Нам не страшен Хуливуд - Кемпбелл Роберт - Страница 32

• Предыдущая
• 32/64
• Следующая

Съезжая с парома, «линкольн» стукнулся о железную перегородку, и Баркало помчался по Четвертой, а с нее вновь повернул на запад и выехал наконец на Баратария-роуд. И вновь на юг в лабиринте улиц, пока за Эстель местность не стала сельской, а дорога не запетляла меж ферм.

Баркало выключил кондиционер и открыл все окна в машине, чтобы ее, как горячим душем, промыл южный ветер, пахнущий прелью. Откинувшись на водительском сиденье, он прикасался к баранке лишь кончиками пальцев и ехал, полузакрыв глаза. Не без стыда он признавался себе в том, что любит жару и сырость, любит тишину здешних бухточек и ветви кипарисов, достающие до самой подернутой ряской воды. В детстве он провел в здешних бухточках не меньше времени, чем на улицах Французского квартала. Именно здесь он позволял себе превращаться в зверя, каковым в глубине души себя считал, – превращается в зверя, ни в коем случае не похожего на людей.

И вдруг он усомнился в том, что ему так уж хочется проститься со всем этим, какая бы карьера ни ждала его в Лос-Анджелесе. Содрав через голову сорочку, он сразу же почувствовал себя лучше, почувствовал себя ближе к природе – и к самому себе.

Темную одноколейку, тянущуюся по берегу полупересохшей реки, можно было различить лишь с трудом: она казалась узкой и вот-вот готовой затянуться раной в толще вечнозеленого папоротника. Но Баркало мог бы ехать по этой дороге и с закрытыми глазами. Через две мили здесь находилась площадка, небрежно и бездумно вымощенная где гравием, где асфальтом, сквозь который, почти не встречая сопротивления, пробивались шампиньоны. Затем вновь тянулись карликовые пальмы и заросли папоротника. «Кадиллак» с антенной и красный седан с виниловой крышей были припаркованы бок о бок.

Баркало закрыл окна, чтобы в салон не набилась мошкара. Мрачно чертыхаясь, натянул рубашку.

– Сукин сын, с какой стати он пригнал сюда и машину этого говнюка? Теперь нам придется топить ее вместе с «кадиллаком». Скоро в наших бухточках живого места не останется – сплошной металлолом. Отравляем реки, губим болота. Не говоря уж о том, как загазовали всю округу. Ради всего святого, почему эти идиоты не хотят шевелить мозгами? Да, впрочем, что у них за мозги… Нет у них никаких мозгов. Полмозга на двоих – это уж как максимум. А может…

Пешеходная тропа заканчивалась у металлического стандартного домика с черепичной крышей. Желто-ржавый генератор валялся неподалеку, подобно болотному животному, вылезшему на берег. Штабелями стояли канистры с бензином.

– … четверть мозга на двоих. Похоже на то. Они даже генератор запустить не сумели. Вот ведь идиоты.

Подойдя к генератору, он нажал на «пуск». Генератор закашлялся, застучал, зафыркал, а затем, разогнавшись во всю мощь, заревел. Похоже было, что пользовались им часто. Открылась маленькая дверь примыкающего сарая, и появился Пиноле. Одна рука у него была засунута в карман.

– Поглядел бы ты на себя, – сказал Баркало. – Ты что, за пушкой полез?

– Просто почесываюсь, – солгал Пиноле.

– Какой-нибудь сельский шериф решит посмотреть, что тут за домик такой, а ты встретишь его в дверях, эдак почесываясь… Знаешь, что будет? Он отстрелит тебе яйца!

– Это не приходило мне в голову.

– Лучше бы ты не говорил мне этого. – Баркало протиснулся мимо Пиноле в сарай. – Ты никогда ни о чем не думаешь. С какой стати вы пригнали сюда их машину?

– Они очень осторожничали. Поэтому я поехал с ним, а Джикки поехал с девкой. И они думали, что в любую минуту могут вылезти. – Пиноле внезапно нахмурился. – Послушай, а как ты понял, что это машина говнюка?

– Черт бы тебя побрал. Совсем идиот! Мы что, еще кого-нибудь ожидали? Здесь как в печи. Почему ты не запустил генератор, почему не охладил воздух? И где, кстати, эти двое?

– Джикки занимается ими в примерочной.

– Господи, хоть кто-то занимается тем, чем нужно. Пошли, познакомь меня с ними.

Баркало надел пиджак, пригладил растрепавшиеся ветром волосы ладонями, причем собственный пот послужил ему бриолином. Они пошли по бетонному полу, заставленному катушками кабеля, ящиками с электроарматурой, треножниками, используемыми на съемках, ширмами и фильтрами; здесь же была тридцатипятимиллиметровая камера и прочие причиндалы, необходимые для киносъемки. Баркало поправил воротничок сорочки и блеснул белозубой улыбкой, надеясь придать лицу дружелюбное выражение, но добился противоположного результата: теперь он стал похож на пиранью, готовую схватить и разорвать в клочья добычу.

Чиппи Берд и Лейси Огайо сидели на раскладных деревянных стульчиках, лица у них были белы от страха, глаза широко распахнуты; взгляд Роджо гипнотизировал их, как удав – пару кроликов.

Когда Роджо сказал: "А вот и мистер Баркало", Лейси Огайо описалась.

Уистлер позвонил С. Эндс, но у нее никто не ответил. Он позвонил ей трижды. В последний раз он не клал трубку ровно пять минут, отмерив их по часам.

Розовый блочный многоквартирный дом выглядел как торт с сюрпризом: в качестве сюрприза из него, казалось, вот-вот должны были выскочить потаскушки. На углу Свистун нашел место для своего "шевроле".

В неохраняемом подъезде по одну сторону тянулись почтовые ящики, а по другую – бронзовые таблички с фамилиями жильцов. Под каждой из табличек имелся звонок. Ритуал заключался в том, чтобы найти нужную фамилию, нажать на кнопку, дождаться ответа по радиофону, назвать себя, после чего вам отпирали забранную решеткой дверь.

Свистун нажал на кнопку под табличкой с фамилией Эндс просто затем, чтобы она готовилась встретить посетителя. Решетка оказалась и без того поднята, так что он беспрепятственно прошел внутрь. В доме резко пахло хлоркой из бассейна, расположенного в центре трехэтажного комплекса. Свистун знал, что бассейны в таких домах бывают большей площадью, чем любая из квартир. В квартирах, предназначенных для холостяков и незамужних женщин, предполагалось только ночевать, мыться в ванной и завтракать. И, может быть, по вечерам в одиночестве смотреть телевизор.

Это была коммуна для тех, кто преисполнен надежд, и для тех, кто последнюю надежду уже утратил. Молодые актеры и актрисы, потаскушки из баров, набирающие мастерство карманники находились на одном конце возрастной шкалы. А на другом – отставные танцоры, писатели-неудачники, закончившие выступления игроки в пинбол и тому подобное.

Теплыми вечерами и долгими уик-эндами жизнь кипела вокруг бассейна.

Растертые кремом для загара тела, продающиеся по цене доллар за фунт. Старики, плавающие по центральным дорожкам и грустящие из-за того, что никто не носит юбок, под которые можно было бы заглянуть. Пожилые дамы в летних платьях и в косметике, которая скорее подошла бы старлеткам; в руках – холодные металлические кубки с пуншем. Все ждут, что их пригласят на какую-нибудь вечеринку. Вечеринки в одно– или двухкомнатных квартирах на верхнем этаже. Испорченные мальчики и девочки в выцветших чуть ли не добела джинсах, опершиеся одной ягодицей о перила бассейна и заглядывающие в голубую глубину, раздумывая, хватит ли у них сил нырнуть куда-нибудь, где счеты с жизнью можно будет покончить раз и навсегда.

Но когда шел дождь, у бассейна никого не оказывалось, лишь барабанили бессчетные капли по его равнодушной поверхности. Меланхолия, исполненная, однако же, некоторых обещаний. Если научишься ждать, то все может еще повернуться и по-иному. Бассейн под дождем – наглядная метафора таких ожиданий.

Квартирка Шилы была на верхнем этаже. По длинному коридору тянулись двери, отличаясь друг от друга только номерами да кое-какими индивидуальными отметинами и царапинами. Дойдя до 312-й квартиры, Свистун постучался. Никто не ответил. Прижавшись к застекленной части двери, Свистун попробовал различить, не горит ли в квартире свет. Но нет, она казалась пустой и безжизненной.

Насколько он мог судить, никто его не видел. А замок оказался элементарным.

• Предыдущая
• 32/64
• Следующая