Гадкие лебеди - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 35

• Предыдущая
• 35/47
• Следующая

– У вас нет денег? – спросил Зурзмансор.

– Пока есть.

– Имейте в виду, вы, по-видимому, станете лауреатом литературной премии лепрозория за прошлый год. Вы вышли в последний тур вместе с Тусовым, но у Тусова шансов меньше, это очевидно. Так что деньги у вас будут.

– Н-да, – сказал Виктор. – Такого со мной еще не бывало. И много денег?

– Тысячи три. Не помню точно…

Вернулась Диана и все так же молча поставила на стол бутылку и один стакан.

– Еще стакан, – попросил Виктор.

– Я, собственно… Гм…

– Я тоже не буду, – сказала Диана.

– Это за «Беду»? – спросил Виктор, наливая.

– Да. И за «Кошку». Так что месяца на три вы будете обеспечены. Или меньше?

– Месяца на два, – сказал Виктор. – Но не в этом дело… Вот что: я хотел бы побывать у вас в лепрозории.

– Обязательно, – сказал Зурзмансор. – Премию вам будут вручать именно там. Только вы разочаруетесь. Чудес не будет. Будет выходной день. Десяток домиков и лечебный корпус.

– Лечебный корпус, – повторил Виктор. – И кого же у вас там лечат?

– Людей, – сказал Зурзмансор со странной интонацией. Он усмехнулся и вдруг что-то страшное произошло с его лицом. Правый глаз опустился и съехал к подбородку, рот стал треугольником, а левая щека с ухом отделилась от черепа и повисла. Это длилось одно мгновение. Диана уронила тарелку, Виктор машинально оглянулся, а когда снова уставился на Зурзмансора, тот уже был прежний – желтый и вежливый. Тьфу, тьфу, тьфу – мысленно сказал Виктор. Изыди не истый дух. Или показалось? Он торопливо вытащил пачку сигарет, закурил и стал смотреть в стакан. «Братья по разуму» с большим шумом поднялись из-за стола и побрели к выходу, зычно перекликаясь. Зурзмансор сказал:

– Вообще, мы хотели бы, чтобы вы чувствовали себя спокойно. Вам не надо ничего бояться. Вы, наверное, догадываетесь, что наша организация занимает определенное положение и пользуется определенными привилегиями. Мы многое делаем, и за это нам многое разрешается: разрешаются опыты над климатом, разрешается подготовка нашей смены… и так далее. Не стоит об этом распространяться. Некоторые господа воображают, будто мы работаем на них, ну, и мы их е разубеждаем. – Он помолчал. – Пишите о чем хотите, и как хотите, Банев, не обращайте внимания на псов лающих. Если у вас будут трудности с издательствами или денежные затруднения, мы вас поддержим. В крайнем случае мы будем издавать вас сами. Для себя, конечно. Так что ваши миноги будут вам обеспечены.

Виктор выпил и покачал головой.

– Ясно, – сказал он. – Опять меня покупают.

– Если угодно, – сказал Зурзмансор. – Главное, чтобы вы осознали: есть контингент читателей, пусть пока не очень многочисленный, который заинтересован в вашей работе. Вы нам нужны, Банев. Причем, вы нам нужны такой, какой вы есть. Нам не нужен Банев – наш союзник и наш певец, поэтому не ломайте себе голову, на чьей вы стороне. Будьте на своей стороне, как и полагается всякой творческой личности. Вот все, что нам от вас нужно.

– Оч-чень, оч-чень льготные условия, – сказал Виктор. – Карт-бланш и штабеля маринованных книг в перспективе. В перспективе и в горчичном соусе. И какая вдова ему б молвила «нет»?.. Слушайте, Зурзмансор, вам приходилось когда-нибудь продавать душу и перо?

– Да, конечно, – сказал Зурзмансор. – И вы знаете, платили безобразно мало. Но это было тысячу лет назад, и на другой планете. – Он снова помолчал. – Вы неправы, Банев, – сказал он. – Мы не покупаем вас. Мы просто хотим, чтобы вы остались самим собой, мы опасаемся, что вас сомнут. Ведь многих уже смяли… Моральные ценности не продаются, Банев. Их можно разрушить, купить их нельзя. Каждая моральная данная ценность нужна только одной стороне, красть или покупать ее не имеет смысла. Господин Президент считает, что купил живописца Р.Квадригу. Это ошибка. Он купил халтурщика Р.Квадригу, а живописец протек между пальцами и умер. А мы не хотим, чтобы писатель Банев протек между чьими-то пальцами, пусть даже нашими и умер. Нам нужны художники а не пропагандисты.

Он встал. Виктор тоже поднялся, ощущая неловкость и гордость, недоверие и уважение, разочарование и ответственность, и еще что-то, в чем он пока не мог разобраться.

– Было очень приятно побеседовать, – сказал Зурзмансор. – Желаю успешной работы.

– До свидания, – сказал Виктор.

Зурзмансор коротко поклонился и ушел, вскинув голову, широко и твердо шагая. Виктор смотрел ему вслед.

– Вот за это я тебя и люблю, – сказала Диана. Виктор рухнул на стул и потянулся к бутылке.

– За что? – растерянно спросил он.

– За то, что ты им нужен. За то, что ты, кобель, пьяница, неряха, скандалист, подонок, все-таки нужен таким людям.

Она перегнулась через стол и поцеловала его в щеку. Это была еще одна Диана, Диана Влюбленная – с огромными сухими глазами, Мария из Магдалы, Диана, Смотрящая Снизу Вверх.

– Подумаешь, – пробормотал Виктор. – Интеллектуалы… Новые калифы на час…

Однако это были только слова. На самом деле все было не так просто.

Виктор вернулся в гостиницу на следующий день после завтрака. На пропитание Диана сунула ему в руку берестяной туесок: Росшеперу прислали из столичной оранжереи полпуда клубники, и Диана здраво рассудила, что Росшеперу, при всей его аномальной прожорливости, с такой массой ягод в одиночку не управиться.

Мрачный швейцар отворил перед Виктором дверь, Виктор угостил его клубникой, швейцар взял несколько ягод, положил их в рот, пожевал, как хлеб и сказал:

– Щенок-то мой, оказывается заводилой у них там был.

– Ну что уж вы так, – сказал Виктор. – Он славный парнишка. Умница и воспитан хорошо.

– Так уж драл я его! – сказал швейцар, приободрившись. – Старался…

– Он снова помрачнел. – Соседи заедают, – сообщил он. – А я что? Я ж не знал ничего…

– Плюньте на соседей, – посоветовал Виктор. – Это же они от зависти. Мальчишка у вас прелесть. Я, например, очень рад, что моя дочка с ним дружит.

– Ха! – сказал швейцар, вновь приободрившись. – Так, может, еще породнимся?

– А что же, – сказал Виктор. – Очень даже может быть. – Он представил себе Бол-Кунаца. – Отчего же…

Посмеялись по этому поводу, пошутили.

– Стрельбы вчера не слыхали? – спросил швейцар.

– Нет, – сказал Виктор. – А что?

– А так получилось, – сказал швейцар, – что, значит, когда мы все разошлись, кое-кто, значит, не разошелся, подобрались-таки отчаянные головы, разрезали проволоку и – внутрь. А по ним из пулеметов.

– Вот черт, – сказал Виктор.

– Сам я не видел, – сказал швейцар. – Люди рассказывают. – Он осторожно огляделся по сторонам, поманил к себе Виктора и сказал ему шепотом на ухо: «Тэдди наш там оказался, подранили его. Но ничего, обошлось. Дома сейчас отлеживается».

– Обидно, – пробормотал Виктор, расстроившись.

Он угостил клубникой портье, взял ключ и поднялся к себе. Не раздеваясь, набрал номер Тэдди. Сноха Тэдди сообщила, что все в общем ничего, прострелили ему мякоть, лежит на животе, ругается и сосет водку. Сама же она нынче собирается в Дом Встречи проведать сына. Виктор попросил передать Тэдди привет, пообещал зайти и повесил трубку. Надо было еще позвонить Лоле, но он представил себе этот разговор, упреки, вскрики, и звонить не стал. Снял плащ поглядел на клубнику, спустился на кухню и выпросил бутылочку сливок. Когда он вернулся, в номере сидел Павор.

– Добрый день, – сказал Павор, ослепительно улыбаясь. Виктор подошел к столу, высыпал клубнику в полоскательницу, залил сливками, засыпал сахарным песком и сел.

– Ну, здравствуйте, здравствуйте, – сказал он мрачно. – Что скажете?

Смотреть на Павора ему не хотелось. Во-первых, Павор был сволочь, а, во-вторых, неприятно, оказывается, смотреть на человека, на которого донес. Даже если он и сволочь, даже если ты донес из самых безукоризненных соображений.

– Слушайте, Виктор, – сказал Павор. – Я готов извиниться. Мы оба вели себя глупо, но я – в особенности. Это все от служебных неприятностей. Искренне прошу извинения. Мне было бы чертовски неприятно, если бы мы с вами рассорились из-за такой ерунды.

• Предыдущая
• 35/47
• Следующая