факт того, что внимательные офицеры патрульной службы остановили и задержали подозрительного человека, оказавшегося проклятым всей страной убийцей и насильником, – сам этот факт, как минимум, на неделю сводил на нет все жалобы на некомпетентность и неэффективность работы служб охраны городского порядка.

Бальфри ни на шаг не отходил от Янгера. И поговорить с глазу на глаз они успели. А теперь встали рядышком, позируя перед фотографами. Съемку разрешил сам адвокат.

– Давайте напрямую, – сказал репортер «Таймс» даме с Девятого канала телевидения. – Этот тип по имени Янгер подцепил на голливудской панели двух малолетних потаскушек. Завел их на крышу. Овладел одною и убил другую бутылочной "розочкой".

– Потому что она над ним посмеялась, – ответила дама.

– А почему она над ним посмеялась?

– Потому что у него оказалась слишком мелкая снасть.

– А я, наоборот, слышал, что прибор у этого сукиного сына как у жеребца, – возразил репортер.

– Вы слышали одно, а я другое.

Дама смерила репортера таким взглядом, словно подозревала его в соучастии в разыгравшейся трагедии. Ведь все мужчины испытывают проблемы в связи с неадекватностью собственного пениса и готовы убить женщину, которой вздумается исподтишка посмеяться над этим вместо того, чтобы упасть на колени в самозабвенном экстазе.

– Может, он ее чем-нибудь рассмешил? – сказал репортер.

– Что достал из штанов, тем и рассмешил, – ответила дама с телевидения.

– Но ведь он уже переспал с первой потаскушкой, и ей было не до смеха.

– Послушайте, Чарли, мы все устроены по-разному. То есть, я хочу сказать, у каждой из нас собственное чувство юмора.

Ныряла Бенни смотрел за тем, как следит за происходящим адвокат Джовинни. А Джовинни смотрел на Бальфри с ревностью и с завистью.

– Не поговорить ли нам о моем деле, мистер Джовинни?

– По-твоему, Бенни, это честно? По-твоему, честно, что этой злоебучей Летучей Мыши достался в клиенты насильник и убийца, а мне приходится возиться с обыкновенным карманником? Разве есть в этом хоть какая-нибудь справедливость? Я сюда пришел – и он сюда пришел – и вот эта злоебучая Летучая Мышь срывается с места, летит на добычу и получает в клиенты насильника и убийцу. Летучая Мышь Бальфри может нырнуть в бочку с навозом, а вынырнет, держа по золотой подкове в каждой руке.

– Меня избили.

– Именно на таких делах и составляют себе репутацию. – Все, что говорил Бенни, его адвокат просто-напросто пропускал мимо ушей. – Такое дело или выигрываешь, или проигрываешь. Но в обоих случаях перед тобой открываются самые широкие перспективы. Одни только прения сторон дают адвокату двадцать дюймов и три с половиной минуты ежедневно на протяжении целой недели.

– Какие такие дюймы? Какие такие минуты?

– Дюймы газетных колонок и минуты в шестичасовом выпуске новостей, – пояснил Джовинни. -А когда дело доходит до заключительной речи, это означает целую статью в воскресном приложении и отдельный сюжет по телевидению.

– Раз уж речь зашла о делах, мистер Джовинни, не могли бы вы пойти похлопотать за меня, пока всеобщее внимание привлечено к другому вопросу? Кому интересен карманный вор, когда тут на волю вырвался ебарь-одиночка?

И тут Мэкки, его дружок и двое полицейских в форме ввели в общий зал Фрэн. Ее нагота была лишь частично прикрыта наскоро наброшенной на плечи курткой, обута она была по-прежнему в нелепые ботфорты. Ее привели как раз в тот момент, когда толпящиеся в участке полицейские собрались препроводить Янгера в камеру предварительного заключения.

Сперва она взвизгнула, потом истошно закричала:

– Этот сукин сын хотел меня изнасиловать! Лич позвонил по телефону.

– Свяжите меня со службой условно-досрочного освобождения. С тем мудаком, который выпустил Дэниэля Янгера из-за решетки.

Свистуну казалось, будто его с Фэй словно бы заперли в стеклянном боксе. О чем бы они ни заводили разговор, нить его моментально терялась.

– Жаль, что вынужден огорчить тебя, – сказал он.

– Не расстраивайся. Я не из тех, кто убивает горевестников.

– Мне кажется, кто-то тебя ищет. Он указал за окно.

Там стоял, жестами пытаясь привлечь к себе внимание Фэй, Джоджо. Она призывно помахала ему рукой. Немного поколебавшись, он вошел в кофейню. И направился к их столику.

Фэй познакомила мужчин.

– Присаживайтесь. Может быть, чего-нибудь хотите? – сказал Свистун.

– Нет, спасибо. Я зашел за Фэй. Она нужна немедленно.

– Иду.

Фэй начала выбираться из-за столика.

– Но не в приют Святой Магдалины, – сказал Джоджо. – Нам нужно в суд.

– А в чем дело?

– Помнишь двух белых девочек, двух малышек, одевающихся одинаково? Мими и Му?

– Ну конечно же!

– Одна из них мертва, а вторая сейчас предстанет перед судом по обвинению в уличном приставании.

– Пошли, – решительно сказал Фэй. Свистун придержал ее за руку.

– А что вы, собственно говоря, собираетесь делать?

– Надо избавить девочку от исправительного заведения, в котором ее не ждет ничего хорошего.

– Хочешь, чтобы я тоже пошел?

– Не имеет смысла. Я там себя вести умею.

– Надеюсь, ты справишься со своим делом лучше, чем я со своим.

– Знаешь, Свистун, в чем твоя беда? – Она погладила его по руке. – Ты так и остался Печальником Сэмом. Ты по-прежнему хочешь взвалить всю тяжесть мира себе на плечи.

И тут она вышла, оставив его наедине со свежим номером "Энквайрера".

Судье Филипу Эспозито не хотелось председательствовать на суде. А на этом суде – в особенности.

Он был судьей по гражданским делам, а в суд по делам несовершеннолетних попал лишь временно, потому что дел здесь было действительно невпроворот. Другой причиной его появления здесь было его собственное мягкосердечие.

Проведя две недели за разбором дел, связанных с изнасилованием, содомией, хулиганством и убийством, притом, что многие из обвиняемых по возрасту не подлежали не только тюремному заключению, но даже официальному допросу, проведя две недели в обществе запуганных детей едва ли не грудного возраста, которых то и дело передавали из одной юридической инстанции в другую, судья Эспозито оказался сыт всем этим по самое горло.

Достаточно быстро он смирился с тем, что здесь не выносят приговора. Если ответчик – которого здесь, впрочем, именовали не ответчиком, а респондентом, – оказывался изобличен в совершении преступления, из-за которого он или она попали на скамью подсудимых, следовало ожидать жалобы – сперва предварительной, а потом и официальной, – на которую суд должен был в обязательном порядке отреагировать с учетом интересов несовершеннолетнего респондента. Даже в том случае, если несовершеннолетний респондент железной палкой проломил голову старушке, чтобы завладеть ее кошельком.

И лишь отведя эту жалобу, можно было вновь допрашивать – и судить – того же самого респондента, в результате чего его или ее уже могли упечь за решетку на долгие годы.

Дела, связанные с мелким хулиганством и сравнительно безобидными проделками несовершеннолетних, подлежали рассмотрению по аналогичной процедуре. Бывали даже случаи, когда матери-одиночки, желая освободиться на уик-энд от домашних забот или просто-напросто устав от исполнения родительских обязанностей, приводили в суд сына или дочь с жалобой на то, что их дети являются совершенно неуправляемыми. При этом такие матери явно не осознавали, что само слушание в суде фиксируется в бумагах ребенка и раз и навсегда метит его как паршивую овцу в стаде.

• Предыдущая
• 43/60
• Следующая