Пустыня. Очерки из жизни древних подвижников - Поселянин Е. - Страница 4

Радость, что он нашел его, придала ему смелость; он ускорил шаги и в стремительности, с какой он шел, задел камни и произвел шум. Тогда обитатель этого уединенного места, которого тишины никто еще не нарушал, услыхал его и запер дверь своей кельи.

Антоний, видя, что отшельник отказывает ему в приеме, бросился на землю у его порога и заклинал его в самых трогательных выражениях не лишать его того утешения, за которым он пришел столь издалека и с такими трудностями.

— Ты знаешь, — говорил он, — кто я, откуда явился и какая причина привела меня. Я сознаю, что я недостоин тебя видеть, но я не удалюсь, прежде чем ты не дашь мне этого счастья. Запретишь ли ты войти в твою пещеру человеку, когда ты позволяешь входить в нее зверям? Я тебя искал, я тебя нашел; я стучу теперь у твоей двери: если ты не согласишься отворить мне, то я решился умереть, прося тебя о том; я надеюсь, что, по крайней мере, тогда ты будешь настолько милосерд, что погребешь меня.

Павел сделал вид, что не сдается на его просьбу, и ответил изнутри своей кельи:

— Никто не умоляет с угрозами и не мешает брань со слезами. Как хочешь ты, чтобы я тебя принял, когда ты говоришь, что пришел лишь для того, чтобы умереть?

В то же время он отпер дверь со сладкой улыбкой; и они воздали друг другу целование с той любовью, которая объединяет святых, и назвали друг друга по имени, которые они знали по ниспосланному им от Бога дару прозорливости.

Затем они вместе помолились, чтобы возблагодарить Господа, после чего, снова обменявшись целованием мира, Павел сел около своего гостя и сказал ему так:

— Вот тот, которого ты отыскал ценой таких трудов, которого тело, изнуренное старостью, покрыто седыми волосами; вот перед тобой человек при конце своего жизненного пути, готовый рассыпаться в прах. Скажи же мне: как стоит мир? Возводят ли новые постройки? Кто ныне царствует? Есть ли еще люди, ходящие во тьме и поклоняющиеся демонам?

Антоний ответил на все эти вопросы. И во время этой беседы ворон принес цельный хлеб и положил на землю возле них. Это послужило для обоих святых новым поводом прославить милосердие Божие.

— Смотри, — сказал Павел, — как благ Господь, промышляющий о нашем пропитании. Уже шестьдесят лет Он ежедневно этим способом посылает мне полхлеба. Сегодня, когда ты пришел. Он даровал двойное количество, чтобы показать, как Он заботится о тех, кто Ему служит.

Они возобновили свою благодарственную молитву и расположились около источника для трапезы. Но, когда надо было разделить хлеб, они хотели взаимно уступить друг другу честь преломить его; Павел настаивал на правах гостя, а Антоний на правах возраста. Наконец, они сговорились: оба они взялись за хлеб, каждый со своей стороны, и таким образом разделили его.

Вся следующая ночь прошла в молитве; а на другой день, продолжая беседу, Павел сказал Антонию:

— Уже давно, брат мой, я знал о твоем пребывании в этой пустыне. Уже давно Бог возвестил мне, что ты, как и я, посвятил свою жизнь на служение Ему: вот настал последний мой час. Всегда имея жажду соединиться с Христом, я хотел еще принять из рук Его венец правды, и дивный Бог послал тебя, чтобы предать мое тело погребению, или, лучше сказать, чтобы вернуть персть персти.

Антоний, слыша, что он говорит о близости своей смерти, залился слезами и заклинал его не покидать его или просить у Бога, чтобы он, Антоний, последовал за Павлом, но Павел отвечал:

— Ты не должен желать того, что для тебя всего приятнее. Без сомнения, для тебя было бы большим счастьем быть освобожденным от тяготы этого смертного тела, но твои братья еще нуждаются в твоем примере. Прошу тебя, если это тебе не слишком трудно, пойди за мантией, которую дал тебе епископ Афанасий, и принеси ее для моего погребения.

Он просил его об этом не потому, что для него составляло какую-нибудь разницу быть погребенным в мантии или без мантии, но он хотел удалить Антония на несколько дней и избавить его от печали видеть его смерть. Кроме того, он показывал этим, что и в смерти не прерывает духовного общения со святителем Афанасием, необоримым защитником православной веры против ереси Ария.

При упоминании о мантии Афанасия Антоний еще более убедился в том, что Дух Божий пребывал с отшельником, потому что только путем чудесного откровения он мог узнать, что этот святитель подарил его сподвижнику мантию. Он не смел возражать, мог только пролить слезы, целовал ему глаза и руки и отправился в свой монастырь.

Желание видеть преп. Павла придавало ему бодрость, словно вся сила его ума перешла в его изнуренное тело. Когда он пришел в монастырь, его ученики, обеспокоенные его отсутствием, вышли к нему навстречу и стали его спрашивать, где он так долго пробыл; но, не давая им объяснения и полный весь впечатления от добродетелей Павла, он, ударяя себя в грудь, говорил:

— Горе мне, несчастному грешнику, так незаслуженно носящему имя отшельника! Я видел Илию, я видел Иоанна в пустыне, или, что ближе к истине, я видел Павла в раю:

Эти слова возбудили еще большее любопытство в его учениках. Они еще настоятельнее просили у него объяснения, но он ответил лишь словами Писания: «Есть время говорить, есть время молчать». И, даже не подумав подкрепиться какой-нибудь пищей, он взял мантию св. Афанасия и поспешил опять к преп. Павлу, боясь, как бы тот не умер в его отсутствие. Едва он прошел часа три, как внезапно увидал преп. Павла подымавшимся в небо в ослепительном свете в сонме блаженных духов.

— О, — закричал он, бросаясь на землю и посыпая голову свою песком, — о, Павел, зачем ты покинул меня! Зачем не дал ты мне возможности проститься с тобой!? И неужели я должен был потерять тебя так рано, узнав тебя так поздно?

В то же время он ускорил шаги и совершил остальную часть пути с такой скоростью, что сам был ею изумлен.

Дойдя до пещеры, он нашел тело отшельника, который стоял на коленях с поднятой головой и с руками, протянутыми к небу. Это положение тела, которое не могло быть принято трупом, заставило Антония предположить, вопреки бывшему ему видению, что Павел еще жив, и он стал рядом с ним помолиться, но, не слыша его вздохов, которые вырывались обыкновенно у него во время молитвы, он, поняв, что преподобный Павел умер, бросился к нему на шею, чтобы дать ему печальное лобзание.

Облегчив немного свою скорбь этим выражением любви, он вынес тело из пещеры, чтобы погребсти его, и пел при этом молитвы и псалмы. Но, когда он захотел приготовить могилу, то был чрезвычайно смущен отсутствием какого-нибудь орудия для копания.

«Если я вернусь, — рассуждал он сам с собой, — мне нужно три дня для возвращения. Если же я останусь здесь, дело нисколько не подвинется. Лучше всего, о, Господи, мне умереть и последовать за Твоим доблестным воином, предав около него последнее издыхание!»

Так размышлял он, а Бог послал ему двух львов, которые выбежали из глубины пустыни с длинными гривами, развевавшимися по ветру. Антоний сперва несколько испугался и возвысил свой ум к Богу, прося помощи. Но эти звери, вопреки своей природной лютости, приблизились к телу святого Павла, улеглись у его ног и, махая хвостами, испускали мощный рев, чтобы свойственным им способом выразить сожаление о его смерти. Затем они стали разгребать когтями землю и, нарочно отбрасывая песок в обе стороны, образовали ров, достаточный, чтобы вместить драгоценные останки отшельника.

Совершив эту работу, они, как будто желая получить от Антония награду за труд, подошли к нему, двигая ушами, и, опустив головы, стали лизать ему ноги и руки.

Антоний понял по этим ласкам, столь необыкновенным для этих диких животных, что они просят его благословения. Он воздал хвалу Иисусу Христу, всесильную волю Которого творили эти звери, и произнес за них к Богу краткую молитву:

«Господи, без воли Которого не упадает ни один лист с дерева, не гибнет ни малейшая птица, дай этим львам то, что Ты считаешь для них необходимым!»

После этого он дал им знак удалиться и, приняв на свои плечи тяжесть тела праведного отшельника, положил его в могилу и засыпал его песком.