Змеиная гора - Рымжанов Тимур - Страница 30
- Предыдущая
- 30/62
- Следующая
Не во всем еще разобрались, но общий уровень таких специалистов значительно повлияет на ход событий, даже если завтра я исчезну, перестану существовать, провалюсь в свое время, не дай бог погибну или уеду. Что-то забудется, но останутся основы, на базе которых знания нарастут как снежный ком. В конечном счете это повлияет не только на государство, но и на всю историю.
Я так часто и много об этом думал, пытался понять, но выходит – просто привык к мысли о том, что меняю будущее. Словно бы выбрал себе такую работу – выправлять кривую ветвь истории. В своем времени я не могу выделиться тем, что знаю о грядущих событиях, но здесь я и пророк, и новатор. Я несу в этот мир знания и технологии, следовательно, выплескиваю мощный импульс, сметающий укоренившуюся косность феодальной системы. Сила и уверенность, которую люди, соприкасающиеся со мной, обретали в процессе постижения этих знаний, преображали их неизбежно. Я словно раскрутил гигантский маховик, питаемый живой энергией, все больше вовлекающий в орбиту людей увлеченных и безжалостно отбрасывающий ленивых и равнодушных.
Обследовать пригород и окрестности удалось еще засветло. На сигнальный свисток Олая в лесочке отозвался отряд разведчиков. Я решил не задерживаться и в город не соваться. Сейчас послы, сидя в Рязани, обхаживают Юрия и бояр, но исход этих переговоров мне не интересен. Олай останется посмотреть, чем все закончится, да при случае сопроводить ханских посланников в Змеегорку, если захотят поговорить да посмотреть, с кем дело иметь придется. А они точно захотят, в этом даже сомневаться не приходится.
Спрятать стрелков оказалось весьма не простой задачей. Три сотни галдящих улюлюкающих отморозков, в любую свободную минуту готовых горланить бравые строевые песни. Натасканные мной десятники, тренируя командный голос, научились орать на стрелков так, что стекла в домах дребезжали. Да и на тренировках мои регулярные войска замаскировать было не просто.
Оставлять без присмотра склады и цеха внутренней крепости никак нельзя было, а киевские ратники многих постов перенять не могли. Как оказалось после нескольких самых простых сравнений, мои выдрессированные крестьяне могли дать большую фору солдатам Александра. Так что делать серьезную ставку на пришлых помощников, увы, не приходилось. Их задача в другом. Они должны посмотреть на все, что будет происходить, а после уже донести до своих гарнизонов и укреплений, до своего начальства, так сказать, все, что увидят. Они станут ядром, начинкой информационной мины, которую я запущу в западные княжества, множа о себе, любимом, самые противоречивые и невероятные слухи.
Большую часть стрелков я все же отвел от крепости не больше чем на километр, в район старого селища, где когда-то, еще в первые годы появления здесь, выменивал продукты за простые поделки. Вот там-то, у сохранившегося капища, они и встали временным лагерем. Иных малым числом, как и планировал, разместил на острове у оборотня. За столько лет его логово так разрослось, что волков в стае теперь считать можно было сотнями. Люди боялись этого места, держались стороной, да и не мудрено!
Верхом въехать на остров было почти невозможно, любая лошадь или бык вставали как вкопанные. Да и люди, слыша издалека протяжный вой, невольно сбавляли шаг и начинали озираться по сторонам. Я не переживал по поводу того, что стая так сильно размножилась.
В предстоящей войне их численность сократится на две трети, и этот вопрос мы с оборотнем давно обсудили. У него в логове, как и в любой армии, были свои ранги. Матерые опытные тренированные волки в роли командиров, способные нести на себе довольно тяжелую броню, и щенки попроще и помоложе, еще не очень опытные, но уже знающие основные команды, как простые солдаты. Сам оборотень был бессменным вожаком всей стаи. Закованный в немыслимую смесь костяной и кожаной брони с медными и бронзовыми пластинами, со стальными когтями на руках, он был вынужден постоянно находиться на острове, поддерживая свой авторитет и право первенства. На остров я отправил именно тех стрелков, которые будут стоять в авангардной шеренге рядом с хищниками.
Поэтому звери должны привыкнуть к запахам своих соратников.
Производственными вопросами я теперь почти не занимался, все и так работало исправно и без моего вмешательства. Все больше перетрясал склады и арсеналы, подсчитывая имеющиеся вооружение и припасы. За столько лет всего накопилось очень много, но я все равно оставался недоволен тем, что не могу выделить основные сценарии предстоящих событий и действий. Ведь, по сути, мне ничего не известно о приближающейся армии. Все лишь в общих чертах. Осколки достоверной информации от разведчиков, которые, кстати, пока очень удачно проводили задуманные мной теракты и провокации в своей начальной, подготовительной фазе.
После осмотра портовых укреплений я поднялся в крепость. Чен, не желавший отступать от меня ни на шаг, пробежал чуть вперед, придерживая ворота, возле которых мастера с корабельной верфи укрепляли оклад створок и поперечные балки дополнительных засовов.
Рядом с мастерами вертелись подмастерья, взглянув на которых я невольно замер. Семеро из чумазых подручных, коих угрюмые плотники гоняли, как салажат, были с явно азиатскими лицами.
– Это что еще за гастарбайтеры? – гаркнул я, обращаясь к бригадиру.
Удивленно взглянув на меня, потом на копошащихся в мерзлой земле азиатов, Микула, плотник, выпучил глаза и оттопырил нижнюю губу.
– Так это… как же, батюшка… то те бесенята, что ты с Вороньего мыска пригнал. Они почитай месяц в ямах сидели да причитали, пока Давыдка да Селиван над ними глумилися. Вот Еремей и повелел к делу их приучить, а то, говорит, задарма хлеб едят. А они хоть и тощие, а к делу годные. Топоров я им брать не велю, а вот скребками шоркают, да ладно.
– Ишь ты! А я и запамятовал про них. Вот ведь пропасть. А что же Давыдка с Селиваном так в казематах и обитают? Я же велел им при трактире на гостином дворе куражиться.
Микула утер лоб и смачно сплюнул в притоптанный снег.
– Давыдку-то трактирщик пристроит, делов-то, да и Лапушка тож, вот только Селиван не дозволяет. Нечего, говорит, им возле бражных бочек отираться.
– Вот ведь шуты гороховые! Пойдем-ка, Чен, поспросим, чем эти разбойники там занимаются. Давненько я с ними не виделся.
– Ну, так что повелишь, батюшка? – обратился ко мне Микула, чуть опомнившись. – Оставлять мне при цехе басурман этих иль обратно в казематы?
– Сбежать пробовали? – спросил я и строго посмотрел на притихших работничков.
– У меня не сбегут, – заулыбался Микула, подернув плечами. – Да они и не пытались. Бердын – так тот даже говорить по-нашему пытается, глядишь, в скорости и толмач из него выйдет, а этот, как его, тьфу, пропасть, ну, тот, что с лопатой, рябой, тот так и вовсе доволен, что к ремеслу приучился.
– Ну, тогда пусть работают себе. А покажут в деле рвенье, так и вовсе отпущу, вольными сделаю. Сами себе на хлеб зарабатывать станут или домой воротятся.
Мы обошли со стороны двора ткацкие цеха, откуда слышался размеренный, ритмичный стук станков да протяжное женское завывание. «Этот стон у нас песней зовется» – невольно всплыл нелепый афоризм. Прошли наискось гарнизонный тренировочный плац и дальше сквозь тесный дворик, вдоль казармы в подвалы.
У окованных железом дверей стоял часовой. Молодой еще совсем парень, лет семнадцати, но уже в кадетской форме стрелка моей гвардии. Увидев меня в сопровождении китайца, парнишка вытянулся в струнку и громко выкрикнул:
– Здравия желаю!
– Вольно, солдат. Открывай дверь, пойду посмотреть, что там мои пенсионеры Давыд да Селиван опять учудили.
Услышав имена стариков, часовой невольно улыбнулся и стал отпирать дверь.
Они действительно были уже люди не молодые, можно сказать, пенсионного возраста. Давыдка – осиротевший простой крестьянин, которого Селиван, странствующий скоморох, когда-то подобрал в Козельске да повел за собой бродить по селищам балагурством искать пропитания. Давыд был рослый, совершенно лысый, немного нескладный, бугристый. На лице красовались старые шрамы от побоев, руки были сильно искалечены спесивым хозяином. На правом плече красовалось клеймо в виде подковы. Зарабатывать себе на хлеб балагурством да плясками старики уже не могли. Селиван – тот еще держался молодцом, мог под настроение выкинуть какой-нибудь фокус или ужимку. А вот спевшийся с ним Давыд уже даже передвигался с трудом, тяжело, грузно, с глубокой отдышкой.
- Предыдущая
- 30/62
- Следующая
