Море остывших желаний - Соболева Лариса Павловна - Страница 35

– Как видишь, я тебя не обманул, – воркующим голосом говорил в то же время Шах Бельмасу. – Твоя дочь в порядке. И будет в порядке, если мы с тобой договоримся.

Вот и начались угрозы.

– А Зарецкая? – вставил Бельмас. – Почему она здесь?

– Ну, как же, – добродушно улыбнулся Шах. – Ты очень старался, пряча убийцу Гринько. Такое участие проявляют только к любимой женщине.

– Что-что? – насторожился Бельмас. – Убийцу? А я думаю, моего друга Андрюшу завалил ты.

– Нет, – рассмеялся Шах. – Его убила Зарецкая, и ты это знаешь не хуже меня.

– Почему решил, что она убила, а не я?

– Нет, ты не стрелял в друга. Ты принципиально никогда не носишь оружия, не так ли? Не взял и сегодня. Более того, назову точное время убийства – без десяти минут семь. Мои люди умеют добывать сведения. Выстрел слышала уборщица в нижнем офисе, но не придала странному хлопку значения. И как раз без десяти семь приехал ты за своими деньгами, следовательно, выстрелить не мог. А Зарецкая находилась там, пробыла очень недолго, всего несколько минут. Выбежала из здания взбудораженная, ее лицо пылало, а уехала, будто убегала от кого-то..

– Ты видел, как она стреляла?

– О женщины! – вновь рассмеялся Шах. – Они изворотливы и умеют убедить мужчину в своей непорочности. Я не видел, как стреляла Зарецкая, но возле офиса дежурили мои люди, они ее знают.

– И что же они знают о ней? – не кончались вопросы у Бельмаса.

– Она успешная портниха. Сейчас много готовой и качественной одежды, но у нее масса клиентов. А все почему? Одежда от известных фирм очень дорогая, а Зарецкая строчит не хуже, пришивает фирменные лейблы, фурнитуру. За сумму в несколько раз меньше клиент приобретает одежду, которую не отличишь от Армани или Гуччи. Разве не мошенничество?

– Способ выжить, – высказал свою точку зрения Бельмас.

– Но это ерунда. Не так давно она решила вложить деньги в дело, ее подхватил Гринько и надул на два миллиона рублей. Она обозлилась. Как видишь, у нее есть мотив убить его. И она убила. А ты помог ей выбраться из города. Но я обещаю сохранить твою тайну.

– А зачем ты ее друга взял? Я его сейчас увидел первый раз в жизни.

– Чтоб пустой паники не поднял. Он помог нам выманить Зарецкую.

– Ну а теперь о главном – что от меня ты хочешь?

Шах выпил воды и весьма дружелюбно сказал:

– Отдохни, дорогой. Тебя отведут в комнату и принесут ужин. О деле поговорим завтра.

В комнате Бельмас не стал включать свет, снял пиджак, кинул его на кресло и попытался открыть окно. Не вышло. Он упал на кровать, зло процедил:

– Крапленый король. Ну, погоди, я тебе устрою фейерверк, какого любимая Родина не знала со дня Великой Победы. Дай только срок.

Глубокая ночь, а в доме не во всех окнах погас свет. Держава с Горбушей сидели под деревьями, изрядно промокли и продрогли. Ждали, когда выйдет Бельмо. Глупо? Вовсе нет. Если дело серьезное, то обсуждение может затянуться. Потом, это важно: захватили дочь, значит, Бельмо им нужен. Выкуп он не заплатит, у него денег нет, следовательно, Бельмо должен что-то сделать для них. А как сделает, сидя в доме? Его выпустят.

Так рассуждал вслух Держава, а может, успокаивал себя и Горбушу. Именно он настоял подождать немножко, только «немножко» затянулось. Но вот он посветил зажигалкой на дисплей сотового телефона и вздохнул:

– Два. Не ночевать же он там будет?

Горбуша пожал плечами, что в переводе означало: может, и заночует. Держава поднялся на ноги, вытянул шею, вглядываясь вдаль:

– Хуже нет неизвестности. Кто они, что им надо... Меня терзают смутные подозрения, что Бельмо в плену. Нет, ну какого хрена торчать там? Значит, не сам торчит, а его... А нам чего делать? Куда деваться? Этот козел застреленный повис на нас. Как выпутываться без Бельма? Ты че?

Горбуша приподнялся, прислушиваясь к звукам. Прислушался и Держава, высунув язык от напряжения, да ничего неестественного не услышал. Кажется, и Горбуша успокоился.

– Сгоняем на разведку? – предложил он Горбуше. Тот снова пожал плечами, что в данном случае означало: зачем? – Ну, поглядим, что там... Ты как хочешь, а я пошел. Не нравится мне все это. А вдруг получится попасть в дом?

Он начал пробираться сквозь кусты, отодвигая мокрые ветки руками. Горбуше ничего не оставалось, как двинуться за ним. Вот и дорога, за нею маленький лужок с травкой, дальше ограда...

– Давай так... – Держава утер нос тыльной стороной ладони, после указал направо, – ты иди туда, а я туда. Ищи лаз. Просто посмотрим, что у них где...

И вдруг обоим в затылок уперлась холодная сталь.

– Стоять! – гаркнул некто сзади.

Гаркнул свирепо. Ну а сталь была не что иное, как обычные дула пистолетов. Неизвестно откуда возникли перед Державой и Горбушей две фигуры. А сзади сыпались свирепые приказы:

– Руки в гору! – Пришлось подчиниться. – Носом в землю! Я сказал носом в землю! Лежать!

– Нервный какой-то, – буркнул Держава, ложась в грязь.

Не успел Сербин открыть ключом дверь своего кабинета, а мама задержанного Вадима Гринько тут как тут. Она шла по коридору наверняка к нему, шла решительно, твердым шагом, как будто замыслила застрелить следователя прямо на рабочем месте или возле него. Следователь мигом просчитал: либо будет взятку предлагать, либо угрожать и намекать на крупные связи с людьми, способными турнуть его с работы, либо унижаться и давить на жалость. Все это было так часто, что Виктору Серафимовичу стало скучно.

Так и есть: к нему пожаловала. Подошла, остановилась, а взгляд направила в него, словно он палач и от него зависит, какой будет казнь – быстрой или мучительно медленной. Сербин толкнул дверь:

– Проходите.

Расселись. Он устроил руки на столе, сцепив пальцы в замок, она сложила ладони на коленях.

– Слушаю вас, – произнес следователь холодно, чтобы мадам Гринько не очень-то рассчитывала на свои приемы. – Вы хотите мне что-то сообщить?

– Да. Я пришла сделать заявление.

– Какое? – Ему так хотелось быстрее покончить с ее визитом, что проявил нетерпение, подгоняя Агату.

– Мой сын... Вадим... не мог убить своего отца.

Какое милое заявление. Главное, тривиальное донельзя.

– Огорчу вас, – вздохнул Сербин. – Статистика показывает, что за последние годы убийства родителей участились и в тех районах, где всегда были сильны патриархальные традиции. В психиатрии даже термин новый появился, который так и называется: «убийство родителей».

– Но Вадик этого не делал, – резко бросила Агата.

– Вы так убеждены, что у меня создалось впечатление, будто вы знаете, кто убил, – не удержался он от сарказма.

– Знаю, – сказала она.

– Ну и кто, по-вашему, убил?

– Я убила мужа с его секретаршей... и Белоусову.

М-да! Бывают и в его работе неожиданности. Их не ждешь, а они – вот вам, пожалуйста, в самый неподходящий момент грянули как гром среди ясного неба, когда работы полно. Сербин откинулся на спинку стула, с минуту изучал воплощение материнской жертвенности. Лучше б она взятку предложила! Сразу бы выставил мадам Гринько и занялся делом. Теперь, судя по всему, ее придется подлавливать, изобличать во лжи, путать, а времени на все будет столько потрачено... Она-то неплохо подготовилась, раз притащилась спасать сыночка. Без сомнения, ночь Агата не спала, полагая, что отоспится на нарах.

– Не морочьте мне голову, – пожал он плечами, еще надеясь, что женщина опомнится, извинится и к чертовой матери уберется.

– Повторяю: я убила мужа, его секретаршу и Белоусову.

В кабинет ворвался Оленин, шумно поздоровался:

– День добрый, как самочувствие?

– Самочувствие? – не сводя с Агаты крокодильих глаз и чувствуя, как закипает, переспросил Сербин. – Спасибо, плохо.

– Что так? – растерялся Оленин, перевел взгляд на Агату. По выражению лиц Виктора Серафимовича и посетительницы догадался, что произошло нечто неординарное.