Утренняя песня - Кейтс Кимберли - Страница 39

• Предыдущая
• 39/54
• Следующая

– И вы это сделали. Будь у моего отца хоть половина вашей проницательности, он не причинил бы нам столько страданий.

Ханна замолчала.

– Ваш отец? Разве он не был проницательным?

Было безумием рассказывать Остену Данте о своем прошлом, но ей так хотелось излить ему душу.

– Вся его проницательность была направлена на то, какое заключить пари. К сожалению. Ему было все равно, что это – азартная карточная игра или скачки. По-моему, он однажды выиграл тридцать фунтов, потому что угадал, сколько времени понадобится жуку, чтобы проползти через стол в пивной.

Она изо всех сил старалась говорить веселым тоном. Но Остен хорошо понимал ее, и на лице его отразилось сочувствие.

– И что, ваш отец удачно заключал пари?

– По его словам, все было великолепно. Всегда на волосок от того, чтобы вернуть каждый проигранный шиллинг. Когда дела шли плохо, он обещал никогда больше не притрагиваться к картам, но даже в день смерти...

«Не надо, Ханна. – Она словно услышала свой голос – голос десятилетнего испуганного ребенка с разбитым сердцем – Не говори. Никогда никому не говори, что во всем виновата ты. Даже Лиззи больше не будет тебя любить».

– Что же случилось в день его смерти?

Остен взял ее за руку.

– Это было в день рождения моей сестренки. Лиззи увидела куклу, которую ей хотелось. Я скопила немного денег – те шиллинги, что я заработала, пришивая пуговицы жене викария. Их было достаточно, чтобы купить Лиззи куклу. Папа знал, как... я была в нем разочарована. Он собирался в город и выпросил у меня деньги. Я заставила его пообещать, что он не вернется без куклы. Он сказал «Клянусь, что принесу красавицу для Лиззи, иначе пусть Бог поразит меня насмерть».

Остен подвел ее к каменной скамье, но она не помнила, как добралась туда. Она была лишь благодарна за то, что может присесть. Его пальцы гладили ее волосы с такой нежностью.

– В тот вечер я его ненавидела. Проходил час за часом, но он не вернулся. День рождения Лиззи был испорчен. Она выплакалась и заснула к тому времени, как я услышала звук подъехавшей повозки. Отец был мертв. Он все проиграл в кости и выпил при этом больше, чем следовало.

– Господи, Ханна! Мне так жаль, милая. Так жаль.

Он прижался губами к ее виску.

– Это было не самым ужасным. Друг отца рассказал, что отец отчаянно пытался отыграть три фунта. Он сказал, что обещал выполнить какое-то поручение.

Она с горечью улыбнулась.

– Отец был человеком слова.

Остен молча ждал, пока она найдет в себе силы, чтобы продолжить рассказ.

– Отец поспорил со сквайром Уорблером, что перескочит с крыши паба «Танцующий медведь» на крышу магазина напротив. Никто не мог его остановить. Он попытался это сделать и упал.

Остен крепко обнял ее.

Она судорожно задышала, вспоминая, сколько раз видела во сне падающего отца.

– Он сделал это из-за меня, Остен. Он умер, пытаясь отыграть деньги на куклу.

Она плакала, и ей было все равно. Впервые в жизни Ханна Грей не прятала слезы.

– Ты в этом не виновата, милая. Твой отец решил играть на деньги. И заключил то последнее пари. Неужели ты не понимаешь, Ханна? Рано или поздно это все равно случилось бы.

Ханна прижалась к нему, ощущая его силу и доброту.

– Ты... ты и правда так думаешь? Как же я мучилась, ведь я ненавидела его, Остен, когда Лиззи в ту ночь плакала. Я желала... лишь на мгновение, я желала...

– Ты не желала отцу смерти, Ханна. Разве твоя мать тебе этого не говорила?

– Мама об этом так и не узнала. Моя мать не такая, как твоя, Остен. Она... она делает все, что может. Она по-своему любит нас. Но она никогда не была сильной. После смерти отца она почти не выходила из спальни.

– И все заботы легли на тебя, да?

– А на кого же еще? Мы все потеряли. Пришлось переехать в домик, на который с трудом удалось наскрести денег.

– Сколько тебе тогда было?

– Десять.

– Господи, как же ты выжила?

– Сама не знаю. Со временем одна из моих сестер вышла замуж за богатого англичанина. Ее... муж... – Едва она выговорила это слово, как ощутила вкус желчи. – Он согласился помогать ее бедным родственникам. В то время это казалось единственной возможностью держаться на плаву и содержать дом, но я предпочла бы умереть с голоду.

Остен прижался губами к ее волосам, и ей захотелось, чтобы ничего не менялось, – хотелось чувствовать себя в безопасности, окруженной заботой, вечно оставаться в его объятиях.

– Ты забудешь о своих страхах, – пообещал он. – Я позабочусь о тебе, Ханна, клянусь.

Она понимала, что это невозможно, но сознание того, что нашелся человек, который предложил ей кров, придавало ей силы двигаться дальше. Увы, она ничего не может дать ему взамен. Ханна закрыла глаза, вспоминая стопку нераспечатанных писем, вспомнила, как читала Остену эти письма. В тот день она считала его бессердечным и холодным. Но теперь поняла, что ошиблась.

– Остен, пожалуйста. Прошу тебя лишь об одном. В конце концов я потеряла их всех, всю семью. Не могу объяснить, каким образом. Но я страдаю без них, тоскую.

– Ханна...

Она приложила пальцы к его губам и заставила замолчать.

– Нет, позволь мне договорить. Пожалуйста. Ты первый, кому я рассказала правду об отце, я слишком поздно поняла, как сильно его любила. Слишком поздно, чтобы просить прощения. Но ты еще успеешь это сделать.

Она почувствовала, как он замер, схватила руки Остена и крепко сжала.

– Я читала письма твоей матери и сестер. Знаю, что происходит в твоем сердце, знаю, как сильно ты по ним скучаешь, хотя и скрываешь свои чувства. На этом празднике все вертится вокруг семьи. Думаю, это потому, что ты потерял собственную семью. Умоляю, помирись с родными.

– Это невозможно, Ханна, – с болью в голосе произнес он.

– Почему? Расскажи! Я же доверилась тебе!

«Пока не поздно. Пока мне не пришлось оставить тебя одного в этом великолепном доме, одного с письмами, которые ты никогда не распечатываешь, и музыкой, терзающей твою душу».

– Мой отец хотел забыть о моем существовании. И я предоставил ему такую возможность, что справедливо.

Неужели отец, который учил Остена плавать в далеком озере в Италии, который покинул родную страну ради сына, настолько бездушен? Нет. Она видела это по выражению лица Остена, на котором отразилась печаль, стоило ему вспомнить семью.

– Я не верю.

– Но это так, он отдал меня деду. И видит Бог, не одобрял методов его воспитания. Но сделать ничего не мог. Когда мы встречались, он пытался предостеречь меня, говорил, что однажды я попаду в такую беду, из которой меня не сможет вызволить даже дед. Отец был прав.

– Что же произошло?

– Я привез моего ближайшего друга домой из Итона на каникулы. Его звали Чарлз Эдвин Уоллис. Мы звали его Чаффи. Он был полный, с взъерошенными волосами, один глаз немного косил. Я подтрунивал над ним, но избил бы любого, кто посмел бы обидеть его.

Ханне не стоило особого труда представить себе, как Остен защищает кого-то, кто слабее его. Скрывает собственную доброту за притворными издевками над мальчиком, которого в действительности защищает. И Чаффи Уоллис это хорошо понимал, так же как Ханна.

– Я старался изо всех сил произвести на Чаффи впечатление, затевал рискованные игры. Лучшая яблоня в графстве росла в центре пастбища. Нам не разрешали туда ходить. Но я решил во что бы то ни стало сорвать с нее яблоко. Чаффи не был в восторге от моей затеи.

Ханна видела, каких усилий стоит Остену рассказывать об этом, и крепко сжимала его руку.

– Как обычно, я обогнал Чаффи. У него были такие короткие ноги, что он не мог быстро бегать. Я перемахнул через изгородь и почти добежал до дерева, когда услышал крик Чаффи. У фермера был бык, злой как черт, по прозвищу Чокнутый. Он наводил страх даже на самых отчаянных мальчишек в окрестностях Остен-Парка.

– Бык?

– Я увидел его краем глаза. Он настиг меня на полпути между деревом и изгородью.

• Предыдущая
• 39/54
• Следующая