Изумрудный сад - Кейн Андреа - Страница 39

• Предыдущая
• 39/88
• Следующая

А на самом деле это он глупец.

Он считал, ее неопытность не позволяет отличить любовь от страсти.

Он никогда еще так не ошибался.

Он считал ее ребенком — маленьким и слабым, нуждающимся в его защите.

И как он не видит, что, отказывая ей, а заодно и самому себе, он причиняет ей больше боли, чем любая его отлучка. Потому, что Бранди понимала — он принадлежит в первую очередь Англии. Она бы довольствовалась даже самыми краткими встречами, которые судьба могла бы им подарить, и вынесла бы боль каждого расставания, и ей не страшны были-бы бессонные ночи, потому что она молилась бы за него и ждала его скорейшего возвращения.

А вот чего она не могла вынести, так это мысли, что вообще его не получит.

«Квентин, — горестно сокрушалась она, вглядываясь в темноту комнаты. — Как мне открыть тебе глаза? Я больше не та непоседливая девчонка, которая лила слезы, когда ты с ней прощался. Хотя, наверное, что-то во мне от нее осталось. Возможно, навсегда. Но я уже выросла, о чем сама не подозревала, пока ты не вернулся. Ну как мне убедить тебя, что я изменилась? Что мы оба изменились? И то, что происходит сейчас между нами, — красиво и правильно? Назад нам уже нет пути. И даже если бы был, то мне этого не нужно. Да и тебе тоже».

Она поднялась и. выдвинув ящичек трюмо, достала пистолет, который держала под рукой с тех пор, как Квентин подарил его четыре года назад. Она с любовью погладила резную рукоять, вспоминая ту минуту, когда Квентин объявил, что пистолет отныне принадлежит ей. Тогда он собирался в путь. Это была реальность, с которой она, совсем еще ребенок, не могла смириться. А теперь? Теперь, если в министерстве настоят на своем, он снова уедет.

Прекрасная возможность показать ему, какой сильной она стала. Так она и сделает, после того как лишит его проклятого самоконтроля.

С новой решимостью Бранди крепче сжала пистолет, вспомнив состязание по стрельбе, которое предшествовало отъезду Квентина, — тогда она одержала победу.

До сих пор она ни разу не проиграла Квентину. И сейчас не время.

Квентин вышагивал по номеру лондонской гостиницы, чувствуя себя, как запертый в клетку тигр, которого тычут палками сквозь прутья решетки.

Что-то было не так. Он знал это. Поход в военное министерство вылился в серию недоуменных вопросов, оставшихся без ответов, и необъяснимых требований. После трехчасового ожидания на Даунинг-стрит в приемной, успевшей стать ему ненавистной, и четырехчасовой ходьбы от одного мелкого чиновника к другому Квентин все еще не представлял, почему он так спешно понадобился в колониях и кто именно приказал отозвать его из страны.

Но он во что бы то ни стало решил выяснить это у самого лорда Батерста, военного министра Англии.

Упав на кровать, Квентин положил руки за голову, так и не остыв от злости из-за некомпетентного равнодушия, с каким его принимали. В конце концов он вышел из себя, что случалось с ним довольно редко, и, пылая от гнева, потребовал записать его на прием к Батерсту на следующее же утро. Его требование было немедленно выполнено краснолицым заикающимся служащим, который заверил Квентина, что министр примет его ровно в девять утра на следующий день.

Это означало, что Квентину нужно было заночевать в Лондоне. Он тут же отправил депешу Бентли, в которой описал ситуацию и попросил вновь навестить Изумрудный домик — и Бранди, конечно. Квентин ни секунды не сомневался, что его просьба будет выполнена просто из чувства лояльности к нему и Бранди. Не говоря уже о том, что дурное самочувствие Дезмонда даст дворецкому прекрасную возможность исчезнуть на несколько часов. Нет, Квентин не сомневался, что за Бранди присмотрят.

Но, будь оно все проклято, он хотел вернуться домой.

Домой.

Подумал и улыбнулся, потому что представил не Колвертон и даже не армию, а Изумрудный домик, и сад, расцвеченный яркими красками лета, и лес в зеленом бархате, и Бранди с перепачканным землей носом.

Улыбка Квентина померкла.

Как же ему быть с этим безграничным чувством?

Ответ напрашивался сам собой. Во-первых, ему нужно прямо признаться самому себе, что он влюбляется в Бранди Таунзенд.

Бранди — его единственное солнышко: непочтительная шалунья, которую он баловал с самого рождения, потакал всем ее прихотям вопреки благоразумию, подшучивал, учил и лелеял. Именно с ней он поделился своими понятиями о чести, надежности, открытости, именно с ней он делил веселье так, как ни с кем другим.

Влюбляется в нее? Да он уже любит ее! Сознание этого пришло неожиданно, словно открылись запертые шлюзы. Резко вскочив, Квентин уставился невидящим взором в пустоту, пытаясь примириться с неоспоримой правдой.

Каким же слепым глупцом нужно быть, чтобы отрицать очевидное! Он всю жизнь заботился о Бранди: ему доставляло радость наблюдать за ее первыми шагами, чудесными открытиями детства и даже болезненным взрослением. Покидая Англию, он увозил с собой нежные воспоминания о редкой, непритязательной юной девушке. А когда он возвратился, то нашел взрослую женщину.

У Квентина сжалось сердце, когда он вспомнил странное чувство, не оставлявшее его в Европе, — сознание, что все, что он любит, как-то изменится.

Он не ошибся.

Не стало родителей.

И его маленькой проказницы тоже.

Только в последнем случае место Бранди заняла красивая желанная женщина, в которую он влюбился в первую же секунду, когда увидел ее преклонившей колени у могилы его родителей со слезами горя на лице вперемешку с каплями моросящего дождя. Она потянулась к нему, чтобы разделить его боль, отдать свое тепло, воплощая собой все, что было дорогого и хорошего в его жизни.

И что же ему теперь делать?

Она любит его.

Он знал это так же верно, как то, что она отдаст ему свою душу с радостью и не задавая вопросов.

И так же верно он знал, что никогда не сможет принять ее. Как и не сможет уйти.

Квентин пробормотал ругательство и крепко зажмурился.

Все, чего он добился этим, — тут же представив Бранди: мокрое платье облепило ее фигуру, карие бархатистые глаза мягко лучились, а улыбка, казалось, сама освещает весь мир. А еще он вспомнил, как держал Бранди в объятиях. Словно никогда и не отпускал ее, словно разделился надвое, когда разомкнул кольцо рук, словно вот-вот взорвался бы, если бы не прижал ее крепче.

Страсть — неприкрытая, неотвратимая — охватила его существо, и Квентин громко застонал, хотя самому хотелось закричать во все горло. Проклятие, он вожделел ее. Жажда обладать ею почти затмевала разум.

А ведь она заслуживает гораздо больше — мужчину, который сможет сделать ее центром своей вселенной, предложить ей вечность, не говоря уже обо всем остальном. Кто бы ни был этот вымышленный мужчина, Квентину захотелось убить его.

Квентин резко вскочил и возобновил хождение. Еще месяц назад в его жизни был полный порядок: он принадлежал армии, а все, кого он любил, благополучно обитали в Котсуолде. Теперь же родители мертвы, их убийца на свободе, министерское начальство ведет себя непонятным образом, а сам он не представляет, кто он такой и где его место.

И не к кому обратиться, потому что единственный человек, который его понимает, как раз и сводит его с ума.

Бранди.

Квентин понял, что, признав свое чувство, он так и не получил ответа, которого искал. Ему стало даже хуже, чем прежде, он сам загнал себя в тупик, из которого не было выхода.

Необходим отдых. Нельзя себе позволить провести еще одну бессонную ночь, ведь завтра утром предстоит важная встреча. Ему нужно быть бодрым, готовым ясно изложить свое дело военному министру. Потому что, чего бы это ни стоило, он обязан убедить чиновников военного министерства задержать приказ, после того как разберется в причинах их неприветливого приема.

Квентин устало опустился в кресло и запрокинул голову на подушку. Видимо, все его проблемы — чувство к Бранди, беспокойство о ее безопасности, будущая карьера в армии — целиком зависели от одного: удастся ли раскрыть убийство родителей.

• Предыдущая
• 39/88
• Следующая