Легенда о заклятье - Ракитина Ника Дмитриевна - Страница 16

Они шли уже больше часа, поднимаясь вверх по кривым немощеным улочкам и лестницам со стертыми ступенями — Кармела, Бенито, кудрявый красавец Энрике и трое матросов. В Месу «Грозный» пришел вчера вечером, Висенте взял на себя дела, а Кармела настояла на том, что сходит в город. Отговорить ее не сумели.

Путь не показался ей вначале особенно трудным: привычны были и крутизна улиц, и солнце — почти не греющее сейчас, и мелкая известковая пыль. Но вышло, что силы свои она все же переоценила и теперь шла медленно, тяжело дыша; только гордость мешала ей повернуть обратно. Бенито изредка бросал на капитана короткие, встревоженные взгляды, но тоже молчал.

Еще через четверть часа они вышли на небольшую косо срезанную площадь среди хибар. На площади, несмотря на утренний час, было людно. Обитатели покосившихся деревянных домишек, выстроенных из обломков, выброшенных морем, облепили ветхие галереи. Резкими голосами ремесленники зазывали народ в свои мастерские. Визжал точильный камень, постукивали молоточки, шипело в жаровнях масло. Тут же мальчишка-оборванец, ногами обхватив деревянный столбик и повиснув на нем, обрывал с плетей мелкий зеленый виноград.

Всю середину площади захватили торговки рыбой, и в небо взлетали их пронзительные голоса. Рыба лежала в корзинах, в лоханях, на виноградных листьях, постеленных прямо на утоптанную землю. Свежая, только что вытащенная из моря, билась разноцветной живой радугой. Торговки время от времени поливали рыбу водой, чтобы не уснула; между ними, спотыкаясь и покрикивая, носились босоногие мальчишки-водоносы. Тут же торговали креветками, крабами, ветками белых и рубиновых кораллов. Обнаглевший рыжий кот тащил за луч морскую звезду; в тени галерей похаживал огромный детина с вязкой красного перца на шее; под столбиком спала, уткнув в подол лохматую голову, черноволосая толстая девчонка, рядом дрых, поводя ушами, шелудивый пятнистый пес. Где-то на другом конце площади, потеснив торговок, давали представление бродячие акробаты: паренек в костюме из ярких лоскутьев ходил на руках, а его партнерша — девочка лет тринадцати — приплясывала, вскочив на бочку, так, что юбка вихлялась вокруг колен. Толпа дружно ахала и в глиняную чашку редким дождиком сыпались медяки. Из маленькой таверны под вывеской "Толстый боцман" вытолкнули гуляку, он свалился едва не под ноги Кармелы, и она попятилась от неожиданности.

— Пойдем отсюда, — сказал Бенито, и они стали обходить навязчивых торговок, когда Кармела вдруг остановилась. Под перекрестьем из досок, опирающихся на гнилой столб, сидела на земле женщина, подобрав под ветхую юбку босые исцарапанные ноги и опустив вниз лицо. Из-под вылинявшего от старости платка, которым она обвязала голову, выбивалась тонкая полуседая прядка, грубо загорелое изборожденное морщинами лицо рассекал наискось шрам, шрамы виднелись и в вырезе кофты, и на запястьях вылезающих из рукавов рук. А эти руки скорей походили на кости, обтянутые кожей, от этого ладони казались непомерно большими, были разбиты работой. Перед нищенкой лежал большой, когда-то пестрый, а теперь совсем вытертый платок, на платке стояла глиняная миска с коркою хлеба и блестели три медные денежки. Прохожие, косясь, обходили убогую. Какой-то пьяный вдрызг матрос, ворча: "Расселась на дороге", — протоптался по платку, опрокинув миску. Побирушка с покорной терпеливостью вернула ее на место, разгладила платок, спрятала за корсаж грошики.

Кармела не отрывала от нищенки взгляда. Растерявшись под ним, женщина попыталась поправить вырез кофточки, чтобы спрятать шрам на ключице, неловко затеребила свои дешевые бусы. И медленно подняла глаза. Кармела вскрикнула, хватаясь за горло. С этого незнакомого, изможденного и жалкого, лица смотрели такие живые, такие знакомые глаза: темно-карие, пристальные и усталые. Только теперь в них добавилась боль. Это длилось мгновение. Бенито подхватил Кармелу:

— Что?! Что с тобой?!..

— Нет ничего, — она провела рукой по лбу, точно сметая наваждение. — Жарко. Пойдем.

Побирушка опустила голову, беспомощно теребя край платка. И вдруг заговорила. За рыночным шумом они вначале не расслышали ее.

— Что тебе надо? — спросил, наклоняясь, красавец Энрике.

— Погадаю… — сказала она тихим бесцветным голосом. — Я хорошо гадаю. Не уходите!..

— Ты голодна? — спросил Энрике. — Вот тебе денежка.

Она заслонилась рукой, вскочила, опять опрокинув миску, схватила руку Кармелы; что-то бессвязно шепча, прижала ее к губам.

— Не трогайте ее, нет! — крикнула Кармела своим, увидев их движение; ниже наклонилась к Лугонде.

— Ты славная, девочка моя, ты храбрая… ты помнишь… Они сломали меня… Не сожгли, потому что сломали… Я ничего не могу теперь… Ничего. Мадонна бланка! — пророчица вскинула затуманенный слезами взгляд. — А ты… Все сбылось?… — вгляделась в Кармелу пристальней. — Что они сделали с тобой, девочка моя… Что сделали!..

Теплая сухая рука знакомо обхватила плечи Кармелы, вторая легла на лоб. И мир закачался перед глазами. Запахло вердийскими соснами, широко и привольно расстелился внизу морской простор, и она ступила обнять его. Ей не было страшно…

Она приходила в себя постепенно. Сперва услышала, как рядом бьется прибой. Потом увидела над собой желтое от зноя небо и чайку, прочертившую горизонт. И только потом поняла, что лежит на песке, уронив голову на плечо Бенито, а он поддерживает ее под плечи рукой. На короткий миг Кармелу залило счастьем — такой твердой и надежной была эта рука. А лицо, склонившееся над ней, потемнело от тревоги. Но она заставила себя привстать. Огляделась. Энрике стоял на берегу, бросая в воду плоские камешки и считая, сколько раз они подпрыгнут, пока не утонут. У ее ног, сжавшись, сидела Лугонда и быстро ела хлеб, подставляя ладонь, чтобы не просыпалось ни крошки. Заметив, что Кармела очнулась, она спрятала недоеденный кусок и на коленях, как побитая собака, подползла ближе, протянула руку.

— Не смей! — крикнул Бенито яростно.

— Это правда? — обратил он к Кармеле измученное лицо. — Как ты должна погибнуть…

— Такая же правда, как то, что ты любишь ее, — с грустью ответила за Кармелу пророчица.

— Молчи… — прохрипел он, стискивая голову руками.

Кармеле почему-то захотелось заплакать.

— У меня голова болит, — сказала она, настойчиво теребя Бенито за рукав.

Он точно очнулся. С глубокой заботой и нежностью обхватил Кармелу пальцами за виски. Ей стало стыдно за свою ложь, но только так можно было удержать его.

— Где остальные?

— Я их отослал.

— Что со мной было?

— Это из-за ведьмы, — он метнул на пророчицу яростный взгляд. — Ты потеряла сознание на площади.

— Она не виновата, — сказала Кармела, сжимая его запястье. Она вдруг вспомнила, как совсем недавно в полузабытьи вот так же сжимала эту руку, а потом он смущенно натягивал рукав рубахи, пряча от нее синяки. И еще вспомнила, как нашел ее в монастырском подвале и шептал, задыхаясь от боли и гнева, слова, повторенные сегодня Лугондой. Откуда та узнала их?!..

— Скажи еще раз, пророчица, — выговорила повелительно, потянувшись к согбенной фигурке.

Та закачала головой:

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — пробормотала сдавленно, не глядя на Кармелу.

— Не требуй от нее, она боится, — сказал Бенито тихо. — Я сам скажу. Да, я люблю тебя.

Смеющийся город.

Прошло восемь лет с того дня, как босоногая замурзанная девчонка в лохмотьях ступили на палубу «Грозного». Теперь это был самый удачливый и самый беспощадный капитан Двух Морей. Испуганные депеши летели в столицу Республики, оттуда приходили раздраженные ответы, приказы, выходили из гаваней эскадры военных кораблей. Любой губернатор приморских городов почел бы за честь оказаться тем, кто наконец расправится с пиратами, но чаще оказывался со своими подданными их жертвой. Кармелу отлучили от церкви, останавливая колокола и растоптав свечи в алтаре. Говорили, она присутствовала при этом и немало смеялась над проклятьями священников. Но не остановилась. И тогда меский губернатор приказал схватить троих ее друзей, рассчитывая, что она бросится им на выручку и тоже окажется в ловушке.