Вдохновенные искатели - Поповский Александр Данилович - Страница 27

– Это все? – интересовался директор.

– Да, почти, – успокаивала она. – Время от времени мы будем брать для проверки у скота кровь и проделывать с телятами незначительные манипуляции.

– Почему же вы решили, – недоумевал он, – избрать для опытов племенное хозяйство, где так дорого благополучие каждой головы? Обратились бы на колхозную ферму.

Странный вопрос! Где она найдет там помещения для подопытных животных, ветеринарного врача-консультанта? Кто будет в ее отсутствие продолжать наблюдения и присылать в Севастополь материал?

– Вы не опасайтесь, – убеждала Полина Андреевна, – лихорадка папатачи – сущая безделица, она укладывает человека лишь на два-три дня.

Для Петрищевой не было секретов, что возбудитель, безобидный для человека, нередко приносит животному смерть. Но перед ее мысленным взором стоял больной человек, во имя его благополучия она готова была чем угодно пожертвовать.

Пятнадцать хозяйств объездила настойчивая искательница и не добилась желаемого. Никто не собирался рисковать ценным скотом. Тогда она обратила свой взор на врачей, возложила все надежды на ветеринаров. Она читала им лекции о жестокой лихорадке и о виновнике несчастья – моските папатачи. Страстные речи, бессильные против здравого смысла, порой колеблют гранитные устои. Исследовательница наконец добилась своего.

Опыты были аккуратно обставлены, проведены строжайшим и точным путем, неоднократно повторены – и ничего в результате не дали. Возбудитель болезни не выживал в организме крупных животных. Резервуар его оставался неуловимым.

Тот, кто пробовал ставить последнюю ставку в решающей жизненной борьбе, чувствуя при этом, как ускользает последняя опора, надежда, которую уже не воскресить, поймет состояние Петрищевой, когда она принималась за новый эксперимент. При любых обстоятельствах он мог быть только последним. Неудача означала бы провал, признание потраченного труда бесплодным, все лишения экспедиции напрасными.

Полина Андреевна все это понимала и напряженно искала решения. Она была не одна, ее неуспех был бы также неудачей помощников, безропотных исполнителей ее планов и предприятий. Суровая и строгая к себе и другим, она искренне любила своих отважных помощников, самоотверженно деливших с нею радость и горе. Теперь, в этот час испытаний когда решалась судьба двухлетней работы, трудно было сказать, себя или их она больше всего жалеет.

Задуманный опыт напоминал собой сказку, он был фантастичен с начала и до конца. Казалось, исследовательница явно ставила себе невыполнимую задачу. Кто в самом деле отнесется серьезно к намерению ученого экспериментировать москитами в пору, когда в природе их нет, в местности, гибельной для их существования, регулируя их выплод с помощью комнатного ледника? Опыт требовал многих тысяч москитов, и все они должны были родиться в Москве.

И в этих условиях Петрищева надеялась открыть источник возбудителя в природе.

Было лето 1937 года, когда исследовательница зачастила в севастопольские больницы к многочисленным жертвам папатачи. Она приходила к знакомым и незнакомым с просьбой позволить ей заразить самок москитов, дать им глотнуть немного крови.

– Им надо очень мало, – утверждала она, – ведь они крошки, почти инфузории. Я пущу на вас сотню, это, право, немного. Что значит для мужчины двадцать капель крови!

Она уверенно шла от кровати к кровати, осторожно вступая с больными в беседы и тщательно подбирая слова.

– Ты умная девушка и отлично понимаешь меня. Ну, что тебе стоит позволить себя укусить? Твоему состоянию это не повредит, а людям ты окажешь большую услугу…

– Товарищ краснофлотец, вы должны на себе покормить моих зверюшек и исполнить перед наукой свой долг…

Когда ей разрешали, она доставала своих насекомых, опрокидывала пробирку на тело больного и с нескрываемой радостью смотрела, как они насыщались.

Десятки больных отдали себя в распоряжение экспедиции, десятки тысяч москитов, битком набитых возбудителем, находились в садках, а Петрищевой казалось, что этого мало.

– Мы должны заразить, – говорила она, – еще десять тысяч москитов.

– У вас их и так много, – заметили ей.

– Мы собираем материал на целую зиму работы; посоветуйте мне лучше, где нам добровольцев набрать.

Нужен был мощный резервуар, крупный источник заразы. Ни животные, ни птицы не могли им быть, больные все неохотней брали на себя роль подопытных зверьков.

– Я решила привить себе возбудителя, – сказала Петрищева, – и москитов кормить на себе.

Это не было выходом из положения, возбудитель болезни слишком скоро исчезает из зараженного организма. За день-другой много ли самок накормишь?

Сотрудники Петрищевой отказались ломать себе голову и приняли решение стать тем резервуаром, который так необходим для дальнейшей работы. Один за другим они вводили себе кровь больных лихорадкой и заболевали. Чтоб не упустить дорогих минут, пока возбудитель находится в крови, на снедаемых внутренним жаром заболевших пускали москитов, которые терзали их ночью и днем.

Это были испытания, подобные которым трудно себе представить. Руки и ноги добровольцев лежали в мешочках, где сотни папатачи язвили и жалили их. До пяти тысяч кровососов в те дни кормил на себе каждый больной. Словно перенесшие натуральную оспу, люди долгое время носили следы минувших страданий – глубокие шрамы почетных ран. Самое трудное все же было впереди. В москитах теперь сидел возбудитель, и жизнь каждого насекомого приобретала особо ценное значение и вес. Смерть самки означала гибель маленького резервуара заразы и потомства в тридцать – сорок яиц. Как в такой обстановке не поддаться тревоге, потоку беспокойных опасений и идей? Не лучше ли чаще увлажнять фильтровальную бумагу? Не очень ли москитам сухо в садках? Не жарко ли, не холодно ли, не слишком ли много света кругом?

Москитов кормили соками овощей и сиропом, и того и другого давали всласть, и это обстоятельство также лишало Петрищеву покоя.

– Как вы думаете, – изводила она сотрудников расспросами, – не может ли диета дурно отразиться на возбудителе, ослабить его силу или повести к вырождению микроба?

И еще другой, новый вопрос:

– Не допускаем ли мы ошибку тем, что кормим москитов кровью зверьков?

Дальше следовали рассуждения примерно такого порядка. Общеизвестно, что возбудитель болезни не выживает в организме зверьков. В их крови, очевидно, имеются вещества, гибельно действующие на заразное начало. Сейчас, когда важно сохранить возбудителя, не лучше ли избегать всего, что может ослабить его силу?

Так возникло обыкновение кормить москитов на себе – поддерживать их жизнь человеческой кровью.

Тридцать тысяч самок, вскормленных на больных лихорадкой папатачи, и двадцать две тысячи вспоенных кровью здоровых мышей отложили яйца на фильтровальной бумаге, оставили свое потомство в глиняных горшках, уснащенных продуктами распада, а сами вскоре погибли.

В Москве Петрищева расставила свои цветочные горшки и с волнением приступила ко второй части эксперимента. В ее распоряжении было несколько сот тысяч яиц, и предстояло решить, как воспользоваться этим богатством, как добиться того, чтобы рождение москитов строго соответствовало потребности в них. Легко себе представить, чем стала бы жизнь в лаборатории, если бы содержимое цветочных горшков в один день обратилось в москитов. Чем кормила бы она эту ораву? Где набрать для нее добровольцев? Без возможности регулировать процессы рождения и развития личинок, ускорять и отодвигать окрыление насекомых ни о чем серьезном нельзя было думать.

Задача была решена. В небольших камерах сконструировали отсеки с температурой зимы Южного берега Крыма. В этих камерах личинки и яйца могли оставаться без изменения. Каждый день выводилось шестьсот – семьсот окрыленных москитов, – рабочая норма для эксперимента. Исследовательница с волнением следила за тем, как вылуплялись личинки, неподвижные куколки и москиты. Это были сыновья и дочери экспедиции, в их жилах текла ее собственная кровь и кровь добровольцев сотрудников.