Расчудесный Хуливуд - Кемпбелл Роберт - Страница 25

• Предыдущая
• 25/60
• Следующая

Его напарник-негр оказался столь же неразговорчивым, как и он сам. Трудно было определить его возраст. В волосах, однако же, проскальзывала седина, и глаза были не сердитыми, а грустными. Негр поздоровался с ним, спросил, как, мол, поживаешь, и промолчал всю смену. И лишь в самом конце подошел, посмотрел на руки Янгера, словно те должны были побелеть за столько часов, проведенных в мыльной воде, и спросил:

– Не хочешь попить пивка за углом?

– Как, ты сказал, тебя зовут? – спросил Янгер.

– Все называют меня Проповедником.

– Ты что, священник?

– Я не рукоположен, но я стараюсь служить Господу.

– И думаешь, я нуждаюсь в твоей заботе?

– Каждому на свете нужен друг, иначе бы нам жилось совсем одиноко.

– Хочешь стать мне другом?

– Если ты сам хочешь.

– А с чего ты взял, что я одинок и нуждаюсь в дружбе?

– Я видел газеты.

– Хочешь спасти мою душу?

– Я всего лишь предложил тебе пойти попить пивка.

– Тут есть одна загвоздка.

– И в чем же она?

Лицо Проповедника замкнулось. Он знал, что сейчас услышит. Ему уже не раз доводилось слышать это.

– Никогда не пью с черномазыми.

До завершения съемок оставалась еще пара дней. Трудность заключалась в том, чтобы успеть отснять все ключевые сцены к тому времени, как они с Шарон отправятся в двухнедельное свадебное путешествие на Виргины.

Когда у тебя у самого есть дом в колонии Малибу и усадьба на Гавайях, а у твоей невесты вилла в Эспене и дом в Палм-Спрингс, просто необходимо обеспечить обоюдную новизну ощущений – из расчета пятьсот долларов за день.

Он подгонял съемочную группу, заставляя ее работать сверхурочно. Возвращался домой в десять, в одиннадцать вечера, полуослепший под лучами юпитеров.

Она тоже вела какое-то сложное дело и тоже перерабатывала, возвращаясь домой в одиннадцать, если не в полночь. А то и не возвращаясь вообще. В таких случаях она ночевала на диване в собственном офисе, испытывая слишком глубокую усталость, чтобы ехать домой по бесконечным фривеям и хайвеям.

И вот уже пробило час, а Хобби у себя в Брентвуд-Хаусе в одиночестве сидел в библиотеке перед ложным камином, работающим на газовой горелке. Сидел в шортах и в мохнатом полотенце, которое он превратил в нечто вроде тоги. Сидел над планом съемок на ближайшие три дня. Считал кадры, минуты экранного времени, размечал декорации и задействованных участников, делал письменные заметки, чтобы вручить их второму режиссеру в том случае, если он сам все-таки не успеет снять всего.

На столике перед ним стоял фужер коньяку.

– Не стоило бы тебе пить в одиночестве, – послышался у него за спиной голос Евы Шойрен.

Он подскочил на месте, и у него подвернулась нога, так что он повалился на пол и рассыпал свои заметки. По дороге он успел задеть за столик и опрокинуть фужер.

– Господи, твою мать. Какого хера ты это сделала? Я мог окочуриться от инфаркта, а ты, блядь, какого хера… Какого, мать твою? Какого хера проходить сквозь запертые двери и злоебучую сигнализацию?

Он встал, запахнул импровизированную тогу.

На ней было незастегнутое длинное черное пальто и невероятно высокие черные сапоги. На голове – черная меховая шляпка, на шее – черный шелковый шарф.

– Если, Пол, ты до сих пор не убедился в моем могуществе, то и дальнейшие расспросы тебе не помогут.

– Этого ты и добиваешься? Подкралась сзади, напугала, чуть не довела до инфаркта – и все только затем, чтобы порассуждать о своем тайном могуществе? У меня есть приятель по имени Джо Фист, он отпирает любой замок с помощью одной волосинки и проходит сквозь стены, так что нечего разговаривать со мной о тайном могуществе. Ты переспала со слесарем. Ты переспала с «медвежатником». Потрахалась с ними, отсосала – вот они и обучили тебя своему ремеслу, только и всего.

В ответ она рассмеялась так, словно имела дело с несмышленым малышом.

– Как тебе угодно, мой маленький. Что ни скажи, все верно. Я на тебя не обижусь.

– На хер. Но я уж об этом позабочусь. – Полой «халата» он подтер коньячную лужицу на столике. -Не нравится мне, что ты разгуливаешь по моему дому, как по собственному. Не нравится, что забираешься в тайники. Не нравится, что подсыпаешь мне афродизиак в кофе, отраву – в куриный бульон, что подбираешь обрезки ногтей Шарон для каких-то своих целей.

Ева подошла к влажному еще столику и наполнила коньяком два фужера. Вернувшись, вручила один Хобби, а сама уселась с другим. Пальто распахнулось еще шире и Хобби увидел, что ее сапоги доходят до середины бедра.

– Я не ревную тебя, Пол. Разве я ревновала тебя, Пол, все эти годы со всеми твоими дамочками и малышками?

– Но на нынешней дамочке я собираюсь жениться. Может быть, это тебя наконец достало.

– Все меня достает, дружок, но не в этом дело. Мне начхать на то, с кем ты спишь, на ком женишься. Я владею твоей душой – а это главное. Я держу твою поганую душонку вот так.

И она показала ему стиснутый кулачок. Потом разжала его. Алые как кровь ногти были достаточно остры, чтобы вырвать из человеческой груди сердце.

Он невольно стиснул фужер. Она заметила, как напряглась его рука.

Только что он ухмылялся, но сейчас в его ухмылке проступило нечто невыразимо болезненное.

– Ради всего святого, неужели ты не можешь прекратить нести этот вздор? Ты как Гари Столлер, который всю дорогу подражает Кларку Гейблу. Час подражает, два подражает – ну, так и остановись! Нет, не хочет. Говорит: честно сказать, друг мой, мне нравится, что официантки относятся ко мне с таким трепетом… Официантки! А меж тем уже никто не помнит, кем был настоящий Кларк Гейбл. Вот и ты такая же. Не хочешь отказаться от своего никому не нужного колдовства.

– Суккуб, – сказала она.

– Что такое?

– Суккубом называется злой дух, принимающий образ женщины, чтобы совокупиться с мужчиной и выпить всю его волю.

– Ну, и хрена ли? Я прекрасно знаю, что такое суккуб.

– Я твой суккуб, Пол.

– Ты у меня заноза в жопе, вот ты кто. Врываешься ко мне в дом, даже не предупредив. А как ты узнала, что Шарон нет дома?

– Я знаю, что Шарон нет дома, потому что мне известно, что она сегодня задержится у себя в офисе и даже не вернется ночевать.

– Но откуда тебе это известно? Ева таинственно улыбнулась.

– Ну, как хочешь…

Хобби, как всегда в ее присутствии, чувствовал себя обиженным и униженным. Она всегда исподтишка обзаводилась информацией, а потом делала вид, будто получила ее сверхъестественным путем. Вечное кривлянье.

– Да и что тебе волноваться? – спросила Ева. – Шарон знает, что мы с тобой старые друзья.

– Но не знает про старое суккубство. Теперь Хобби ухмыльнулся по-настоящему. Ева оттянула кроваво-алым ногтем нижнее веко правого глаза. Этим жестом она давала понять, что он прав. Прав, но не совсем.

– Если тебе кажется, будто ей не известно о том, что мы с тобой трахаемся, то ты полный идиот.

– Трахались, – поправил он. – Мы с тобой не трахаемся, а трахались.

– Ты хочешь сказать, Пол, больше никакого суккубства?

– Ей бы это не понравилось.

– Шарон?

– И ей тоже. Но я сейчас имел в виду свою Мэй.

– Твоя Мэй – оплачиваемая тобой проститутка.

– Однако она очень ранима. У нее отсутствует необходимый иммунитет.

– Беда какая, – сказала Ева. – Беда за бедой – и так на протяжении многих лет.

– Ты хочешь сказать, что накликаешь на меня эти беды?

– Мы все накликаем их друг на дружку. И на себя самих.

Мгновение она помолчала, уставившись на собственный фужер; на ее лице проступили приметы возраста и усталости, тело обмякло, словно в нем внезапно отозвались все бесчисленные грехи, которые она совершила, – рядовая статистка в грандиозном спектакле всемирного зла.

– Ты, Пол, самое настоящее сокровище, – в конце концов сказала она. – Ты заботишься о чувствах дамочки, которую ты делишь со всеми, кто ей заплатит, и при этом на чувства собственной невесты тебе наплевать.

• Предыдущая
• 25/60
• Следующая