Радужная Нить - Уэно Асия - Страница 29

— Ещё одна свежая сплетня? — рассмеялся я, и мой друг кивнул. — А с кем всё это случилось, поведаешь?

— А я не сплетник, и имён не упоминаю! — сделал неприступное лицо Ясу. — Меня повеселила сама история как таковая. Вот я и решил поделиться с господином Ю.

— Поучительный случай, а вы, господин Татибана — превосходный рассказчик, — поклонился тот в ответ.

Надо же, как быстро поладили! Не мне говорить, я и сам сделал это с неподобающей поспешностью. Но мне-то обстоятельства знакомства с юмеми не оставляли иного выбора! А Ясу… Может быть, причина в том, что Ю — человек, с которым чувствуешь себя чрезвычайно легко и приятно? При всей его непохожести на моих знакомых. А возможно, благодаря оной. Совершенство или нет мой загадочный гость, но многие общепринятые пороки ему не свойственны. Так мне кажется. Впрочем, это не делает его безобидным — скорее, наоборот. С высоты жизненного опыта я едва ли смогу предсказать действия юмеми, просто потому, что не встречал ему подобных… И мой друг детства, наверняка — тоже, а посему…

— Нижайше прошу прощения, но пора отвлечь твоего терпеливого слушателя, — обратился я к приятелю, растряхивающему последние капельки саке по чашечкам. — Мы подготовили для столь значительной и почтенной особы лучшую комнату.

— А разве я — не значителен и не почтенен? — шутливо возмутился тот.

— А ты остаёшься ночевать? — с надеждой спросил я. Изумительно! У Ясумасы, в связи с занимаемой им должностью Малого Хранителя Записей Империи, работы хватает, и вытащить его хотя бы на дружескую пирушку — великое достижение. Без важных причин он не соглашается.

— Если позволишь. Конечно, — Ясу вспомнил о чём-то и хмыкнул, — моя семья снова будет разочарована, что ночевал я не у благородной девицы в десятке-другом утики, а у тебя.

— Они недовольны моим происхождением, — я схватился за рукоять тати и сделал зверское лицо, — или тем, что я не оборачиваю вокруг себя столько ткани?

— Нет, кое-чем другим, но ты слишком невинен, дитя моё, чтобы я стал распространяться подробнее, — отпарировал Ясумаса, и мы расхохотались: обычно так говорю я, когда рассказываю о любовных похождениях и подначиваю своего нравственно-устойчивого друга.

— Зато я не отказался бы от подробностей, — встрял любопытный ханец. — Или сначала требуется доказать вам отсутствие невинности?

Спустя мгновение хохотали уже трое.

(Ночь между Третьими Днями Земли и Руды месяца Светлой Воды, 499-ый год Алой Нити)

— Кай! Кай!

— Ну что? — я лениво перевернулся на бок… и почувствовал, что не сплю. Нет, наоборот: сплю, да ещё как! Иначе с чего бы оказался в саду, где возвышается Хозяйка — живое, статное дерево? Такое могучее!

Я задрал голову, внезапно ощутив, что окружающее пространство выглядит непривычно обширным, и тёмно-свинцовый свод небес давит на меня. Почему я такой маленький? Или?.. Взглянул на ладони. Детские руки, припорошенные землей. Что же я делал? Копал яму? Помогал дедушке с прополкой, которой он так любит заниматься, невзирая на положение благородного человека?

— Кай-тян! Ты меня слышишь? Игра в прятки отменяется, посмотри на небо!

Голос брата. Доносится издалека, с другого конца сада. Меня скрывают мандариновые деревца, ещё нагие, и пышные кусты камелии, алой и розовой. А если я, к тому же, спрячусь за ствол?..

— Кай-тян! Выходи! Я бросаю искать, слышишь?!

Всегда так! Сам согласился со мной поиграть, а теперь — на попятный. Эка невидаль, туча! Крыша — она ведь рядом, спрятаться ничего не стоит. Да и крона прекрасно защитит от дождя. Вон, какая густая! Я снова посмотрел вверх, на мрачное небесное чудовище, довлеющее над нашим садом. Страшно! Но я буду смелее, чем Хоно! И вообще, это он вредничает, потому что устал меня искать и желает сохранить лицо. Не любит проигрывать. А я чем хуже?

Осмелев, я показал небесам язык. Тоже мне, туча! Так, облачко чёрненькое. Будто приклеилось к нашему саду, ведь над соседними домами голубое весеннее небо. Это особая тучка, прилетевшая с горы Рику, чтобы полить мамины цветы!

— Ка-а-ай! Живо домой!

Так и знал, что кое-кто наябедничает дедушке. Что за невезение?! Разве его ослушаешься, деда?

Я уныло отлепился от ствола. Кажется, матушка снова будет распекать меня за новёхонькую хандзири,[33] вымазанную в смоле…

— Иду-у-у!

Подёргал на прощание одну из алых лент, опоясывающих криптомерию, и вышел из-под кроны Хозяйки.

Дед ждал меня, укоризненно взирая с подмостков. Он открыл рот, чтобы сказать что-то строгое, но голос его потонул в оглушительном грохоте.

Из тучи вырвался ослепительно-белый дракон и ринулся на меня. Именно в таком виде предстала передо мной молния, и я сразу понял, что это боги наказывают меня за непослушание. Даже рук вскинуть не успел: колени подкосились, и я с размаху сел на землю.

Треск над головой и движение ветвей, неуловимое и стремительное — словно изумрудная волна вспенилась полумесяцем. Я вспомнил цунами, которыми стращал Дзиро. Дерево, теряя хвоинки и засохшие веточки, выставило щит, оберегая меня от погибели, и дракон с размаху ударился об него. Ветви застонали, словно от боли, но не отпрянули, а, напротив, оплели противника, давя его и смиряя. Безуспешно…

Огонь… Так быстро… откуда столько огня?!

— Кай! — дед, как молодой, спрыгнул с настила и уже мчался ко мне, путаясь в длинном подоле. Я продолжал сидеть, обездвиженный страхом. Добежав, он схватил меня и поволок прочь от дерева. Я смог лишь оглянуться. Крона трепетала в гудящем пламени: мне казалось, Хозяйка кричит, будто живая. Ветви вздымаются и опадают, словно руки, корчатся…

— Дедушка! — силы вернулись ко мне, когда я попытался вырваться из тесной хватки. — Дедушка!!! Криптомерия! Она же горит!

— Замолчи! — дед поставил меня на землю и ударил по лицу, наотмашь, очень сильно. Так он меня не бил никогда. Если и наказывал, то беззлобно. — Она уберегла тебя, этого мало?!

Слёзы хлынули из глаз — от удара, обиды и ещё чего-то, что я не мог распознать.

— Но она же умрёт! — прокричал я, задыхаясь от плача.

— И я снова бессилен отвратить от неё смерть, — неожиданно тихо и равнодушно сказал дед, отпустив меня, и непонятные его слова нанесли мне новый удар.

К нам подбежал Хоно, встревоженный так, как бывают встревожены лишь взрослые люди.

— Быстрее, под крышу! Сейчас как громыхнёт! — резко выкрикнул он и поволок меня за руку, оглядываясь на деда. — Дедушка, живее!

Ох, и досталось бы ему раньше за подобные слова! Но теперь наш дед ничего не ответил и съёжился, словно молодость, вернувшаяся к нему в миг опасности, покинула тело, унеся с собой остатки жизненных сил. Я увидел, как он, опустив плечи, последовал за нами шаркающей походкой глубокого старца. Меня вновь пронзило неведомое доселе чувство, когда в груди набухает тяжёлый холодный ком, разрывая сердце на части, на части…

И лишь когда мы втроём, с крыльца, смотрели на догорающий остов дерева, я понял, что первый раз в жизни ощутил глубокое беспросветное горе.

Я ревел, прижавшись к Хоно, а с неба не упало ни капли дождя. Туча растаяла в синеве, ушла по солнечным лучам — и это было так неправильно, так несправедливо…

— Теперь ты всё вспомнил, Кай? — голос юмеми вырвал меня из плена тягостных чувств. Когда же я снова стал взрослым… и стал ли? Ничего не вижу… однако даже полная темнота сейчас лучше, чем яркий свет!

— Бывает, люди горюют о чём-то настолько сильно, что печаль грозит уничтожить их изнутри, — продолжал Ю. — Тогда память выталкивает из себя причину скорби, словно тело — занозу. В той или иной степени это удаётся. Случившееся так потрясло тебя: молния, страдания дерева, смерть деда — что ты уже через год забыл все подробности той злосчастной грозы. А брат и не напоминал. Остальные, как я догадываюсь, не присутствовали?