В тени горностаевой мантии - Томилин Анатолий Николаевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/88
• Следующая

С удалением Орловых на политических подмостках в первых ролях оказались Панины. Один из них держал в руках внешние сношения, а другого, провозглашенного ею же «персональным оскорбителем» и «дерзким болтуном», Екатерина сама должна была, после несвоевременной кончины Бибикова, вызвать из отставки на военное поприще против Пугачева… И это, несмотря на то, что императрица Паниных никогда не любила и знала, что и они ее не любят…

Не лучше обстояли дела и с личным штатом. Очень скоро императрице стало скучно без будуарных бесед с Аннетой Протасовой, без обсуждения альковных проблем и сплетен. Старая подруга, графиня Брюс, была слишком циничной и болтливой. Анна Нарышкина для подобных разговоров никогда не годилась. Екатерина приблизила к себе Марью Перекусихину, но девушка была еще чересчур юной. Волей?неволей императрица все чаще вспоминала о своей молчаливой и деликатной фрейлине, которая всегда и обо всех все знала, о своей незаменимой degustatrice. В конце концов, пораздумав, она написала в Москву ласковое письмо, в котором приглашала Анну вернуться ко двору.

Удивительное все?таки существо человек! Кажется, можно ли сильнее кого обидеть, чем это сделала Екатерина по отношению к Анне?.. Но обида была нанесена императрицей!.. А можно ли обижаться на божественное произволенье? Опять рабское обожествление… человека? Нет! Места… и по нему человека. В свое время Дашкова не простила подруге пренебрежения. Поплатилась отставкой, годами ссылки, но не простила, вернее не прощала долгое время. Но нельзя требовать от каждого такой же силы характера.

Анна даже не задумывалась на тему: «простить — не простить». Получив послание государыни, она ощутила несказанную радость оттого, что ее помнили, что в ней нуждались. Оставив дочку на попечение матушки, окруженной уже целым выводком братниных ребятишек, она быстро собралась и, чтобы попасть к летнему выезду Двора в Царское Село, в начале апреля уехала.

Появление Протасовой и водворение ее в прежние покои вызвало весьма тревожный интерес при Дворе. В приемной Васильчикова сразу же поубавилось народу… Никита Иванович Панин, призвав к себе Марью Перекусихину, долго выспрашивал ее об отношениях императрицы с фаворитом. Но верная юнгфера, с недавнего времени спавшая за ширмою в опочивальне государыни, держалась стойко, повторяя, что ничего такого не знает и не имеет даже понятия.

Встреча Annet’ы с императрицей прошла сердечно, будто расстались они дня два назад и, немного соскучившись, рады были снова друг друга видеть. Основная часть эмоций была на стороне фрейлины. Спокойно прошла ее встреча и с фаворитом. Ничто, как казалось, не шевельнулось в ее сердце. Васильчиков же, весь красный, опустил глаза. Однако разговор состоялся на людях и был чисто светский. Она отметила про себя, что молодой офицер пополнел, лицо его утратило прежнюю живость, и в глазах поселилась какая?то безысходность. Но злорадства при сем Анна не испытала.

Некоторое время спустя, сделав вид, что никогда не знала об истинных отношениях Анны с Васильчиковым, а если и знала, то не помнит, императрица в разговоре с глазу на глаз пустила пробный шар.

— Mein Gott! — сказала она как?то фрейлине. — Ins Bett unser Freund ist wirklich wie Herculess[89]… Но стоит ему слезать с постель и предо мною der langweiligsten Burger der Erde…[90]

Фрейлина промолчала. В другой раз Екатерина пожаловалась Анне, что в ее отношениях с фаворитом нет даже намека на любовь.

— Ах, мой королефф, Александр Семенович службу несет исправно и неутомим, как… — она поискала слово, — wie einer Schmied — кузнец?молотобоец… нет, как машин… Поговори с Брюсшей или, лучше, с тезка твой с Анна Нарышкина, она ведь к тебе склонна. Поговори, как бы от себя, нет ли у них еще кого на примете.

Так все и вернулось на круги своя.

Статс?дама Анна Никитична Нарышкина с полуслова поняла фрейлину. Она с жаром откликнулась на туманную просьбу, в которой Аннета, естественно, не назвала имени государыни.

— Ах, я так понимаю это… Жить без привязанности поистине невыносимо… — Она пристально посмотрела в глаза фрейлины. — Но вы уверены, милочка, что кредит… э?э?э господина Васильчикова исчерпан? Вы ведь понимаете, здесь нельзя ошибиться… Говорят, в деле?то он весьма хорош?..

Анна спокойно выдержала паузу. И, не отвечая на прозвучавший намек, сказала, выделив голосом и выражением, что это только «ее просьба»:

— Конечно, ежели вам затруднительно поспособствовать в моей просьбе, ваше высокопревосходительство, то прошу оставить оную без внимания. Едино прошу вас сделать милость и оставить меня в надежде на доброе ко мне отношение и скромность вашу.

Нарышкина спохватилась:

— Нет, нет, что вы… Я, конечно, не отказываюсь. Надобно только поискать в нашем «оленьем парке» что?нибудь подходящее. Я непременно, непременно сделаю это для вас и дам знать… — Она замолчала, как бы приглашая Анну назвать того, кому следовало донести о результатах.

— Я буду вам зело признательна, ежели сделаете милость и скажете мне, коли что придет вам в скорости на ум… А о каком «оленьем парке» вы изволите вести речь?

— Ах, это так, иносказательно… Разве вы не слыхали о серале французского короля, носящего сие название?

— Никогда… И ежели бы была на то ваша милость и вы бы рассказали мне…

Глаза Анны Никитичны забегали. С одной стороны разговор принимал довольно опасный характер, поскольку эта deguststrice была по?прежнему близка к государыне… И она не заблуждалась относительно довольно коварного характера Протасовой. Неосведомленность же фрейлины была столь приятна, и показать свое превосходство, так хотелось… В конце концов, что из того, ежели Аннетка и передаст ее рассказ императрице? Государыня сама прекрасно знает историю сего заповедника и, пожалуй, посмеется тому, что она так назвала их придворный выводок. Это повествование может даже повысить ее кредит у ее величества. Пусть знает, что она не такая пустышка, как эта толстуха Брюсша, втершаяся в доверие. За последнее время Прасковья что?то стала слишком много о себе понимать… Конечно, тема скользкая. Роль мадам Помпадур может не очень?то понравиться Протасихе. Добрые отношения с этой надутой фрейлиной, конечно, стоили некоторого риска, но испортить их себе дороже… Надо только попробовать в рассказе обойти опасные места… Все эти мысли вихрем пронеслись в голове прирожденной интриганки. И она решилась…

— Я слышала о том в Париже, но не знаю, стоит ли, право, занимать ваше время такою повестью… — Анна молча смотрела на нее. — Хорошо, хорошо, ежели вы располагаете временем и настаиваете…

Женщины отошли в сторону, уселись на зеленый кожаный диван у овального столика, что стоял в малом кабинете Царскосельского дворца, и Анна Никитична начала свой рассказ.

— Вы не бывали в Париже, ma cherie?.. Ах, как я вам завидую! У вас все еще впереди: открытие чудного мира. Это так увлекательно…

Что же касается Оленьего парка, то название сие очень старое. Мне говорили, что еще при короле Людовике XIII участок версальского парка огородили каменной стеной, внутри которой были построены помещения для смотрителей оленей. Когда же Людовик XIV задумал перестроить дворец, то Олений парк почему?то не внесли в план. Я не знаю причин, но он так и оставался в прежнем виде, пока ныне здравствующий король Людовик XV не повелел возвести там прехорошенькую виллу — Эрмитаж для мадам д’Этуаль, будущей маркизы Помпадур. Вы ведь, наверняка, слыхали об этой особе… Представляете: возлюбленная короля и в то же время статс?дама королевы! Впрочем… — Нарышкина метнула мимолетный взгляд на собеседницу. — Таковы обычаи не токмо французского двора…

Вы, чай, слышали о новом увлечении наследника фрейлиной великой княгини госпожой Нелидовой?.. Не слыхали? Ну, так вам еще предстоит многое узнать. Но я не стану сбиваться и вернусь к Версалю. Мадам Помпадур всегда добивалась, чего желала. Власть ее была такова, что гордая Мария?Терезия писала ей письма, называя эту распутную мещанку своей «милой подругой» и даже «доброй кузиной»… Во Дворце она присвоила себе все луврские почести. Она сидела в присутствии королевы и при прощании получала от ее величества традиционный поцелуй. Кардиналы целовали ей руку. Одни иезуиты настаивали на том, что маркиза, как женщина, живущая против воли мужа вне брачного с ним сожительства, недостойна религиозного утешения, пока не вернется в лоно семьи. Но они же и поплатились за это. Маркиза воспылала к ним такой ненавистью, что весьма помогла их изгнанию из Франции…

• Предыдущая
• 35/88
• Следующая