Двадцать миллиардов лет спустя - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 1

• 1/7
• Следующая

Странно, что я еще живу. Странно, что могу еще чувствовать, желать чего-то.

Я стара. Мой путь — путь угасания, путь в ничто. Но я была стара всегда, я всегда жила и знала, что всегда буду старой, потому что всегда просто буду. Опять и опять возвращаюсь к этой мысли, и моя неспособность управлять сознанием означает, что пришел конец. Сейчас? Конец наступил, когда возникла последовательность событий — время. Неумолимое время, беспощадное время, которое сильнее меня и несет, и тянет меня туда, где меня не будет.

Конец. А что было началом? В прежней жизни я об этом не задумывалась. Я была бессмертной, к чему мне было измерять жизнь ограниченными отрезками?

Мне так хочется вспомнить, понять, как жила прежде, но я знаю, что это невозможно, потому что жизнь моя была тогда бесконечно сложнее, чем я могу сейчас представить, я угасаю, и с этим ничего не поделаешь, и теперь я помню и понимаю лишь ничтожную долю того, что могла помнить и понимать в прежней жизни. Когда я была не одна.

Но я помню главное и не забуду, пока не исчезну. Последней будет мысль о них, равных мне знанием и мудростью. Почему? Почему они играли в игру, которая стала их — и моим — концом? Они появились во мне когда я этого захотела…

…Они появились, когда Джеф захотел выпить кофе. Он видел уходящий вниз от него амфитеатр пультов и стриженые затылки операторов. Каждый из них был человеком и в то же время обыкновенным датчиком, без которого не обойтись в сложной системе. А он, Джеф, был на сегодня главным датчиком и чувствовал себя хозяином, стоящим над рабами. Приятное ощущение, минутное, конечно, и сейчас бы еще чашечку кофе.

Кофе уже несли, и в этом не было никакой телепатии. Через час он подумает об обеде, и принесут обед. Система.

Он снял с подноса чашечку, поставил ее перед собой на чуть наклоненную поверхность пульта и увидел, как в нижнем ярусе мониторов, пульт второй слева, оператор Хьюз, замигал желтый сигнал. Джеф бросил взгляд на экран общего слежения — огромный, во всю переднюю стену операторного зала. На экране была привычная мешанина из сотен белых звездочек, двигавшихся по обычным для спутников дугам большого круга. Все объекты были опознаны, классифицированы, велись нормально. Желтым сигнал продолжал мигать, и Джеф Перебросил тумблер селектора.

— Первый, — сказал он.

— Сорок второй, — доложил о себе Хьюз, и Джеф увидел сверху, как он подался вперед, ближе к дисплею. — В секторах обзора появилось несколько неклассифицированных объектов.

Секторы обзора вели дальние подступы к Земле. Самые дальние, на пределе возможностей радаров станции Питерсберг. От восьми до десяти тысяч миль.

— Точнее, сорок второй, — недовольно сказал Джеф. — Сколько?

— Было семь, — спокойно отозвался Хьюз. — Сейчас уже восемь.

— Звездочки?

— Нет, кресты. Уже девять.

Звездочками на дисплеях высвечивались активные объекты, которые улавливались по их радиопередачам. Кресты — объекты пассивные, поймать их удается по отраженным сигналам, задача эта сложная, особенно если спутник специально делают из сплавов, плохо отражающих радиоволны.

— Беру картинку, — сказал Джеф.

Экран монитора перед ним почернел, в правом верхнем углу появились цифры с номером квадрата и величиной углового разрешения. В центре — неяркие белые крестики, их было десять («уже десять», — отметил Джеф), и лежали они довольно кучно, в пределах одного градуса дуги. Новый крестик вспыхнул почти в центре неправильного овала, образованного десятью другими.

Не отрывая взгляда от картинки на дисплее, Джеф допил кофе. Двенадцатый крестик вспыхнул на границе овала. Джеф набрал на пульте кодовые обозначения, обратившись к компьютерам Пентагона с запросом о запусках кассетных спутников. Последовала минутная заминка — системы связи между базой и столицей проверялись на прослушивание, потом шла сверка кодов, контроль правильности обращения запроса, правомочность самого запроса и еще несколько стандартных проверок, которые предшествовали выдаче центральным компьютером секретной информации. Тем временем в глубине овала загорелся тринадцатый крестик.

Ответ, вспыхнувший на дисплее, заставил Джефа пожать плечами. «Запусков, соответствующих запросу, не производилось, — бежали буквы. — Сообщите причину запроса».

Джеф вызвал комнату отдыха — его подменяющий, майор Конвой, скорее всего, читал сейчас газеты, растянувшись на диване. В отличие от Джефа Конвой был потомственным военным и имел твердое намерение дослужиться до генерала. Конвей был неплохим офицером, но внутренняя разболтанность, свойство скорее натуры, чем воспитания, не позволила ему дослужиться в свои тридцать восемь лет хотя бы до полковника. Отец Конвея, говорят, неплохо проявил себя в Корее, дед плавал на какой-то посудине в Атлантике, пока ее не потопили немецкие субмарины, а один из прадедов — но это, вероятно, был фольклор — воевал под началом самого генерала Гранта.

Конвей явился меньше чем через минуту. Джеф успел только передать запросы станциям слежения на Аляске и Гаваях. Конвей молча встал за спиной, делая свои выводы, и Джеф немного расслабился. «Сейчас, — подумал он, — все разъяснится и окажется, что это кто-то из гражданских запустил научную аппаратуру без согласования с военным ведомством». Редко, но такое все же случалось.

Так, Аляска ответила. База Диллингем на берегу Бристольского залива, в тысяче миль к северо-западу от базы Питерсберг. Спутники должны были пройти над ними, да и сейчас еще должны быть видны. Конечно, видны. Тринадцать. Углы, азимуты. Числа. Ни к чему, пусть компьютеры переварят. На Гавайи надежды мало, кассета у них низко над горизонтом. Вот и ответ: они даже не смогли фиксировать все тринадцать. Хорошо. Сейчас будет орбита.

Джеф бодрился, но уже сидел в его мозге червячок сомнения. Не нравилось ему все это. Ощущение было мгновенным и исчезло, потому что Джеф услышал тоненький зуммер тревоги из динамика у левого локтя, почти неслышный, но высотой своей рвавший тишину. Крестики, изображавшие кассету спутников, налились оранжевым соком и запульсировали, а на обзорном экране кассета появилась, обведенная мерцающим следящим овалом. Нанесенный на контур материка, овал закрыл область на границе Аляски и Канады.

Числа, возникшие на дисплее, не могли, как сначала показалось Джефу, иметь к орбите кассеты никакого отношения. Конвей, более опытный, охнул, и Джеф почувствовал у себя на плече его жесткие пальцы. Орбита была слепой и разомкнутой. Она начиналась в бесконечности и кончалась, упираясь в поверхность планеты где-то на востоке, и эту расчетную точку падения компьютеры пока затруднялись выдать однозначно. Ясно было одно: спутники упадут, и значит, это, собственно, и не спутники, а баллистические снаряды, запущенные с определенной и очевидной целью.

Голова у Джефа неожиданно стала ясной, как океан после шторма, и в ней, как это изредка бывало, наплывали, не мешая Друг другу, сразу несколько мыслей. Он вспомнил, как они прощались с Дэйв в Бостоне месяц назад, и мать свою вспомнил — как он ехал с ней в автомобиле из Онтарио в Бостон, а она, уже тогда смертельно больная, давала торопливые и ненужные ему советы. И была еще третья мысль — единственно нужная сейчас. Инструкция.

Действуя согласно этой инструкции, Джеф перевел резервные терминалы в состояние готовности. Весь первый ряд дисплеев — восемь пультов. Каждый из операторов обрабатывал теперь определенный срез параметров кассеты, а Джеф осуществлял общий контроль и должен был принять решение.

Конвей сидел, сосредоточенный, за резервным пультом руководителя смены справа от Джефа. Он молчал и не вмешивался. Он поможет, если будет нужно.

Числа на дисплее постоянно менялись, кружились около вполне уже проявившихся значений. Остановились.

Орбита. Нет, не разомкнутая. Очень высокоапогейная траектория. Большая ось — сто пятьдесят тысяч миль. Почти парабола. Центр эллипса рассеяния лежал где-то в штате Южная Каролина, но разброс достигал Арканзаса на западе и штата Нью-Йорк на севере. На востоке эллипс упирался в Атлантику. Все Атлантическое побережье страны было под угрозой. Под угрозой чего?

• 1/7
• Следующая