Банкир - Катериничев Петр Владимирович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/135
• Следующая

К госпиталю Альбер подъехал загодя. Четыре самых разномастных ксивы грелись в карманах пиджака на все случаи жизни, кроме, разве что, случая смерти: свидетельства о собственном захоронении у Альбера не было. Мужчина хмыкнул: а вот это действительно упущение, надо бы наверстать, но не теперь.

Посторонней суеты не наблюдалось. Минуло семь. Как назло, в здании народу было изрядно: в свете новых веяний и старых понятий о том, что бесплатно излечиться от любого недуга может лишь очень здоровый человек, при больничке по вечерам функционировала платная амбулатория, с теми же врачами; по больнице за свои кровные шатались все кому не лень: в отличие от страждущих былых времен, которых «строили» любые медички или старухи уборщицы, теперешние пациенты болтались по всем этажам и отделениям, требуя кто — рентген пятки, кто — гомеопатическую дозу от застарелого геморроя, кто — экстрасенсорного воздействия на фото нелюбимого мужа, потому как у него, подлеца, стоит на всех, кроме собственной дражайшей половины. И хотя невропатологи с неврологами, к примеру, стоически объясняли незадачливой даме, что за избирательность потенции отвечает некая структура, скрытая в глубинах подкорки правого полушария, дражайшая половина не унималась и накатывала теперь на магов и целителей, практикующих в этих же стенах, с такой демонической силой, что те скоренько отсылали ее куда подальше — к платным же гомеопатам, а лучше, вместе с мужем, к психоаналитикам: цены у последних были самые новорусские, глядишь, бабенка в перстнях надорвется-таки в расходах и бросит безнадежное дело; тем более голова — вопрос темный, науке непонятный.

Альбер оценивал ситуацию. Казалось, в суматохе устранить свидетеля, находящегося в отдельной палате на втором этаже, — легче легкого, но по коридору того этажа располагалось штук десять кабинетов и палат; родственники и посетители посещали кто врачей, кто больных… Сержантик примостился на приставном стуле у стола дежурной медсестрички, исходил веселым трепом и на перспективу проведения ночи в больничных стенах смотрел со свойственным молодости оптимизмом: халатик на медсестричке был расстегнут с продуманной небрежностью на три пуговки — сверху и снизу; девушка сохраняла требуемую по должности и положению серьезность, переставляла на столе с места на место ненужные баночки, легкая полуулыбка блуждала на пухлых губах, и было очевидно: ежели кому-то из болящих станет нехорошо в темные ночные часы, жать кнопку вызова — бесполезно, и из-под смерти уходить придется своими силами…

Альбер оставил «порше» за три квартала и теперь бродил по коридорам лечебницы с видом удачливого компьютерного интеллектуала из столицы, имеющего свой небольшой, но надежный бизнес; и здесь, на отдыхе, его настигли-таки привычные мигрени. Смиренно-страдающий вид хорошо одетого скромного человека, рассеянно шатающегося по коридорам и поверх очков с толстыми линзами читающего названия целителей и наименование их специализаций, вызвал бы в ином месте сочувствие, только не здесь. Больные были погружены в собственные проблемы, как в тину; если бы кто и отметил сдержанного очкарика, то забыл бы вскорости:

Альбер был профессионал и заставлял окружающих замечать не его собственную личность, а созданный им образ, имидж… Хм… Альберу пришла в голову любопытная мысль: накатать и издать, в подражание Карнеги, опус под простым названием: «Как быть неузнанным и влиятельным». Под псевдонимом, разумеется.

Вот только… Беда людей в том, что они видят и в политике, и на эстраде (что, собственно, сейчас стало почти идентичным; попса — она и в Африке попса!) только актеров, исполнителей и мечтают быть знаменитыми, узнаваемыми, попасть в ту когорту «Останкинских Небожителей», что живет, по мнению большинства, весело и беззаботно… Забывая старую мудрую песню, исполняемую великой актрисой:

«Кто, не знаю, распускает слухи зря, что живу я без печали и забот…» Все хотят быть актерами, исполнителями, и никто не желает быть сценаристом…

Единственная «роль», какой удостоился при жизни великий Шекспир, — кричал петухом за сценой… Зато — остался сценаристом… На все времена.

Мысли проходили сами по себе, Альбер работал. Отмечал расположение дверей, наличие запасных выходов, места, где могла быть засада. Если сейчас и можно устранить раненого — то только шумовой акцией: имитацией бандитской разборки со стрельбой и дымом… А вот этого как раз не нужно. Пока существует вероятность, что столичные аналитики противника упустят находку боевого пловца в какой-то там тмутаракани, особенно если он тихо скончается, не приходя в сознание. А вот театрализованную разборку заметят всенепременно, останется сложить два плюс два, установить принадлежность сожженной Базы… Азбука. До Магистра и Замка так не доберутся, а вот до него, Альбера, — вполне. И тогда вновь объявится бесплотной тенью человечек приоритета Магистр, только он, Альбер, этого уже не узнает. Смерть из коридоров Замка приходит незаметно, невесомо, незримо и уходит неслышно.

А проводить тихий вариант, причем лично, сейчас, — никакой возможности.

Остается ждать. Альбер вышел из заведения, вернулся в машину, загнал ее на одну из боковых аллей медгородка, как раз на торце интересующего здания. Отсюда он хорошо контролировал вход в лечебницу и, частично, — заднюю часть здания.

Ждать. Несмотря на обилие фильмов про шпионско-полицейские страсти, где погоня является чуть не основным атрибутом профессии ловца заблудших душ, в жизни — все наоборот. Главный признак профессионала, будь то киллер или чистильщик, опер или контролер, аналитик или разработчик, — это умение ждать.

Мучительно-тревожное состояние, при котором необходимо сохранять и хладнокровие, и выдержку, и присутствие духа, чтобы при новых вводных — изменившейся ситуации — суметь молниеносно принять единственно верное решение и провести единственно верное действие. Именно это и называлось мастерством.

Саша Бойко оказался у больницы в четверть двенадцатого. Расположение палат он знал отлично, благо трижды имел «удовольствие» отдыхать на здешних койках с переломами нижних конечностей. Реанимационное отделение находилось на втором этаже, в торцевом крыле. Туда можно было подняться по пожарной лестнице — сразу попадешь в соседствующий с палатой кабинет врача; свет в нем, как и во всем отделении, никогда не гаснет. По идее, и сам эскулап должен бы припухать именно там, но сие не соблюдалось практически никогда: вся дежурная реанимационная бригада скорее всего уже хряпнула по мензурке спиртяги и мирно дрыхнет по кушеткам. Важных птиц в этой лечебнице не пользовали, а за не важных — и спрос другой.

Но жизнь нас учит: прямой путь — не самый скорый. И уж не самый безопасный — и подавно. А присутствие опасности Саша чуял… И еще то, что медлить нельзя.

Совсем.

…Альбер легко открыл заднюю дверь отмычкой и вошел. Сразу направо — лестница. Надел загодя приготовленный белый халат, шапочку, оружие — тупорылый ПБ1 — в карман. На шее — рожки фонендоскопа, рука — на рукояти оружия. Все естественно.

Миновал цокольный этаж, поднялся на второй. Выругался про себя: медсестричка оказалась добродетельной, видно, дрыхнет где-нибудь, а сержантик припухает в кожаном кресле в грустном дремотном уединении, вытянув ноги в кирзовых сапогах в проход.

К сержанту Альбер подошел скорой стремительной походкой, как и положено какому-нибудь завотделением.

— Где сестра? — рявкнул он на сержанта так, словно тот был санитаром на договоре, единственным источником дохода для которого была почасовая оплата в здешнем заведении.

Строевик вскочил мигом, вытянулся. Или он с детства боялся «строгих добрых докторов», или — нутром почуял в вошедшем службиста, привыкшего командовать…

Так или иначе расчет Альбера оказался точен: едва заметное движение руки, и сержант неловко рухнул в то же кресло.

…Саша быстро вошел в двери травмпункта. Травмированных, слава Богу, на этот час не было. Проскочил в коридор собственно больницы, почти бегом миновал его, оказался на черной лестнице. Чувство опасности стало близким, совсем близким… Боец замер, пытаясь определить его источник… Холодок на правой щеке… Да! Нерабочая, запасная дверь черного хода лишь неплотно прикрыта, а не заперта. Он выхватил «стечкин» и ринулся вверх по лестнице, бесшумно и едва весомо опираясь на ступени каучуковыми подошвами…

• Предыдущая
• 22/135
• Следующая