Остатки былой роскоши - Соболева Лариса Павловна - Страница 61
- Предыдущая
- 61/64
- Следующая
– Может, может. А Иволгин?
– Вы же теперь в курсе, я защищал Иволгина и маленького Кима от Туркиной. Честно говоря, мне долго придется сводить все до кучи, я пока сам не въеду во все тонкости. Думаю, с теми, кто остался в живых, должен поработать психиатр. Скажу одно: действие наркотиков губительно влияет на мозг. Я потому и сделал такие выводы, что все семеро вели себя неадекватно. Совсем плохо вели себя. Нормальному человеку не придет в голову вытаскивать гроб из могилы, вы сами это говорили...
– Я говорил? – усомнился Куликовский. – Что-то не помню.
– Да, говорили, когда я докладывал вам об эксгумации... ящика. Иволгин опекал Кима, сына Рощина, вот и влип в историю. А «великолепная семерка» подогревала друг друга, ну что Рощин не мертвый, а живой. Кто-то пустил эту утку, они и поверили. Ага, а под воздействием нарковеществ им везде мерещился Рощин. Всем. Вот и пошло-поехало...
– Значит, ты считаешь, Иволгин ни при чем? – И Куликовский посмотрел на Степу в упор, словно не верил ни одному его слову. Тот сглотнул слюну от напряжения, но взгляд выдержал, не моргнув. – Так бы сразу и сказал. А то столько слов... Ступай. Нет, постой. Ты не заешь, кто наклеил на стены домов в городе плакаты?
– Плакаты? Не знаю. А что там на них?
– У тебя будет возможность узнать. Думаю, все содрать не успеют. Так на кого дело будешь заводить?
– На Туркину и Ежова. Они похитили ребенка.
– На Зиночку? Ну, если она выживет. Кстати, а Ежова машина сбила. Сам под колеса бросился. – И Куликовский тяжело вздохнул.
– Что вы говорите! – удивился Степа. – Почему?
– По улицам будешь ехать, поймешь. И Сабельников не в порядке. Однако странно: все же эти семь человек пострадали, вроде как уничтожены. Ты не находишь?
– Так ведь я объяснил: крыша протекла.
Куликовский покивал, недоверчиво глядя на подчиненного, и пошел к своему автомобилю. А Степа подумал, что в отчете надо будет написать что-нибудь более убедительное, чем то, что он сейчас нес Куликовскому. Но тут его внимание привлек Толик: паника, ужас, страдание сменялись на его лице с необыкновенной скоростью. «Паникуй сколько угодно, а машину все равно предстоит показать хозяину», – мелькнуло в голове Степы. На всякий случай он отступил подальше. А Куликовский, занятый мыслями о странных событиях недели, шел к машине, приближался к Толику, поднял наконец глаза и... вдруг стал как вкопанный, устремив взгляд на помятую машину. Сначала побагровел, затем посинел, а надбровные дуги остались белыми. Это означало, что шквал неизбежен. Толик поспешил заверить:
– Раз плюнуть, клянусь! Отрихтуем, замажем, закрасим...
Последовали пять минут грома и молний. Степа и Толик пережидали их с самоотверженным терпением, пока не услышали:
– Убирайтесь к чертовой матери! Чтоб как новенькая была!.. И мне на глаза не показываться неделю!
Мигом прыгнули они в помятую машину, где сидели уже остальные, и – с глаз долой. Куликовского тем временем пригласили в служебный автомобиль, он лишь пригрозил кулаком пыли, оставленной подчиненными на дороге, и плюхнулся на сиденье.
Позади осталась станция юннатов, впереди виднелся город. Толик задумчиво вел машину. Пассажиры тоже притихли.
На обочине появился человек. Ким схватил Толика за плечи:
– Стойте, это мой папа!
Мальчик вылетел из машины и попал в руки отца. Едва те обнялись, Степа крикнул, что за ними едут менты и лучше убраться отсюда быстрее. Два Кима потеснили на заднем сиденье Аркашу, Яну и Наума.
– А я знал, что ты не умер, – заявил Ким-младший. – Я часто слышал твой голос ночью, но никому об этом не говорил. И сегодня не сказал, что видел тебя, когда играл с тетей в заложников.
– Ты молодец, на тебя можно положиться, – сказал отец, гладя мальчика по голове.
Остальную дорогу все молчали.
Бражник вторично покинул нары с помощью адвоката и денег. Все, теперь у него ничего не осталось. Последние четыре тысячи долларов и восемьдесят тысяч рублей со счета в банке перелетели в чужие карманы. Адвокат сообщил о гибели Фоменко и Хрусталева. Сегодня хоронят обоих. Пышно, торжественно, богато – как принято хоронить в городе высокопоставленных особ. В три часа Бражник может проститься с ними. «Ну нет, – решил про себя Бражник. – Теперь я на кладбище попаду только в одном случае. Когда меня туда понесут». Он прыгнул в трамвай. Безумно хотелось выпить и закурить, но забегать ни в одно кафе не стал. Домой! Дома выпьет, подумает обо всем, закрывшись на все замки, какие есть. А дух свободы сладок и приятен! Вдруг вспомнив, как попал к нему коробок с кокаином, сразу выпрыгнул из трамвая на следующей же остановке. Обыскал карманы, однако подозрительных предметов не обнаружил. Вздохнул с облегчением и пешком отправился домой, не отвечая на приветствия знакомых, не останавливаясь, чтобы переброситься парой слов. Встреченные знакомые лишь недоуменно разводили руками, ну и черт с ними. Вот и дом, а вон подъезд... Бражник был почти счастлив...
– Гражданин Бражник?
От звука незнакомого голоса он сжался в комок. Оглянулся, и внутри все опустилось. К нему подходили два милиционера, еще два стояли и курили у его гаража. Геннадий Павлович покрылся холодным потом. Он практически не слышал слов о поступившем сигнале и просьбу открыть гараж. Бражник выполнял требования механически, догадываясь скорее по артикуляции, чего от него хотят. Все происходило как в страшном сне. Обыск, находка. Полкило марихуаны, немножко кокаина, морфий в ампулах, несколько расфасованных пакетиков с героином... Полный набор! У Бражника закружилась голова, его покинули силы, и он сполз по железной стене гаража на пол. А потом хохотал в голос, когда на него надели наручники. Хохотал безумно, из глаз потекли слезы, но слезы от безудержного смеха.
В это же время Яна и Степа добрались до общежития. Он вяло отреагировал на плакаты, которые сдирали со стен дворники. Когда он впервые увидел плоды ночных трудов людей Рощина, его чуть не вывернуло от вида Туркиной и Ежова, а теперь было без разницы, кто на них запечатлен. Хотя чувство омерзения все же посетило, но ненадолго.
Поднимаясь на седьмой этаж, Степа спорил с Яной, что необходимо сделать сначала: залезть в душ или поесть. Десять минут спустя оба спали, забыв раздеться и постелить постель, забыв принять душ и поесть. А прилегли перед телевизором всего на минуточку – спины ныли, а ноги затекли.
Тем временем Николай Ефремович вел борьбу с пришельцами из ада. Черти в рост человека преследовали его. Хари у них были отвратные, когти и рога длинные, ноги с копытами волосатые, а шерсть зеленая. Маленькие чертики больше смешили, эти же пугали страшным видом, а еще они постоянно разговаривали. Он спрятался от них в шкафу, но они раздвигали рогами одежду, тыкали носами в форме свиных пятаков в Николая Ефремовича. Он вылетел из шкафа и побежал в ванную. Твари из преисподней выплывали из воды, вытекали из крана, росли, как мыльные пузыри, и прыгали на кафель уже рослыми чертями. Сабельников помчался в спальню. Долго не кричал от непередаваемого ужаса, но наступил момент, когда он не выдержал. Он пил и пил потому, что в пьяном состоянии не боялся бесов. И чем больше заливал страх алкоголем, тем крупнее и страшнее становились черти, они вырастали до потолка, их появлялось все больше. Это ужасно, когда один черт хватает тебя за голову, другой сует свой пятак прямо в лицо и скалится, а третий... Николай Ефремович схватил настольную лампу и принялся колотить чертей, вопя во всю глотку.
Помощники уже давно знали, что шеф на головку сильно болен, но не решались вызвать неотложку. А тут разыгралась настоящая битва в спальне. Они попробовали усмирить Сабельникова, как вчера в кабинете, но тот спустил их с лестницы, проявив при том недюжинную силу. Набив шишки, ребята сказали: «А оно нам надо?» Позвонили, вскоре приехала помощь.
Николай Ефремович заперся в спальне и продолжал борьбу с чертями. Он крушил мебель, приговаривая что-то. Санитары выбили дверь, надели на мэра смирительную рубашку. В этот трагический момент вернулись из круиза жена и дочь. Что ж поделать, пришлось им приятные впечатления сменить на очень неприятные. Николай Ефремович не узнал их, кидался драться, но, связанный, только бодался головой. Он называл жену сатаной, а дочь ведьмой, те горько рыдали.
- Предыдущая
- 61/64
- Следующая
