Легенда о заклятье - Ракитина Ника Дмитриевна - Страница 9

… - Месса кончилась, госпожа.

Люди плыли вокруг нее к выходу, служки гасили свечи. А у чаши со святой водой, где толпились дворяне, чтобы протянуть воды своей избраннице или просто незнакомой хорошенькой девушке, стоял среди других Рауль. Не одна из молодых красавиц, позабыв о матери или компаньонке, спешила вперед в надежде, что он услужит именно ей, но граф смотрел мимо. Красавица разочарованно вздыхала и прибегала к помощи других кавалеров. Собор пустел. И тогда Кармела в отчаянном порыве шагнула вперед. Но вдруг поняла, что он ее не узнает. Сердце страшно затрепетало, горячий румянец растекся от щек к шее, она что есть силы рванула с лица вуаль. Те, кто был еще в соборе, удивленно замерли. А Рауль зачерпнул ладонью воды и смотрел на Кармелу чуть исподлобья синим усталым взглядом. И она, точно не доверяя себе, коснулась кончиками пальцев его ладони.

Шкатулка с жемчужиной.

(продолжение)

Вечером домоправительница исполнила свою давнюю угрозу. Кармела, уже полураздетая и готовая ко сну, сидела в кресле перед туалетным столиком в своей спальне, дожидаясь, пока Тереса, как обычно, расчешет ее на ночь. Этот столик был истинным произведением искусства — из потемневшего от старости драгоценного дерева, с резными головками тонколицых кудрявых женщин, с полками, полочками и секретками, с трехстворчатым зеркалом в тяжелой, покрытой золотым венком резных листьев и виноградных гроздьев раме. На его гладкой широкой столешнице прихотливо расположились флаконы с духами, яшмовые баночки с сурьмой, пурпуром, пудрами и притираниями, резные вызолоченные шкатулки с брошками, булавками и бусами; валялись вперемешку ожерелья, браслеты, гребни, заколки и прочие мелочи, столь милые сердцу любой женщины и коими Кармела так упорно пренебрегала. Венчал же это великолепие сервиз для умывания — из бетийского фарфора, тонкий, опаловый, с нежным пасторальным рисунком на каждом приборе. Упершись локтями в столешницу, Кармела сонно разглядывала сервиз и зевала. Обычно проворная, Тереса в этот вечер не торопилась. Медленно извлекала из густых волос Кармелы жемчужные заколки, терпеливо разбирала и расчесывала щеткой каждую прядь, время от времени бросая нетерпеливые взгляды в зеркало, в котором отражались часть комнаты и дверь.

Наконец дверь распахнулась. На пороге появилась хмурая сонная Беатриса с кувшином в руках. Эта дебелая с плоским лицом и оттопыренной губой бабища была старшей служанкой в доме Торрес, а еще, как шептались на кухне, ведьмой. Беатриса одинаково хорошо умела превратить дурнушку в красавицу или выгнать нежеланный плод, и еще многое и многое, что только подразумевалось. Пожалуй, слуги больше боялись только Тересу. Просиявшая Тереса дала знак поторопиться, Беатриса лишь фыркнула. Она как раз не боялась никого и ничего.

Не поклонившись, служанка прошла тяжелой походкой по спальне, поставила кувшин на столик и убралась к комоду. Комод из красного дерева был хранилищем меских полотен, драгоценных старых кружев из Заморы, шелковых носовых платков и постельного белья. Беатриса долго гремела ящиками и наконец вернулась к столику с охапкой узких резных полотенец. Кармела смотрела, вскинув брови, как она с нарочитой медлительностью наливает в купальницу белую жидкость, дует на пальцы, размешивает жидкость длинной серебряной ложкой.

— Ну, и что это? — спросила Кармела, глядя то на Беатрису, то на рассерженную ее медлительностью Тересу.

— Ну-ка, подставьте личико, госпожа, — ворчливо сказала Тереса, заставляя ее откинуться на бархатную спинку кресла и обвязывая полотенцем волосы, чтобы не лезли на лоб.

— Да оставьте вы меня! — возмутилась Кармела, пытаясь уклониться от ее рук. Тереса ловко завязала полотенце узлом на ее затылке, придержала голову. Беатриса между тем зачерпнула в ладонь жидкость из чаши и одним шлепком раз мазала по лицу Кармелы.

— Оу-я!.. — взвизгнула та: жидкость была горячая.

Тереса быстро подставила еще одно полотенце, чтобы жидкость не пролилась на платье.

— Опустите руки в чашу, госпожа, — велела Беатриса. — Поскорее, пока не остыло.

И видя, что хозяйка, не торопится, крепко взяла ее за кисти и едва ли не силой всадила их в горячую белую смесь.

— Ну потерпите, не горячо совсем. Фу, какая же вы упрямая!..

Почувствовав, что сопротивление Кармелы ослабло, она выпустила хозяйку и жесткой горячей рукой стала втирать зелье в ее щеки и лоб.

— Отстань! — шипела Кармела сквозь зубы.

— Нет, вы поглядите! — восклицала Беатриса яростно. — Поглядите на себя!

Кармела невольно взглянула в зеркало и прыснула: лицо и шея заляпаны белым, на волосах полотенце, только глаза сверкают, как угли.

— И она еще смеется, господи! Ладно, подкраситься не хотите, но загар… Да ни одна мужичка на поле так не почернеет!

Кармеле в общем-то казалось, что ее загар ухищрениями Тересы и так уже сильно поблек, а та снова вон что-то затеяла…

— Не двигайтесь, — опять велела Беатриса, стирая остатки невпитавшейся жидкости. — Поспите так, а утром смою. Руку давайте…

Завернув пышный, в оборках рукав, она до локтя смочила руку Кармелы приостывшим зельем и стала, не жалея сил, втирать его в кожу.

Кармела морщилась.

— А руки… — приговаривала Беатриса, отвешивая толстые губы. — Боже мой! У всех дам кожа тоненькая, беленькая. Ну ровно фарфор, а…

— А что? — невинно спросила Кармела.

— Что?! Полюбуйтесь! — она резко повернула руку хозяйки ладонью вверх — распаренную, маленькую, с еще не сошедшими мозолями. И они вдвоем с Тересой сокрушенно над ней склонились.

— Да как вы терпите, госпожа! — кипела Беатриса. — Хуже кухарки!..

Кармела не выдержала.

— Заткнись! — взвизгнула она, воспламеняясь, точно порох. — Хороша б ты была на корабле без горничной! Мой дядя…

— Слышать про него не желаю, — простонала Тереса, поцелуями покрывая руки Кармелы. — Мучить мою голубушку… Изверг!

Кармела подбородком уткнулась в грудь.

— Купец! — гремела Тереса. — Ужо погоди, встретимся. Род он спас, благоде-етель… Сердечко мое… Прости старую Тересу…

Кармела молчала.

Пока Беатриса обтирала ее руки и помогала раздеться, Тереса подняла на ноги молодых служанок, заставив еще раз взбить перины, согреть простыни и поудобнее переложить подушки. Потом, выгнав их, дождалась, пока Кармела прочтет вечернюю молитву и ляжет в постель, и оставила ее одну.

Среди ночи что-то словно толчком подняло Кармелу с кровати. Как была, в сорочке и босая, побежала она в молельню — маленькую комнату подле спальни — и припала на колени перед альковом. В алькове стояла раскрашенная статуэтка богоматери, а за ней раскинул на стене серебряные руки распятый Христос. За статуэтку заткнута была засохшая веточка майорана, а под ней горела, освещая альков, свеча. У ног богоматери, рядом со свечой, лежала подушечка, и к ней прикреплена была лента с сапфировым крестом. Камни светились завораживающе, прозрачные, словно вода. Остальная часть комнаты погружена была во мрак.

По ликам Христа и Мадонны скользили отблески, и они казались живыми. Почему-то вспомнилась Кармеле простенькая заповедь Тересы: "Молись за тех, кого ты любишь." Молись за тех… Кармела молилась неумело, но искренне, как никогда в жизни, но потом мысли не удержались на божественном. Девушка вдруг перестала сознавать, где находится, почудился снова тот день, когда она лежала в затененной спальне, а за дверью звучали родные шаги.

Рауль вошел и низко поклонился. Кармела затрепетала, когда вновь прозвучал его знакомый неизъяснимый голос:

— Вы больны, дона Торрес? Простите, я не знал. Я пойду.

— Нет. Нет! — она вскочила с постели. — Я не больна. Это все Тереса…

Подбежала к нему, потащила за руку:

— Идемте, садитесь вот сюда!

Подтащила к кровати кресло, распахнула шторы. В комнату широко хлынуло солнце. И тут Кармела вспомнила, что стоит в одной сорочке и, страшно смутившись, нырнула под одеяло.