Maledictum Scavri Valentini - Скавр Валентин - Страница 17

Узаконив свои отношения с Дьяволами, скользящие в незримом, они становятся неотличимы от извечных врагов божественности, от исступленных апостолов расколотой невинности, уже никем не могут быть названные людьми, но названные чудовищами, блистательные и жуткие, пульсирующие в Бездне и человеческой плоти.

Гонимые собой в непреходящую ночь, гонимые собой, как бесы бесконечного саморазрушения, неудовлетворённые, вобравшие в себя долгие, слишком долгие для человеческой надежды, дороги, они обречены на них вечно; их протяжённый в напряжении, нервный путь оставляет маяки для идущих следом, разжигая ищерь древнейшей крови на лобных местах, пронизывая внешним фатумом, терзая дьявольским духом устремленного вслед за ними мятежного человека… и Ад повсюду движется вместе с ними… и разум, как упорный червь, гложет время.

Они знают цену наслаждения и боли, отчаяния и страха, и упоения погибелью, и не даруют их напрасно, раскрывая себя в непостижимом естестве демонического деяния, в чудовищном обаянии свирепствующей, звериной грации.

Священны их дух и их кровь, что выплеснуты на алтари при пересечении дорог Демона и человека, собираемые воедино и трепетно в ужасающий Грааль дьявольского бессмертия бурлящего в хаосе существа. Не имеющим привязанностей в истекшей жизни, не имеющим более границ в осязаемом отрезке временного бытия, что связывали воедино пришедшего извне и нарождённого из человека, им остаётся утолить в себе жажду огня свежим пламенем, и выдохнуть пепел поверженного человека. Они возвращают к основам Зла всякое существо, осаждённое плотью рока в недрах погибели, погружаясь во глубь Тьмы, развёртываясь по спирали, разверзаясь по нисходящей, падая в бесконечности… Они форсируют жизнь самоотверженно и непреклонно, пульсируя над ней бездушными, но живыми, пылающими тенями апокалиптического Зла, не отступая ни перед чем, и даруя возможность пути следующим за ними… отдавая самих себя без остатка, погружаясь вовне этого мира, оставляя свою плоть висеть клочками на шипах терновника — украшать рваные знамёна, устрашать чернь этим символом разрушения человеческой природы…

Только тогда мы будем удовлетворены на данном этапе, только тогда изменится само существо того, чем мы владеем здесь, и изувеченный человек, ныне Демон, приблизится к Алтарю.

Священники вещают с амвона о том, что Ад гибелен. Их слова крушат молчание, глаза мечут молнии, их рты извергают громы и источают запах серы. Их цель — отвратить души от внешней Бездны. Они видят воплощение всех своих грез в умиротворении океана Зла. Они говорят, что лишение божественного Света, гибель души — это Ад. Они говорят — триумф греха и Смерти — это Ад. Их религия не позволяет им говорить иначе…

Они правы… но это — правота священников.

Они “охраняют” землю от распада и хаоса… Изгоняют мнимых бесов… Топят в крови здравое инакомыслие… Никогда не ведая того, что за чертой, никогда не вглядываясь в глаза своему отражению, ведомые instinctu divinitatis на крестные муки, на вечную жизнь, они бесполезны, как на кресте, так и под ним. При всех своих воинственных догматах, но слишком ограниченные, при всех своих “победоносных” реликвиях, но слишком зависящие от бога, слишком приближенные к нему, чтобы разглядеть и понять истинную величину могущества Сатаны… слишком зависящие от божественных причин… слишком очеловеченные, чтобы суметь стать достойными противниками Аду.

Загнавшие себя в западню между Смертью, плотью, богом и грехом, плодя осатаневших богов сумерек, они могут заставить других смотреть в глаза своему страху, но сами избегают видеть … Они утверждают — вне Церкви нет бога. Вне Церкви нет истины. Они также лгут, когда скрывают от людей, стареющих в избранных ими стенах, бога и истину.

Скользящие по поверхности, играющие с формами, боящиеся вторгаться в суть, соблюдающие опасные запреты, они создают запреты для других, изрекая вето, не имеющие значения. Слепое шествие человека в религии угодно их богам. Их собственный взгляд на грех, их взгляд на желание плоти самой познавать себя, не оставляет иной альтернативы, как новосотворённый грех и древнее лицемерие. Осязая грязь под сердцем, оставляя Ад, как наказание, Ад, как единственный и неизбежный выбор в отношении осуждённой ими души, они скорбят о невинных, оплакивая себя… залечивая орудием пытки болезнь души в больном мире.

Они подвержены слабости и порокам многих из людей.

Дай им Господь время… одно лишь время… Дай им имущество — они станут грязны и изворотливы, чтобы сохранить его. Дай им рабов, и они станут достойными того, чтобы впредь с ними обходились как с рабами. Дай им целую вечность и оставь их в покое… в жадной толпе… у трона…

Они говорят, что внутренняя чистота хранит их от мирских соблазнов. Они говорят, их внутренний храм свободен от нечистот, и непорочна святая плоть пред хищными глазами.… Когда невеста Христа стала женой государства, единственное, что не позволило нам использовать её по назначению, использовать её как шлюху — это наша врождённая чистоплотность.

Названные кроткими, они — возбудители воинствующей ксенофобии…

Ломать гордость надменных… Карать непристойных в своём познании… Мятеж духа, мятеж ума — вот то, против чего они выступают… вот то, что вечно над ними… чуждое… недосягаемое… голодное…

Их любовь — с привкусом человеческой морали, в испарениях слёз, в аромате Вечности, но нет и слова о чести в их бесконечных, праведных речах. Что могут знать они о ЧЕСТИ, чему могут научить, если всё, что возведено ими в разряд греха, обличает то, что невыносимо для их зависимого, рабского духа?

Им ли сравнивать между собой страдания безропотного раба и боль жестокого перерождения тех, кто каждый раз переступает через себя, полностью осознавая свой собственный выбор, принимая на себя всю ответственность за свой истинно мятежный, гордый, несгибаемый дух?

Им ли, прячущимся от ответственности под сенью креста, говорить о том, что гордый дух становится непрочен и слаб, когда добровольно избирает ту боль существования в чёрных, терзающих недрах не-бытия света и жизни, чтобы принять гибель, но не спасение, но только бы не молить о снисхождении того, кто требует бесчестья, кто предлагает прощение за отказ от мятежной воли?

Им ли, жрецам добровольного повиновения, оценить сполна этот peccatum mortale, когда возносятся над собой падшие в пропасть, не способные быть покорёнными, без тени надежды, без тени желания ценой своего смирения завершить бесконечное скольжение в этой необъятной обители, когда достигают своих глубин, становящиеся сильнее самого фатума, выражающие рабской религии своё аристократическое презрение, избирая ту безраздельную власть погибели, избирая ледяное мужество наследовать тот Ад, что представлен в святынях чёрным, тот Ад, чья суровая действительность превосходит все немеркнущие, ужасающие легенды о Нём.

Разве способны паразитирующие на своём боге и народе понять таких людей, обладающих звериным характером силы, звериным чутьём справедливости и бескомпромиссным пониманием своей чести, разве способны понимать и не страшиться сатанинской силы и гордости их неистребимого рода? Им ли, напрасным жрецам, постичь свободный дух Ада? Им ли понять сам Ад?

Кипящая, клокочущая, грязная пена бытия бьется об их рты.… Разве возможно говорить правду их языком? Разве можно знать, сколько ещё ловушек сплетёт их совесть? Сколько же их, языков, не знающих ни правды, ни молчания, вопрошающих, сколько осталось нам?… Погибель — наше Царство по праву, нам ли убояться Смерти?

Слёзы сожжённой ведьмы не останутся неотомщенными, можно разрушить логова, но не зарастают травой тропы ненависти… Истощающая пандемия, расползающаяся по земле, укрепляющаяся в склепах и храмах, проникающая во все углы земной реальности, удобряющая щедро и выгодно безутешную землю чёрной ложью и животной жестокостью, сплачивающая низкий народ под своей жадностью, — христианство, как способ организации их мира, как привычный оплот их бренного бытия, — только лишь насыщенный кровью плацдарм, земные условия для преображения бунтующего против небес человека.