Прекрасная незнакомка - Стил Даниэла - Страница 20

• Предыдущая
• 20/63
• Следующая

– Водитель! – Алекс озирался, словно при внезапном пробуждении. Они ехали 99-й улицей. – Везите меня в «Карлейль».

– Сейчас?

Алекс настойчиво повторил:

– Сейчас.

– Не в аэропорт?

– Нет.

Черт с ним. Всегда можно остановиться в квартире матери, если опоздаешь на рейс в Сан-Франциско. Она уехала на выходные в Бостон на какие-то там презентации своей новой книги. А ведь стоит попытаться еще раз хоть просто взглянуть на Рафаэллу. Если она не уехала. Если спустится из номера на свидание с ним. Если…

В своем номере в «Карлейле» Рафаэлла прилегла на широкую двуспальную кровать, в розовом атласном купальном халате, в кремовом кружевном белье под ним. В первый раз будто за целую вечность была она одна. Только что распростилась с матерью, теткой, двоюродными сестрами, теперь они направляются в аэропорт, на самолет до Буэнос-Айреса. Она же полетит назад в Сан-Франциско с утра, а нынешним вечером отдохнет, побездельничает в «Карлейле». Не надо соблюдать вежливость, терпение. Не надо выступать переводчицей своих родственников в дюжине модных магазинов. И не надо заказывать меню для всех, носиться по городу за покупками. Можно просто лежать с книгой в руках, расслабиться, а скоро горничная доставит ужин ей в номер. Рафаэлла сможет спокойно поесть без чьей-либо компании, в гостиной этого номера, в котором она привыкла останавливаться. Сейчас она поглядывает по сторонам, со смешанным чувством утомления и довольства.

Так приятно не выслушивать их болтовню, не поддерживать общее оживление, не притворяться радостной. У нее ни минуты для себя не было с самого появления здесь. Как и прежде. Как положено. А положено ей не оставаться одной. Никогда. Женщине такое не пристало. Она должна быть на виду, под опекой, под охраной. Исключая, конечно, ночное время, когда в одиночестве оказываешься в постели в отдельном номере, как вот сейчас, перед отбытием с утра в Сан-Франциско. Из номера она не выйдет, вызовет, если надо, горничную, а утром лимузин доставит ее в аэропорт.

В конце концов, осторожность уместна, а то ведь могло произойти нечто, призналась она себе и припомнила, как это было. Тысячу раз за истекшие два дня и вот сейчас снова ее мысли обратились к Алексу, вспомнились его лицо, взгляд, широкие плечи, мягкие волосы – нечто ведь произошло. Пристанет к тебе незнакомец в самолете. Пойдешь с ним на ленч. Сходишь в бар. Позабудешь свой долг. Влюбишься.

Она мысленно вернулась к своему решению, утешила себя, что поступила правильно. Надо перейти к другим темам. Нет смысла далее рассуждать об Алексе Гейле, так она сказала себе. Никакого нет смысла. Никогда она с ним больше не встретится. И не познакомится с ним ближе. А заявленное им в минувший вечер было лишь от глупейшего перевозбуждения. Глупого и грубого. Как он мог рассчитывать на новые встречи? Что дало ему основание решить, будто она не прочь завести с ним роман? И вновь замаячило перед ней его лицо, и явилось любопытство: не случалось ли подобного с ее матерью? Не бывало ли такое у кого-либо из ее близких в Испании? Судя по внешним признакам, каждая из них удовлетворялась жизнью под домашним арестом, когда при этом можно беззаботно тратить деньги, покупать драгоценности, и меха, и туалеты, бывать на праздниках, оставаясь постоянно в женском кругу, за тщательно охраняемыми стенами. Что же на нее напало? С чего бы это стали ей досаждать эти традиции? Женщины, знакомые ей по Парижу, Мадриду, Барселоне, все они бывали на вечерах и торжествах, на концертах, так и протекало их время из года в год.

И были у них дети… дети… сердце ее всегда саднило, стоило подумать о детишках. Сколько лет уже не могла она спокойно видеть беременную женщину, проходящую мимо, обязательно подступит желание разрыдаться. Никогда не сознавалась она Джону Генри, как ей тягостно не иметь детей. Но подозревала, что он сам это понимает. Не потому ли неизменно был предупредителен, баловал ее донельзя, хотел показать, что любовь его все сильнее.

Рафаэлла зажмурилась, села в постели в своем купальном халате, злая на себя, что позволила мыслям приобрести такое направление. От налаженной жизни она свободна еще один вечер, один день. Не обязана думать про Джона Генри, про его болезни, инсульты, про то, что будет с ней, пока он не умрет. Не надо думать и про то, чего она себя лишает и чего уже лишила. Что проку рассуждать о балах, на которых не бывать, о людях, с которыми не будешь знакома, о детях, которых у нее так и не будет. Она отрезана от той жизни. Это ее судьба, ее путь, ее долг.

Тыльной стороной ладони она смахнула со щеки слезу и заставила себя приняться за книгу, лежавшую рядышком на кровати. Это была «Любовь и ложь», купленная еще в аэропорту, а мысли были в духе тех, от которых всегда уводили ее романы Шарлотты Брэндон. Пока читаешь книгу, то от всего, кроме увлекательных ее перипетий, голова свободна. Эти романы были единственным прибежищем. Успокоительно вздохнув, Рафаэлла обратилась к книге, благодарная Шарлотте Брэндон за то, что по-прежнему та может сочинять по две в год. Иногда и перечитаешь. Рафаэлла все ее книги прочла не меньше двух-трех раз. На разных языках. Но сейчас успела одолеть лишь две-три страницы, как зазвонил телефон и сокрушил мир, в который она вступила.

– Алло!

Странно, что ей позвонили. Мать, надо полагать уже в самолете. Из Сан-Франциско звонить не станут, если только не произошло чего-то ужасающего. Она сама туда дозвонилась с утра, поговорила с Джоном Генри, а сиделка сказала, что он чувствует себя хорошо.

– Рафаэлла? – Сначала она не узнала голос, но тут же сердце у нее заколотилось.

– Да? – Он едва расслышал ее.

– Я… я прошу прощения… хочу спросить, нельзя ли увидеться с вами. Верно, вы все мне объяснили вчера вечером, но вот я подумал, не удастся ли нам обсудить это более спокойно и просто поддерживать знакомство. – Сердце у него колотилось не слабее, чем у нее. Вдруг она скажет, что не желает его видеть? Ему показалась невыносимой мысль, что он может никогда больше с ней не встретиться. – Я… Рафаэлла… – Она не отвечала, и он пребывал в страхе, что сейчас она положит трубку. – Вы здесь?

– Да. – Слова будто не слушались ее. Зачем ему было это делать? Зачем звонить ей теперь? Она подчинялась своему долгу, своим обязанностям, зачем же он так настойчив и жесток? – Я здесь.

– Можно мне… Можем ли мы… Можно мне встретиться с вами? Я уезжаю в аэропорт через несколько минут. Решил забежать и проверить, нельзя ли увидеться. – Вот и все, чего он желал. Поговорить еще минутку, прежде чем поспешить на последний рейс.

– Вы где? – спросила она еле слышно.

– Я внизу, – сказал он столь смиренно и покаянно, что она рассмеялась.

– Здесь? В отеле? – переспросила она с улыбкой. Право, он забавен. Как совсем маленький мальчик.

– Что вы скажете?

– Алекс, я не одета. – Но это была пустячная деталь. Оба вдруг поняли, что он победил. Хотя бы на несколько минут. Но победил.

– Велика важность! Мне все равно, пусть хоть в одном полотенце… Рафаэлла?

Оба примолкли, и в этой паузе Алекс расслышал отдаленный звук дверного звонка в номере.

– Это ваша мать пришла?

– Едва ли. Она улетела в Буэнос-Айрес. Наверно, мне доставили ужин.

Через секунду дверь номера медленно растворилась, и официант вкатил в номер сервировочный столик. Она подала знак, что подпишет чек, сделала это и вернулась к телефонному разговору.

– Как мы поступим? Вы сойдете вниз или мне подняться и стучать к вам в номер? Или, может, мне нарядиться официантом? Что выбрать?

– Алекс, ну будет. – И вновь стала серьезна: – Я вам все объяснила.

– Да не все. Вы не объяснили мне, отчего избираете такое решение.

– Потому что люблю своего мужа. – Она зажмурилась, словно бы стойко отрицая, что уже неравнодушна к Алексу. – И у меня нет выбора.

– Неверно. Возможностей выбора у вас сколько угодно. Как у любого человека. Иногда не хочешь их признать, но они являются сами. Я понимаю ваши чувства, уважаю их. Но хоть поговорить-то нам позволительно? Увидите, я буду стоять в дверях. Вас не трону. Обещаю. Хочу просто посмотреть на вас. Рафаэлла… Прошу…

• Предыдущая
• 20/63
• Следующая