Колумбы иных миров - Федотова Юлия Викторовна - Страница 13

Не писал несколько дней по уважительной причине – приключилась сильная буря. Аолен утверждает, что длилась она пять дней, мне кажется – четыре. Ильза и Эдуард в один голос, полный возмущения, орут, что как минимум, неделю. Энка смеётся и предлагает компромисс – шесть. Орвуд возмущается – едва живы остались, а спорим из-за глупостей.

В общем, мы совершенно запутались во времени и пространстве.

Хотя, насчёт пространства, это я для красного словца. Я очень внимательно следил, куда нас несёт, и с уверенностью могу сказать, что курс мы почти не изменили, только забрали севернее. Уж не знаю, к худу это, или к добру, надо возвращаться на прежнюю широту, или не надо.

Голова у меня болит, прямо пополам хочет треснуть. Это из-за спригганской магии, она мне всегда вредит. Зато Гром уцелел, и путешествие наше продолжается!

Вычёрпываем воду, штопаем парус. Ильза разбирает продукты, процесс сопровождается стонами и причитаниями. Я ползаю по драккару и собираю образцы. Какой нам только живности бурей не накидало! Медузы, рыбы, моллюски, иглокожие – я уже двадцать два вида насчитал! Идиот, зачем я не догадался взять с собой спирту?! Теперь приходится зарисовывать и выбрасывать за борт – всё равно пропадёт. Рисую, рисую – скоро так натренируюсь, что смогу, при нужде, живописцем подрабатывать. Хоть бы Энка помогла, что ли! Но её не допросишься. Вот сейчас допишу, и стану дальше… ой, что-то Ильза дурным голосом орёт!..

… Не зря она орала! Я в первый момент тоже едва удержался. В воде, скопившейся под носовой палубой, плавало, брюхом кверху, полудохлое (сперва мы решили, что совсем дохлое) существо. Я такого раньше никогда не видел. Размером с локоть, тельце плотное, покрыто редкими волосиками, а брюхо совсем голое, белёсое, кожа на нём мягкая и тонкая. Конечности тощенькие, длинные, пальцы с перепонками. Шеи почти нет, башка крупная, глазки маленькие, и вообще, в лице есть что-то от выхухоли. Хвост толстый и очень короткий, так, рудимент какой-то, а не хвост – Энка говорит «огузок». В целом, впечатление производит безобразное – в руки взять противно. Пришлось мне, как натуралисту, больше никто не захотел.

Мы решили, что это какая-то неразумная морская тварь, заброшенная к нам бурей, и хотели выкинуть за борт, пока совсем не подохла. Каково же было наше удивление, когда оно заговорило, вернее, заорало по-староземски: «Помогите, спасите, убивают!». С перепугу я его уронил, и оно обозвало меня болваном.

Стали выяснять, кто таков, откуда взялся. Оказалось – судовой! Я даже разозлился! Где это видано, чтобы на боевом фьордингском драккаре водились судовые, будто на обывательской торговой посудине?! Он тоже разозлился. Разумеется, сказал он, ни один уважающий себя судовой не согласится жить на драккаре по доброй воле, без особой на то нужды. Но его постигло несчастье – прямо в оттонском порту затонул его старый галеон. От безысходности пришлось переселиться на первое, то подвернулось, и довольствоваться этим убожеством. Да, он прямо так и сказал – «этим убожеством»! А потом встряхнулся, обрызгав нас с ног до головы, и уполз под палубу. Зря я его пожалел, не выкинул. У него очень дурной нрав. Но, так или иначе, теперь нас на драккаре десять. А провизии стало меньше. Интересно, что ест судовой?

Выяснили мы, что он ест – ВСЁ! И помногу! И ведёт себя нагло – вылезает и требует, будто мы ему чем-то обязаны. Эдуард спросил, разве судовым не положено прятаться, скрываться от посторонних глаз? Он ответил: «Чего уж теперь скрываться, раз вы видели меня во всей красе!» Я ему сказал, чтобы он не обольщался насчёт «красы», а он принялся гадко хихикать: «А у некоторых даже борода не растёт! Некоторые будут вечно юными и прекрасными!» Значит, эта маленькая дрянь и до моего дневника успела добраться!

Имени своего он нам не говорит – оно и понятно. Если знать подлинное имя подобного существа, его можно заставить себе служить. Мы часами перебираем разные имена, но на нужное пока не наткнулись. А жаль. Было бы неплохо держать его в узде. Я ему обещал, что если станет пакостить, мне придётся его поглотить. Это произвело должное впечатление, гадостей судовой пока не делает, только ест (причём не меньше Ильзы – куда в него только помещается!). Но мне теперь стыдно – нашёл, кого пугать грозной и могучей демонической сущностью!

Погода стоит тёплая и ясная, почти как до бури. Только с Юга время от времени приходят короткие, но сильные шквалы, приходится следить за курсом.

Я насчитал тридцать четыре вида морской фауны, из них минимум десять – новые. Сделал около сотни зарисовок (в разных проекциях). Энка соглашалась мне помочь, но ничего не вышло. Её рисунки высокохудожественны, но в качестве научного материала не годятся. В другом мире есть такая полезная штука – сама делает изображения. Очень бы мне пригодилась!

Аолен слагает новую песнь. О буре. Получается очень поэтично – так сказала Меридит, а она знает толк в поэзии. Когда вернёмся, Аолен хочет издать в Конвелле книгу и назвать её «Песни странствий». Говорит, у него есть уже восемь песен, надо ещё с десяток.

Энка начинает выказывать первые признаки нетерпения – удивляюсь, как надолго её хватило. Я думал, она заскучает гораздо раньше. Но она любит море, и ведёт себя в нём более уравновешенно.

Ильза с Улль-Брианом тренируются на мечах. После бури его перестало тошнить совершенно! Воистину, из всего на свете можно извлечь пользу!

Эдуард, похоже, задумал стирать – носится с какими-то тряпками. Орвуд дрыхнет.

Вот так и живём.