Слезы звезд - Ривера Луис - Страница 22

И снова Танцующий остался один. Он продолжал свой путь на запад. Вскоре жаркую пустыню сменила сухая степь. Танцующий вдохнул запах степных ветров. Перед ним волновалось серебристое море. Он провел ладонью по густому ковылю и сказал с улыбкой:

— Душа многих людей способна уместиться на острие стрелы. И прочными нитями к ней привязаны сотни безделушек, которые считаются самой жизнью. Такая душа, как паук в центре паутины… Крошечный мохнатый паук, цепляющийся за свое богатство. Стоит оборвать эти нити, жизнь тут же покинет эту душу. Отними у пахаря его поле, кем он будет?!

Но поистине счастливы и живы те, у кого душа достаточно велика для того, чтобы вместить себя это море благоухающих трав, и пески, что лежат позади, и горы, темнеющие на горизонте… Что можно отнять у такой души?.. КАК у нее можно что-то отнять? Она и есть сама жизнь.

Так говорил Танцующий траве, расстилавшейся вокруг, и солнцу, ласково взирающему на него.

И вдруг взгляд Танцующего упал на курган, возвышавшийся впереди. Неспешно подошел к нему Танцующий и увидел, что это могила великого вождя.

На вершине кургана сидел огромный ворон. И крылья его были чернее самой ночи.

Ворон не испугался человека. Лишь посмотрел на него и глухо каркнул.

— Здравствуй и ты, зловещая птица, — сказал Танцующий. — Я не потревожу ни тебя, ни того, чей сон ты оберегаешь. Просто хочу постоять рядом с тем, кто поверг в прах полмира, и сам обратился в прах.

Танцующий оперся на свой посох и долго смотрел на крутые склоны кургана, поросшие изумрудной травой. Полны печали были его глаза. И полно грусти его сердце.

Наконец заговорил он, словно могли слышать и понимать его ворон и тот, кто был погребен тысячи лет тому назад.

— Что вижу я? Тот, от чьего взгляда трепетали народы теперь пялится пустыми глазницами во тьму своей могилы! И лишь ворон хранит твой покой. Но и он с тобой лишь потому, что с высоты кургана удобнее ему высматривать добычу. Когда этот холм растает, он улетит от тебя тоже…

Ты был победителем. Величайшим из всех, когда-либо живших на земле. Но ЧТО побеждал ты?

Ты был храбрецом. И смелость твоя требовала вызвать на бой самых древних и мрачных богов. Но КОГО не убоялся ты на самом деле?

Ты был разрушителем. И одной лишь волей своей превращал города в пепел. Но во имя ЧЕГО разрушал ты?

Ты хотел лишь царствовать над погонщиками верблюдов. Ты был одним из них. И имя твое стерлось из памяти народов, так же как стираются имена других погонщиков.

Ты побеждал погонщиков, не убоялся погонщиков и разрушал во имя власти над погонщиками.

Но становится ли даже самый сильный и храбрый верблюд львом, пусть даже царствует он над тысячами верблюдов?

Неважно, кто ты — червь, копошащийся в прахе или венценосец, у ног которого лежит весь мир. Если от души твоей идут липкие нити, ты остаешься рабом своей паутины.

А раб, властвующий над другими рабами — вдвойне раб.

Твоя рука сжимала меч, но дух страшился свободы. Конь твой был царем коней, но плелся верблюжьей тропой. И огнем горела на твоем щите надпись: «Да смирится сердце мое!» И на каждой пластине твоего доспеха сверкали слова: «Да спит спокойно дух мой!»

Жизнь твоя была борьбой. Каждый новый день подвигом.

Но забыты твои деяния. Ибо ни одного слова не выбил ты на скрижалях. А лишь читал те, что выбили до тебя другие.

Но вечной жизни достоин лишь тот, кто сам созидает новые скрижали!

Сказав это, замолчал Танцующий, и стих на мгновение ветер, словно чтя память того, кто шел к величайшей победе, а пришел к величайшему поражению.

В этой тишине услышал Танцующий громкое шипение. У ног его свернулась клубком черная змея и подняла свою голову, глядя в глаза человеку.

— Я много слышала о тебе, Танцующий. Говорят, что язык твой так же ядовит, как мои зубы. Но изливая лишь яд, ты скорее превратишь землю в пустыню, чем в цветущий сад. Мало пропалывать сорняки. Должно бросить в землю семя и полить его родниковой водой. Где же твоя мудрость, Танцующий? Неужели жалить — твоя мудрость? Или разрушение — высшая истина Танцующего?

— Нет, змея, — грустно ответил Танцующий. — Речи мои — яд только для слабых духом. Для сильных — это противоядие.

— Кого же ты считаешь сильным, Танцующий, — спросила змея. — Если величайший из воинов слаб для тебя?

— Того, кто прошел через три превращения духа.

— Много лет ползаю я по этой земле, но ни разу не слыхала, о трех превращениях. Впрочем, ваши человеческие дела меня не касаются. Одно скажу тебе Танцующий: беги от людей. Они желают слышать лишь ту истину, которая ласкает их слух. Со всем остальным они поступают, как ребенок с нелюбимой игрушкой. Но здесь достанется не только игрушке, но и дарящему ее. Беги от людей Танцующий! Ты зрячий среди слепцов. И хочешь открыть глаза другим. Но хотят ли они видеть свет, который видишь ты? Темнота скрывает много безобразного. Захотят ли они сбросить это покрывало? Много лет ползаю я по этой земле и знаю: куда легче зайцу одолеть тигра, чем человеку прозреть. Тьма для него благо. А посягнувший на нее — враг. Не будь врагом человека, Танцующий. Это говорю тебе я, змея, зубы которой сочатся ядом. Для человека я лютый враг. И знаю, как он поступает с врагами не понаслышке. Но хоть мой род ненавистен человеку, ненависть к тому, кто несет свет стократ сильнее. Беги от людей, Танцующий. Или беги от своей истины.

— Ты самое мудрое существо на земле, змея. Но поистине плохо ты знаешь Танцующего, если призываешь его отказаться от истины! У меня нет дюжины верблюдов, змея. Я не погонщик. Все, что у меня есть — это истина, которая переполняет меня. Я сам есть истина. Как же можно отказаться от самого себя?

— Не знаю, чего больше в твоих словах — мудрости или наивности. Но и то и другое, приведет тебя к смерти.

Танцующий запрокинул голову и из горла его вырвался звонкий веселый смех.

— Если ты знаешь дорогу, которая не ведет к смерти, покажи мне ее! Каждый прожитый мною год уже принадлежит этой старухе. Смерть не только впереди, но и за плечами у каждого из нас. Как можно ее обойти?

Нет, змея, Танцующий еще не сошел с ума, чтобы жить так, как живут те, кто рядит его в сумасшедшие. Это они пусть встречают каждый новый день так, словно это будет продолжаться вечно. Я же буду готов каждую секунду спуститься в долину теней. Только приняв неизбежность смерти можно найти силы для великих деяний. Она хороший помощник. Так что не пугай меня ее косой.

Дела того, кто лежит сейчас в этом кургане, были делами человека, уверенного, что будет жить вечно. Теперь не осталось даже памяти о нем.

Мой путь будет короток. Но я высеку на скрижалях и в душах людей свою истину.

Прощай, змея. Ты была бы хорошим товарищем Танцующему. Но ты тоже думаешь жить вечно. Поэтому нам с тобой не по пути. Прощай!

И Танцующий пошел, не оглядываясь к темнеющим на горизонте скалам.

Долго шел Танцующий, но скалы оставались по-прежнему далеки. И тогда сел отдохнуть на берегу быстрой реки. Воды ее были холодны, как зимнее утро и прозрачны, словно горный хрусталь.

После степного зноя приятно было чувствовать прохладу, исходящую от реки и слушать ее веселое журчание. На душе Танцующего было легко и светло, будто встретился он с лучшим другом после долгой разлуки.

И захотел он станцевать для лучшего друга, которым сейчас стала ему река.

— О трех превращениях станцую я тебе, река. И понятен будет тебе танец мой, ибо сама ты претерпеваешь три превращения.

Маленьким ключом выходят на поверхность подземные воды, и впервые встречаются с солнцем. Так происходит первое твое превращение — сокрытое под землей и растворенное в воздухе, встречаясь рождает то, что может увидеть глаз. Жизнь твоя хрупка, и даже ребенок может прервать твой бег своей ладонью.

Но тоненькие ручейки соединяются, принимают в себя влагу, пролитую небом и вот происходит второе превращение. Ручьи становятся рекой. Теперь ты можешь забирать чужие жизни. Но и даешь жизнь многим.