Метаморфозы власти - Тоффлер Элвин - Страница 27

В узколобой промышленной экономике богатство, как правило, измеряется обладанием товарами. Производство товаров считается основным для экономики. Напротив, неизбежная символическая деятельность и услуги заклеймены как непродуктивные. (Это делают и экономисты, применяя методику исчисления продуктивности, созданную для промышленного сектора и не применимую к услугам, которые по своей природе хуже поддаются исчислению.)

Производство товаров — автомобилей, радиоприемников, тракторов, телевизоров — рассматривалось как «мужское», или macho, с ним же ассоциировались слова типа «практичный», «реалистичный», «трезвый». Напротив, производство знаний или обмен информацией пренебрежительно считались сплошным «бумагомарательством» и рассматривались как wimpy, или мягче — женски изнеженными.

Целый поток выводов следовал из этой позиции. Например, что «производство» есть комбинация материальных ресурсов, машин и мышц... что основное имущество фирмы осязаемо... что национальное богатство проистекает из избытка в торговле товарами... что торговля услугами имеет значение только потому, что это помогает торговле товарами... что образование является расточительством, если оно не профессиональное... что научные исследования — это легкомысленное волшебство... и что свободные искусства не имеют никакого отношения к успеху в бизнесе, если не враждебны ему.

Вот, коротко говоря, и все содержание этих выводов.

Но распространение подобных идей не ограничивалось капиталистическими обывателями. Они имели свой аналог и в коммунистическом мире. Экономисты-марксисты испытывали большие трудности, пытаясь вписать в свою схему труд умников. «Социалистический реализм» в искусстве породил изображения счастливых рабочих с мускулатурой, как у Шварценеггера, на фоне зубчатых колес, фабричных труб, паровозов. Прославление пролетариата, теоретические утверждения, что он самый передовой, отражает принципы узколобой экономики.

Из этого складывалось нечто большее, чем сумбур из отдельных мнений, допущений, позиций. Из этого сформировалась самоподкрепляющаяся, самооправдательная идеология, основанная на одном из типов macho материализма — дерзкий, торжествующий «материализм»!

Материал-изм по своей сути является идеологией массового производства. Будучи озвучен капитанами капитализма или традиционными экономистами, он отражает, как, скривившись, прокомментировала «Файненшиал Таймс», «взгляд на примат материального продукта, принятый советскими плановиками»[110]. Это дубина, используемая в борьбе законных интересов экономики «фабричных труб» с интересами быстровозникающей суперсимволической экономики.

Было время, когда материал-изм мог иметь смысл. Сегодня, когда стоимость большинства продуктов определяется вложенными в них знаниями, он одновременно и реакционен, и глуп. Любая страна, которая проводит политику, основанную на материализме, обрекает себя стать Бангладеш XXI века.

Компании, учреждения и люди, занимающие сильные позиции в суперсимволической экономике, пока еще не выработали связной концепции контррациональности. Но некоторые основополагающие идеи уже появились.

Первые отрывочные основы этой новой экономической теории промелькнули в пока непризнанных работах людей типа покойного Юджина Лебеля ( Eugen Loebl ), который за время 11-летнего заключения в коммунистической тюрьме в Чехословакии глубоко продумал допущения как марксистской, так и западной экономической теории, Генри К. Г. By из Гонконга, который проанализировал «невидимые размеры богатства», Орио Джиарини из Женевы, который применил идею риска и недетерминированности в своем анализе сферы услуг в будущем, и американца Вальтера Вайскопфа, писавшего о роли нестационарных условий в экономическом развитии[111].

Сегодня ученые задаются вопросом, как ведут себя системы при наличии турбулентности, как порядок возникает из хаоса и как развивающиеся системы перескакивают на более высокий уровень разнообразия. Такие вопросы крайне уместны для бизнеса и экономики. Книги по менеджменту говорят о «преуспевании в хаосе». Экономисты вспомнили работу Джозефа Шумпетера, который говорил о необходимом для продвижения вперед «созидательном разрушении». В буре смен руководителей, реорганизаций, лишений прав, банкротств, новых начинаний, совместных рисков и внутренних реорганизаций экономика в целом приобретает новую структуру, намного более разнообразную, быстро изменяющуюся и более сложную, чем старая экономика «фабричных труб».

Этот «прыжок» на новый уровень разнообразия, скорости и сложности требует прыжка и к более высоким, более искушенным формам интеграции. Это в свою очередь требует радикально более высокого уровня обработки знаний.

Без высокого уровня координации и требуемого для этого умственного труда не может быть создано новых ценностей, не может быть расцвета экономики. Стоимость, таким образом, зависит от чего-то большего, чем сумма земли, труда и капитала. Вся земля, труд и капитал во всем мире не найдут потребителя, если не смогут интегрироваться на значительно более высоком уровне, чем раньше. И это изменяет самый смысл ценности.

В недавнем докладе независимого мозгового центра «Прометей» в Париже об этом говорится: «Стоимость происходит из производства/предоставления товаров/услуг. Так называемая экономика услуг... не характеризуется тем фактом, что люди вдруг начали осуществлять жизнь через потребление неосязаемого, а в значительной степени тем, что любая деятельность, принадлежащая к экономической сфере, все более интегрируется»[112].

Нарисованная в XVII в. Рене Декартом картина культуры индустриализма вознаграждала лишь тех людей, кто смог разделить проблемы на все более и более мелкие составные части. Этот дезинтеграционный или аналитический подход, будучи применен к экономике, заставлял думать о производстве как о серии не связанных между собой шагов.

Возникновение капитала, приобретение сырья, найм рабочих, развертывание технологии, реклама, продажа и распространение товаров — все это рассматривалось и как взаимосвязанные процессы, и как процессы, не зависимые друг от друга.

Выпрыгнувшая из суперсимволической экономики новая модель производства драматически отличается от этого. Основанная на системном или интеграционном подходе, она рассматривает производство как одновременное и синтезированное. Части процесса — это еще не весь процесс, они не могут быть обособлены друг от друга.

Информация, добытая продавцами и при маркетинге, передается инженерам, чьи инновации должны быть поняты финансистами, чья способность привлечь капитал зависит от того, насколько удовлетворены потребители, что, в свою очередь, зависит от того, насколько хорошо ходят по расписанию грузовики компании, что зависит от стимулирования работников компании, что зависит от оплаты их труда и от их душевного равновесия, что, в свою очередь, зависит от... и т.д.

Допущениями, лежащими в основе новой парадигмы производства, являются соединение в большей степени, чем разъединение, интеграция, а не дезинтеграция, одновременность, а не последовательность стадий.

Мы фактически открываем, что «производство» никогда не начинается и никогда не заканчивается на фабрике. Таким образом, последние экономические модели производства распространяют этот процесс и вперед, и назад. Вперед — к обслуживанию или «поддержке» продукта даже после его продажи (гарантийный ремонт, ожидаемая помощь со стороны розничного торговца при покупке компьютера и т.п.). В конце концов, концепция производства будет пролонгирована вплоть до экологически чистой утилизации продукта после его использования. Компании должны будут обеспечить уборку оставшихся после использования остатков их товаров. Для этого они должны будут произвести вычисления стоимости утилизации, разработать новые методы производства и многое другое. При этом появится больше услуг, связанных с производством, и они будут добавлять ценность. «Производство» будет включать в себя все эти функции.