Лилия и шиповник - Сомов Кирилл Григорьевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/66
• Следующая

Мальчик нахмурился, потер лоб. Сдвинул повязку, затем и вовсе отправил ее в карман.

— Ну, это, Сена... — нерешительно сказал он.

— О, ja! Richtig! Еще?

— Рейн, Дунай...

— Ja... Вспоминайте, принц, вспоминайте! Лондон на какой реке расположен?

— Лондон? Там есть река? — удивленно переспросил принц. Потом пожал плечами. — Не помню...

— Очень плохо, ваше Высочество. Всего три дня назад был об этом урок. Наверняка, ваш брат скажет нам правильный ответ. Так, Генрих?

Филипп наградил брата ненавидящим взглядом, но Генрих уже не обращал внимания на подобное отношение, привык, за столько-то лет он хорошо изучил повадки братца!

— Темза, учитель, — без особых эмоций ответил Генрих и продолжил запись.

— Ja! Richtig! Вот видите, Филипп, вам следовало бы более настойчиво и прилежно учиться!

— Ладно... — снова двинул плечом Филипп, боком придвинулся к столу и влез на высокий табурет.

— Берите альбом, Филипп. Продолжим. Итак, столица Италии великий Рим стоит на реке Тибр...

Филипп лениво скользил пером по бумаге, почти не вслушиваясь в слова учителя. Мысли его витали далеко-далеко, в Карибском море, у берегов Антигуа, где испанский галеон вел бой с пиратским корветом...

Но ни на второй, ни на третий день гонец не принес хороших вестей. Мальчик хоть и пришел в себя, но мог только пить, есть понемногу, а на разговор не откликался. Горячка, начавшаяся в первую ночь, к счастью не затянулась надолго.

Юный Генрих не находил себе места. Он уже и сам удивлялся, чем же притягивает его бледное лицо незнакомого мальчишки, почему так манит и влечет к себе. Принц автоматически ел, занимался, отвечал на колкости брата и расспросы отца.

На третий день король все же снял «домашний арест» и позволил принцу нанести визит в больницу. Приказав при этом, что Генрих должен отправиться в карете и под присмотром десяти гвардейцев.

Пять гвардейцев, не спеша и приглядываясь ко всем встречным, двигались верхом перед каретой, пятеро — позади. А в самой карете принц находился под неусыпным оком графа д’Ориньяка. Окна были прикрыты занавесями, на дверях не было гербов. Ничто не должно было указывать на присутствие принца. Генриху все это было безразлично. Лишь бы поскорее добраться до больницы!

Дорога заняла больше двух часов. Карета величаво остановилась прямо возле порога и навстречу выбежали не только доктор, но и несколько девушек-монахинь. Визит столь именитой особы доставил им несказанную радость. Юные лица расцвели улыбками, словно распустившиеся бутоны роз. Но принц лишь мельком наградил их взглядом и поспешил внутрь.

Уже знакомым коридором он прошел прямиком к постели больного, присел на услужливо подставленный табурет. С замиранием сердца поднял взор и... перехватило дух. На него глядел ангел!

Бледное неземное лицо, уже отмытое от грязи, в обрамлении слипшихся светлых прядок волос; пересохшие бесцветные губы... Глаза... В этот раз глаза были широко распахнуты и оказались светло-зеленого цвета, с крапинками.

Грудь мальчика вздымалась и опадала с хриплым отзвуком, перемежаясь с еле слышным стоном... Но все же мальчик нашел в себе силы и попытался улыбнуться.

Генрих взял его ладонь. Она, по-прежнему холодная, бескровная, напоминала пойманную и уснувшую плотвичку. Принц слегка поморщился — плечо мальчика было перевязано и на ткани выступило пятно крови, темно-вишневое, неприятное на вид...

— Сильно болит? — спросил наконец принц, справившись с волнением.

— Нет... Почти нет... Чуть-чуть... — голос мальчика напоминал шелест сухих листьев.

— Ты скоро поправишься. Вот увидишь, все будет хорошо. Надеюсь, ты когда-нибудь простишь меня...

— Ваше... Высочество, вы ни в чем не винов... — мальчик закашлялся, но быстро справился с собой.

— Тшш... Тебе нельзя разговаривать... Молчи, лучше молчи... — говорил тихо принц, поглаживая руку мальчика.

— Ваше Высочество, — сзади неслышно подошел доктор. Он все время стоял в стороне и следил за состоянием больного. — Ребенок еще слишком слаб. Вам лучше оставить его и навестить позже.

— Да, да, конечно. — спохватился принц. — Я сейчас уйду... Но скажи хотя бы, как твое имя?

— Жан-Мишель Бельтуаз, ваше Высочес... тво...

— До скорой встречи, Жан-Мишель, до скорой встречи...

Принц поднялся, ласково посмотрел на мальчика и направился на улицу. Молча сел в карету, отвернулся к затемненному окну и словно бы задремал. Граф не решился заговорить. Он, как незримая тень, находился рядом, однако не вмешивался — принц должен разобраться в своих чувствах.

А принц размышлял: « Малыш здорово держится. Совсем слаб, а вид геройский. Улыбается... Надо же — Жан-Мишель Бельтуаз, какое громкое имя! Словно у дворянина. В следующий раз надо подробно выспросить, откуда он. А главное, как он узнал о той злополучной телеге? Может и правда заговор, как думает отец? Лишь бы он выздоровел! Господи, помоги ему! Дай силы!..»

Будь на то его воля, принц Генрих посещал бы больного мальчика ежедневно. Но во дворце один за другим шли бесконечные официальные приемы и требовалось присутствие всей королевской фамилии.

Приходилось часами просиживать в неудобном кресле, выслушивая речи иностранных гостей. А потом обеды, где малейшее отступление от этикета замечалось строгими церемониймейстерами. Все это порядком изматывало не только детей, но и взрослых.

Король не делал никаких послаблений в режиме, даже не отменил занятий. И Генрих с Филиппом встречали вечер как подарок небес, падали в постели без сил и тут же засыпали.

Лишь через неделю, долгую как зимняя ночь, принц вновь отправился в больницу св. Женевьевы.

— Ваше Высочество! — встретил его доктор Сен-Лурье, — спешу вас порадовать хорошим известием. Мальчик уже встает и вполне готов к переезду. Если вы, конечно, не решите оставить его здесь.

— Благодарю, это действительно прекрасное известие! — принц просиял. — Я вижу, что здесь о мальчике заботятся, но все же мне хотелось бы видеть его подле себя. Вы ведь сами видите, что я не могу часто навещать его.

— Ну что ж, думаю, что вы сможете забрать мальчика уже сегодня. Он достаточно окреп.

— Пойдемте же, пойдемте скорей к нему! — заторопился Генрих.

Жан-Мишель сидел на кровати, опершись свободной рукой на подушку и листал тонкую книжицу. Другая рука висела на перевязи.

— Здравствуй, — сказал принц, подходя поближе.

Мальчик поднял глаза, слегка смутился. Принц с удовольствием отметил, что болезненная бледность лица сменилась розовым оттенком.

— Здравствуйте, ваше Высочество, — ответил мальчик и попытался встать.

— Нет, нет, не вставай! — спохватился Генрих. — Ты позволишь мне присесть рядом?

— Это честь для меня, — произнес мальчик и указал книжкой на свободный табурет. Принц расположился на нем и помолчал с минуту.

— Как ты себя чувствуешь? Болит плечо?

— Да, немного побаливает. Но уже гораздо меньше.

— Что читаешь?

— Это сочинения Робера де Буало, про рыцарей.

— Не слыхал. Должно быть занимательно. Вот что, я собираюсь забрать тебя сегодня во дворец. Ты не против?

Жан-Мишель вопросительно взглянул на доктора.

— Мальчик мой, во дворце тебе будет намного лучше. Там и уход совершенно особый, и врачи более знающие. Не отказывайся. У меня, сам видишь, работы невпроворот, некогда заниматься только тобой одним. Но ты ведь уже идешь на поправку. Еще от силы месяц и думать забудешь о своей ране. Поезжай, малыш.

• Предыдущая
• 4/66
• Следующая