Тринадцать полнолуний - Рок Эра - Страница 81

Силы ЛНЦФОА, огненный мир закройся (повтор три раза).

Отметьте себе, что последнее должно быть выполнено неукоснительно, ибо последствия могут быть страшными. Если, не дай бог, вы или кто-то забудет это сделать, то огненный смерч, что вырвется оттуда, сметёт на своём пути забывчивого разгильдяя. Именно так, только сам пострадаешь, а никто другой. Можно очень страшно поплатится, испепелит и памяти от растяпы не останется.

Теперь заключительный этап, в обратном порядке. Представьте себе, как ваше астральное тело, пятясь назад, потому что спиной к резервуару поворачиваться нельзя, возвращается и медленно входит в физическое тело. Почему нельзя поворачиваться, просто нельзя и всё. Тоже хорошо запомните это. Вы должны почувствовать толчок, учащение сердцебиения и дыхания. Успокойте себя и своё тело, отдайте чёткое приказание следующими словами:

Теперь надо сделать девять глубоких вздохов, на столько глубоких, чтобы почувствовать покалывание в нижних долях лёгких. Вот и всё, а дальше зависит только от вас, если вы сделали всё правильно, то почувствуете, как в вашем теле начнутся благодатные перемены. Организм, почувствовав прилив свежей, чистой энергии, возьмётся за работу. Он будет восстанавливать те клетки, которые потеряли силу сопротивляться и в них расцвели, безнаказанно, всякие болезни, не только физические, но и духовные.

— Скажите, дядя Юлиан, а это действительно, поможет мне и людям?

— Всё зависит от каждого человека индивидуально, насколько он поверит в себя и свои силы. Помнишь, я уже произносил это выражение: «Вера во что-либо — ничто, без веры в самого себя». Вот с этим девизом и надо идти по жизни. Это общая схема оздоровления себя самого. При твёрдом, искреннем желании и тренировок без устали, практически все смогут научиться помогать себе. Но вы — не все. Вам предстоит справляться с очень трудными задачами. Для вас есть ключевая фраза, её я могу сказать только вам, но не вслух и не написав на бумаге во избежание утечки информации. Сейчас, я сосредоточусь. Смотрите мне в глаза и напрягите слух.

— Но кто может нас подслушать? Вы так много мне рассказали, дали такую мощную систему, которую могут использовать люди, что же ещё? Кого нам следует опасаться? — удивился Генри.

— О, мой дорогой, это всего лишь общие понятия. Они действительно не причинят никому вреда, действуют только на благо. Неужели вы забыли, на вас возложено очень много надежд. Вы только сейчас вы, но наступит то время, когда ваши силы потребуются для великих свершений. Это ключевая фраза откроет в вас ту неимоверную силу, которая будет очень нужна в определённый момент вашей миссии. Вы запомните её, она отложится в ваше подсознание и всплывёт именно в тот миг, от которого будет зависеть судьба миллионов.

— Я вас очень внимательно слушаю, — с готовностью и интересом сказал Генри.

— Нет-нет, мой мальчик, уши здесь ни при чём. Вам нужно услышать меня своим внутренним слухом, сердцем и разумом. Я помогу вам, смотрите мне в глаза, — сказал Юлиан, положил свою ладонь на затылок Генри и стал смотреть прямо в середину его зрачков.

Генри почувствовал, как во всём затылке стало сначала нестерпимо жарко, потом словно иголки впились где-то в середине, там, где маленькая ямка. Потом тепло сменилось прохладой. И хотя Юлиан не открывал рта, но его голос чётко прозвучал в голове Генри, произнося длинную замысловатую фразу на непонятном языке. Юлиан закрыл глаза, а когда открыл их, они были уставшими, но счастливыми.

— Дядя Юлиан, я ничего не понял. Странные слова и совершенно не понятные. Как же я их вспомню? — с беспокойством и тревогой спросил Генри.

— Не стоит волноваться, юноша, всё будет в положенный срок, уверяю вас. Вы легко сможете произнести это, ибо будете знать этот язык, как свой нынешний. За один день человек может усвоить определённую порцию информации. Не больше не меньше.

— Ну, а такой талантливый, как я себя нескромно считаю? — с хитрой усмешкой спросил Генри.

— Я вас и имел в ввиду, — рассмеялся Юлиан, — Вот так, мой юный друг, а теперь идите домой. Вам надо учить, а меня ждут мои неотложные дела. Тренируйтесь, трудитесь над собой и придёт умение и навык. Что-то я приустал, неужели старость подкралась так не заметно?

— Ну что вы, дай бог каждому иметь такой заряд бодрости и оптимизма, как у вас, — улыбнулся Генри.

— Мне кажется, вы льстите мне, но всё равно это звучит обнадёживающе, — хитро прищурился Юлиан, — приходите завтра, мы с вами будем говорить и рассуждать на разные темы. Хочу услышать о ваших дальнейших планах на жизнь. До встречи, Радужный Адепт, — поклонился Юлиан.

— Спасибо, спасибо вам за всё, — не скрывая грусти от вынужденного расставания, сказал Генри и вышел из оранжереи.

Он бродил по аллеям парка и вспоминал детские годы, проведённые в родном доме. Вышел на берег моря и долго смотрел на медленно катившиеся к берегу волны. Нагнулся и поднял маленький кусочек янтаря, вынесенный волной. Вспомнил, как просил мать отпустить его на берег, чтобы собрать побольше таких камешков и принести ей. Перед глазами ярко всплыло лицо матери. Она улыбалась какой-то усталой и вымученной улыбкой. «Мамочка, любимая моя, родная. Я чувствую, как тебе тяжело сейчас. Сердцем и разумом чувствую. После разговора с Акзольдой я понял это. Хотя ты была нездорова, но всё случилось так, как случилось. Не знаю как, но я постараюсь тебе помочь. Я буду просить и умолять, чтобы они проявили снисхождение. Как мне вас не хватает именно сейчас, когда я на пороге великих открытий. Дорогие мои, светлая вам память, да упокоятся ваши души с миром» думал Генри, сидя на берегу. Сумерки накинули свою тень на всё вокруг, природа стала вздыхать и готовиться к ночному отдыху. Генри встал и медленно пошёл в сторону дома.

В усадьбе было тихо и безлюдно. Слуги уже спали и только старый дворецкий ждал Генри возле камина.

— Что же теперь вы будете делать, мсье Генри? — тихо спросил он.

— Я пока не решил, мне нужно подумать. У меня ещё не кончился отпуск, старина, — Генри обнял дворецкого и сел в отцовское кресло, — идите отдыхать, сегодня был трудный день для всех нас.

Он долго смотрел на огонь камина. Его мысли витали далеко. Одна половина его сознания была здесь, в этом доме, среди знакомых с детства вещей, напоминавших о матери и отце. А другая была уже там, где билось сердце той единственной и далёкой сейчас. Нет, это не было кощунством, как может раздражённо сказать кто-то: «только отца похоронил, не пребывает в тоске и печали, а предаётся своим любовным мечтам». Но это не так, он скорбел, но то понимание и успокоение, которое смог вселить Юлиан, помогло принять всё происшедшее спокойно. А кто установил степень траурного приличия? Каждый, в меру совершенства и зрелости своей души, смотрит на приход смерти по-разному. Отсутствие рыданий и истерик, ещё не признак чёрствости и равнодушия. Смерть близких, родителей, детей можно достойно встретить и принять лишь в том случае, когда разум, душа и сердце не будут соревноваться в измождении биологического тела. Они должны объединиться в усилиях, дать каждый свою частичку великой памяти времён, создав формулу понимания. Конечно, можно размахивать руками, биться лбом и уличить нас в холодности этих рассуждений. «Как — спросите вы, — спокойно и рассудительно принять смерть своего ребёнка, сколько бы лет ему не было?!». Это действительно, тяжело и чудовищно. Разрывается сердце на части, мутится разум, душа сжимается в крошечную точку, которая, болезненным пульсом, отдаётся в каждой клетке тела. «Кровинушка, дитя моё, моя кроха, мой лучик света! Господи! За что?! Он не видел жизнь, не успел любить, ещё не испытал многого?! Почему, почему господи?! Лучше я, лучше бы меня забрал ты!!» стучит в висках. Но не вините ни бога, ни чёрта в этом. Кто знает, что там, после жизни и кому повезло больше? Или нам, жить и проходить свои этапы, или им, уже свободным? Может то многое, неиспытанное, что мы привыкли считать чудом радостей или горестей жизни и не нужно было им? Разве мы можем с твёрдостью утверждать, что это самое прекрасное и лучшее? Не исключено, они уже узнали о смысле всего больше, чем мы? Может эта наша боль и горечь и нужны для того, чтобы исцелить и очистить нас? Посмотрите в их глаза. Они ещё не замутнены алчностью, злобой, ненавистью, завистью, как наши. Их глаза чисты и непорочны. Запомните эти глаза и проживите так, чтобы в момент вашей смерти ваши глаза стали такими же, как у них. Просите, просите бога, проведение, Высший разум, все энергии вместе взятые, всё то, что наблюдает за нами и ведёт нас по этой жизни о том, чтобы порядок ухода в другую жизнь не нарушался. Смерть родителей — это тоже боль. Мы лишаемся той светлой теплоты и нежности, которая, как мягкое, пушистое покрывало закрывает нас от всего. Если смерть забирает родителей у нас, когда мы ещё малы и несмышлёны, она вызывает детские слёзы обиды и растерянности от наступившего одиночества в огромном мире. Они обжигающими ручейками оставляют маленькие следы на наших щеках и высыхают со временем. Нам остаются детские воспоминания и снимки в семейных альбомах. Потом жизнь кидает нас в свой водоворот и вся эта детская боль и непонимание медленно растворяются в нём. В лучшем случае, но, к сожалению, не у всех, это детское одиночество вырастает в трепетную заботу о своих детях, а некоторых оно очерствляет, переходит в холодность и безразличие к тем, кому мы даём жизнь. Смерть родителей в тот момент, когда мы уже становимся взрослыми, столь же печальна. Но это печаль уже другого характера. Теперь мы уже перестаём быть детьми и нам не с кем поделиться своими радостями и горестями. Нам уже не куда преклонить голову, не кому поплакаться, чтобы нас пожалели и погладили по голове. До самой нашей старости, если живы родители, мы ещё чувствуем себя детьми. Но когда они уходят, то значит, и наш уход, хочется надеяться далёк, но уже стал близок. Теперь мы начинаем понимать, что многого не сделали для них, не часто баловали своим вниманием, что-то упустили, не додали им своей любви. Порой, обижали незаслуженно, были грубы и несдержанны. Яркие воспоминания бередят наши души и мы, запоздало, просим прощения, надеясь, они услышат нас сверху. Может так и будет, а может, мы так и останемся неуслышеными. Но не теряйте надежду, просите бога, чтобы он дал вам это умение вымолить прощения и за них и за себя. Генри не заметил, как нежная истома сна окутала его сознание, погрузив в сладкую дремоту. Во сне он увидел родителей. Сначала ничего не предвещало этой встречи. Он увидел себя в чудесном сосновом бору. Огромные, корабельные сосны тянулись в высь, к лазурному, безоблачному небу. Щебет птиц и лёгкое дуновение ветерка, всё как в жизни.