В жерле вулкана - Холл Адам - Страница 4

Рейнер не отрывал глаз от вошедшего. Это был не Линдстром. Все эти недели он искал гладко выбритого Линдстрома; впрочем, бородатого Линдстрома он искал тоже. После того как Марш напугал пилота, тот вполне мог сбрить бороду, чтобы затруднить поиски. Человек, пробиравшийся в глубину зала, был приземист, с квадратной головой. Благородный лоб пересекал ужасный шрам. Один рукав его белой шелковой рубашки был заколот булавкой выше локтя. Он на мгновение остановился и внимательно посмотрел на пол, на рыбака, который больше не пел, а спал с громким храпом, в то время как друзья старика заняли круговую оборону, чтобы на него никто не наступил.

Человек твердо стоял на ногах. Рейнер подумал, что рука весила немало, и незнакомцу пришлось немало потрудиться, чтобы восстановить равновесие. В подготовительной школе, где он когда-то учился, был тренер по боксу, который выходил на спарринги, держа правую руку за спиной, чтобы даже малыши чувствовали, что у них есть шанс на победу. То же впечатление производил и этот человек: отсутствующая рука подчеркивала неявную силу. Где другим в борьбе за жизнь требовалось две крепких руки, ему было достаточно одной. Ты – один из малышей, так что бой будет справедливым.

– Луис! – воскликнул Вентура. Сверкая золотозубой улыбкой, он выбежал из-за стойки, чтобы приветствовать вновь прибывшего, и положил руку ему на плечи. Луис тем временем лениво осматривался, столь же равнодушно, как человек, вернувшийся домой, не замечая, глядит на собаку, которая радостно прыгает вокруг долго отсутствовавшего хозяина.

– Тебя очень давно не было, Луис!

Человек шагнул к Рейнеру, видимо, желая разглядеть его поближе. Он уже осмотрел всех остальных присутствующих, а теперь желал изучить незнакомца.

– Тебя не было десять лет! – выкрикнул Вентура, поспешно доставая бутылку белого венесуэльского рома.

– Месяц, – поправил человек, глядя на Рейнера ничего не выражающими карими глазами.

– Как дела у Пепито? Как дела у твоего сына, Луис? – Бармен наливал ром в высокий стакан, наполовину заполненный мелко наколотым льдом, пока спиртное не полилось через край.

– Я не видел моего сына. – Луис отвел взгляд от Рейнера и прислушался к женскому голосу, отметив про себя, что это была вошедшая после него проститутка. Теперь он смотрел на Вентуру, который торопливо рассказывал Рейнеру по-испански:

– Его сын находится в тюрьме, но президент собирается вскоре выпустить его на свободу, потому что все политические заключенные должны получить амнистию. Это знак президентского великодушия по отношению к его прежним врагам! – Он толкнул стакан с ромом через стойку. Луис остановил его в дюйме от края, а Вентура ловко вытер пролитое.

Луис пил, проглатывая ледяные кубики.

– Они никогда не освободят его.

– Нет же, конечно, они его выпустят!

– Они выпустят его, когда посадят президента. Если, конечно, оба проживут достаточно долго.

– Сколько лет вашему сыну? – спросил по-испански Рейнер.

Луис отпил еще глоток и без выражения посмотрел на него.

– Вы живете в Испании?

– Нет.

– У вас кастильский акцент.

– Небольшой.

– Ему девятнадцать лет.

– Не слишком ли он молод для того, чтобы быть врагом президента?

– Он вместе с несколькими студентами пытался взорвать феррокарриль – в знак протеста. Если вы не из Испании, то скажите, откуда. – Луис перешел на английский, свободно используя американские обороты.

– Я приехал половить рыбу, – ответил Рейнер, отхлебнув перно.

– Акул?

– Да.

Луис глядел на него своим пристальным, без вызова, невыразительным взглядом. Возможно, он даже думал о чем-то постороннем или прислушивался к резкому хохоту проститутки в дальнем углу зала. В этот момент земля под ногами задрожала, а Вентура негромко воскликнул:

– Ay de mi![2]

Пол ритмично трясся, и через считанные секунды гомон стих. Люди замолчали, зато зазвенели стаканы и бутылки на полках – вибрация охватила весь зал. Потом начали хлопать двери. Лампы закачались, словно от порывов ветра, хотя воздух был неподвижен. Люди стояли, пряча друг от друга глаза, делая вид, что продолжают пить, а под ногами у них пробегали длинные ритмичные сотрясения. Пыль, как клубы дыма, поднималась из щелей между досками пола, а огромная тень Вентуры, отбрасываемая одной из раскачивающихся ламп, исполняла призрачный медвежий танец на стене.

Вентура ни на кого не смотрел. Он стоял опустив глаза, на его лице сверкали крупные капли пота. Он был похож на ребенка, покорно дожидающегося порки. Тени продолжали метаться по залу. Вдруг со стойки упал стакан и разбился с неожиданно громким звуком. Вентура закрыл глаза, словно ему нанесли первый удар.

Пьяный рыбак, поймавший огромную рыбу-меч, стонал во сне, но друзья больше не обращали на него внимания; они стояли совершенно неподвижно, будто боялись, что малейшее движение, добавившееся к этой ужасной дрожи, приведет ее в такую ярость, что она разрушит здание и уничтожит их всех.

В почти полной тишине москиты, кружась вокруг ламп, пели свою тонкую песню. Их тучи качались взад и вперед вместе с размахом ламп, а дымные тени окутывали голову танцующего медведя. Откуда-то издалека донеслось подобие музыки: чуть слышный голос, дергаясь в расхлябанном ритме, пел «Сонни-бой».

Прошло довольно много времени, прежде чем земная дрожь ослабела и стаканы на полках снова утихли; постепенно лампы перестали раскачиваться; заговорил сначала один человек, затем другой, пока шум вновь не достиг прежнего уровня. Все потянулись к стойке с пустыми стаканами, крича Вентуре, что если он собирается стоять там, как раскаявшаяся шлюха, до самого Судного Дня, то все его посетители умрут от жажды.

– Да будет воля Божья! – воскликнул Вентура. В его глазах все еще сохранялось выражение ужаса, вызванное подземными толчками. Он начал торопливо разливать спиртное в протянутые стаканы.

– В этом сезоне – каждую ночь, примерно в одно и то же время, – сказал Луис Рейнеру по-английски и допил последний глоток рома.

Рейнер кивнул. Эти толчки ему приходилось часто ощущать в Сан-Доминго, но там они были слабее, так как место здесь было выше, а скала гораздо массивнее.

Луис поставил пустой стакан на стойку, сказал «еще увидимся» и направился через длинный зал к дверям, кивая знакомым, которые окликали его до тех пор, пока он не скрылся за дверью. Это была не просто вежливая формула прощания, а констатация. Но он ошибся, подумал Рейнер.

За четыре недели упорного поиска он так и не смог взять след. Линдстром был скелетом; он находился в семидесяти милях отсюда, в нескольких десятках или сотен фатомов[3] под поверхностью кишащей акулами воды. Можно было приходить сюда каждый вечер и вслушиваться в обрывки случайных разговоров незнакомцев, чтобы каждый раз убеждаться в том, что они не имеют никакого отношения к его делам. Марш ошибся.

Он вышел из бара вскоре после своего собеседника и по не остывшим от дневного зноя улицам спустился на длинный, ярко освещенный проспект, тянувшийся вдоль берега. Елисейские поля Пуэрто-Фуэго, Авенида-дель-Мар. Здесь было прохладнее, тротуары были столь же широки, как и проезжая часть, и здесь можно было в этот поздний час спокойно пройтись в одиночестве и подумать. Он уже ощущал облегчение от того, что скоро уедет отсюда.

По проезжей части все еще проносились машины, и он держался поближе к домам и созвездиям ярких витрин, предпочитая жар, который отдавали нагревшиеся за день камни, волнам выхлопных газов.

В конце Авениды-дель-Мар находилось бюро Западного телеграфа, и он совершенно сознательно шел в том направлении: там круглосуточно принимали зарубежные телеграммы.

Он пошлет простой текст:

У обочины стоял спортивный «мерседес» цвета слоновой кости. К нему направлялась женщина, только что вышедшая из ближнего дома. Она торопливо прошла под деревьями, которые почти не затеняли яркого света высоких фонарей. Рейнер, отступивший в сторону, пропуская женщину, увидел ее лицо так же ясно, как будто перед ним внезапно возникла одна из сорока двух фотографий, и понял, что так и не отправит телеграмму.