Золотая гондола - Картленд Барбара - Страница 17

• Предыдущая
• 17/59
• Следующая

Паолина поправила прическу, расправила кружева на платье и затем медленно, высоко подняв голову, подошла к герцогу, но не слишком близко. Она прямо и уверенно смотрела на него, се самообладание понемногу возвращалось к ней.

– Сейчас время обедать, – сказала она. – Я надеюсь, ваша светлость, ваше гостеприимство предполагает обед.

Он смотрел на нее все с тем же плохо скрываемым желанием, но сейчас к этому чувству прибавилось нечто вроде восхищения.

– Обед подадут сейчас же.

– Для начала мне нужно привести себя в порядок.

– Моя домоправительница покажет вам вашу комнату, – ответил герцог. – Она будет в полном вашем распоряжении, так что вы можете попросить у нее все, что вам нужно.

Несмотря на внешнюю учтивость, в его голосе звучала угроза, и Паолина ее отчетливо расслышала.

В полной тишине ее провели наверх по широкой лестнице в великолепную спальню. Там царила роскошь: на помосте стояла огромная кровать с пологом, канделябры были выполнены из венецианского стекла, на стенах висели зеркала, обрамленные серебром, туалетный столик был сделан из бледно-розового мрамора, а ковры, устилавшие пол, были явно привезены издалека, скорее всего, из Персии. Но для Паолины эта комната была тюрьмой, из которой ей во что бы то ни стало надо было сбежать.

Домоправительница принесла ей теплую надушенную воду, и пока она умывалась, стояла рядом, держа наготове льняное полотенце, окаймленное с двух сторон кружевом. Паолина машинально сполоснула лицо и поправила прическу, тем временем лихорадочно перебирая в уме возможные способы побега. Она пыталась избавиться от страха, не только страха перед герцогом, но и страха, вызванного его последними словами.

В ее голове все время вертелся вопрос, неужели сэр Харвей действительно взял деньги, предложенные герцогом в обмен на нее?

Но в конце концов, вспомнила она, что для него означает девушка, с которой он познакомился лишь несколько дней назад? Было трудно поверить в то, что он может испытывать к ней какую-то привязанность или чувствовать за нее ответственность. Почему же тогда он должен был отвергнуть эту выгодную сделку? Ведь теперь он мог идти своей дорогой, что он первоначально и собирался делать, обеспеченный деньгами и не обремененный кем-то, кому он случайно спас жизнь.

Этот вопрос мучил Паолину, она снова и снова в мыслях возвращалась к нему. Она приблизилась к зеркалу, но вместо своего отражения увидела красивое, загорелое лицо сэра Харвея.

– Я авантюрист!

Она отчетливо слышала, как он произносил эти слова, и не видела достаточно веской причины, по которой это приключение не могло закончиться для него именно сейчас.

Ей внезапно захотелось подойти к окну и крикнуть изо всех сил в надежде, что этот крик каким-то чудом донесется до Феррары и он придет и спасет ее. «Но даже если он придет, что он сможет сделать?» – спросила она себя. У герцога столько слуг, с которыми ему не справиться, да, в конце концов, герцог может просто скрыть факт ее присутствия в этом доме. Да и какие права были у сэра Харвея? Они находятся в чужой стране, где его никто не знает, известно лишь то, что он дворянин.

– Помогите! Помогите мне! – прошептала она почти неслышно, но домоправительница все же спросила:

– Миледи что-то сказала?

– Нет, ничего, – ответила Паолина.

Она впервые пригляделась к женщине внимательнее, думая, нельзя ли как-нибудь использовать ее, чтобы вырваться отсюда.

Домоправительница оказалась смуглой, пожилой итальянкой, и Паолина не сомневалась, что она была глубоко предана герцогу, в семье которого служила всю свою жизнь.

Больше причин для задержки не было. Она была готова спуститься, зная, что там, внизу, ее дожидается герцог. Интересно, что сейчас делает сэр Харвей? Наверное, упаковывает чемоданы, собираясь в Венецию с приятными мыслями о том, что теперь у него достаточно денег, чтобы обеспечить себе безбедную жизнь на долгие годы. «Помогите! Помогите мне!» – Ей так хотелось закричать это вслух, но она сдержалась и с чувством негодования, которое было здесь излишним из-за ее полной беспомощности, медленно спустилась вниз, в мраморный зал.

Когда Паолина вошла в зал, ее смелость и уверенность в себе исчезли. Она знала, что ей предстоит пережить один из самых худших моментов в ее жизни. И она не могла ничего сделать, чтобы предотвратить это.

Если бы она попыталась остаться наверху, в спальне, это вряд ли остановило бы герцога, так как он все равно нашел бы способ навязать ей свое общество. К тому же обед давал ей передышку и, возможно, шанс найти какой-нибудь путь к спасению.

Кроме того, где-то в глубине ее подсознания гнездилась надежда на то, что придет сэр Харвей и спасет ее. Она отбросила все доводы здравого смысла, убеждавшие ее, что она ровным счетом ничего для него не значит. Она не хотела верить тому, что он просто взял деньги и уехал.

Как только она ступила на последнюю ступеньку лестницы, к ней подбежал один из лакеев.

– Его светлость ждет вас, миледи.

Паолина кивнула и последовала за ним по длинному коридору, освещенному сотнями свечей, затем поднялась по лестнице, правда, не такой внушительной, как та, по которой она только что спустилась. Это была yже и, судя по всему, вела в другое крыло дома.

Она не могла избавиться от зловещего предчувствия. Кажется, ее вели в личные апартаменты герцога. Она принялась лихорадочно размышлять, нельзя ли как-нибудь настоять на обеде в главном банкетном зале. Ей вовсе не хотелось находиться в интимной обстановке, и когда лакей открыл перед ней дверь, Паолина убедилась, что ее опасения были не напрасными.

Ее ввели в небольшую, но красиво обставленную комнату. Она вся была выдержана в едином стиле, темой всего интерьера была любовь. Стены были украшены картинами, повествующими о различных эпизодах из жизни Венеры. Мягкие кушетки и легкие занавески были задрапированы тяжелой шелковой парчой с вытканными на ней многочисленными купидонами. Такие же фигурки можно было найти на позолоченных рамках зеркал и спинках стульев.

На бокалах, стоявших на обеденном столе, были выгравированы соединенные сердца, пронзенные мифическими стрелами. Да и сам стол был небольшим и интимным. Среди золотых орнаментов повсюду, где только возможно, были расставлены орхидеи, розы и лилии. Все цветы были белого цвета, цвета невесты на свадьбе, и наполняли комнату ароматом, делая ее еще более неофициальной.

Герцог стоял около камина. Паолина заметила, что он переоделся, надев камзол из белого атласа с вышивкой, выполненной серебром. Этот выбор был явно обусловлен интерьером комнаты.

Он подошел к Паолине и поцеловал ей руку. Прикосновение его губ вызвало у нее дрожь отвращения, но ей удалось произнести, как ей самой показалось, спокойным тоном:

– Я надеялась, что мы будем обедать в банкетном зале, ваша светлость. Я уверена в том, что он великолепен.

– Я предпочитаю остаться здесь, – ответил герцог. – Это совершенно особенная комната, и к тому же соседствует с моей спальней.

Он сделал ударение на последней фразе. Паолина повернула голову и вздрогнула, когда увидела, что дверь в глубине комнаты была небрежно приоткрыта – дверь, которая, по словам его светлости, вела в его спальню!

Но, как бы то ни было, Паолина не собиралась препираться с ним, пока в комнате находились слуги. Она села за стол, туда, куда указал ей герцог, и, несмотря на испуг, заметила, что салфетки обшиты великолепным кружевом, а через всю скатерть протянуты золотые нити, связывающие маленьких купидонов в единый рисунок.

Посуда, которой был сервирован стол, была исключительно из золота, а пища, подаваемая на ней, отличалась особой изысканностью. И хотя Паолине совсем не хотелось есть, она заставляла себя брать понемногу с каждой перемены блюд. Девушка старалась затянуть обед, медленно разделывала пищу, не спеша пережевывала и с трудом проглатывала.

Гравированные хрустальные бокалы наполнили золотистым вином, как будто вобравшим в себя весь солнечный свет, впитанный в свое время виноградом.

• Предыдущая
• 17/59
• Следующая