Змея Сатаны - Картленд Барбара - Страница 7

• Предыдущая
• 7/32
• Следующая

Он медленно поднялся со стула.

– Я был очень рад побеседовать с вами, леди Лангстоун, – сказал он, – но мои лошади застоялись, не следовало бы заставлять их ждать. Могу ли я надеяться на то, чтобы навестить вас когда-нибудь в другой день?

Он увидел молнии, мелькнувшие в глазах Цирцеи, прежде чем она ответила:

– Разумеется, милорд, я понимаю. Лошади – это не то, что женщины, у мужчин они всегда на первом месте.

Она также встала и направилась в сторону двери. У выхода она повернулась и протянула ему руку с изумрудным кольцом. Он поднес ее к губам, но удивительно ловко поцеловал лишь воздух. На какое-то мгновение ее пальцы сжали его руку еле уловимым движением.

Затем дверь открылась, она проводила его до верхней ступеньки лестницы и остановилась, глядя, как он спускается в холл. Но когда, взяв шляпу у слуги, он обернулся, то не увидал ее там.

Леди Лангстоун вернулась в будуар с таким выражением лица, которое заставило бы побледнеть ее падчерицу.

Что произошло? Почему он ушел так быстро?

Она не сомневалась в том, что к концу нынешнего дня окажется в его объятиях, пробуждая в нем дикую, неутоляемую страсть, охватывавшую большинство мужчин, когда она смотрела на них из-под ресниц, призывно шевеля губами.

Она подумала, что рассчитала каждый ход в этой игре, каждое провоцирующее слово и жест, которые в прошлом безотказно всякий раз интриговали, обволакивали мужчину и в конце концов околдовывали его.

Но когда она уже думала, что граф попался в сети, он каким-то образом выскользнул и сумел избежать ее хватки.

Как это могло произойти? Как могло получиться так, что в последний момент то, чего она так долго желала, ей не досталось?

Одолеваемая этими мыслями, она ходила по комнате взад и вперед в ярости и возбуждении, всегда полезными для нее, когда она искала нужную манеру поведения.

– Я добьюсь его! Он будет моим! – говорила она себе с уверенностью, от которой исходило непреодолимое для очередной жертвы излучение.

Она чувствовала в себе такую власть и силу, что могла бы словно стрелой поразить любого человека, не оставляя тому никаких надежд на спасение.

Объяснение могло состоять только в том, что либо порочность графа сильно преувеличена и он не соответствует своему прозвищу, либо он полон решимости не сдаваться так легко, как она того ожидала.

Леди Лангстоун стояла неподвижно, закрыв глаза и сжав руки. В воображении она представила графа, отъезжающего от дома, ее мысли последовали за ним, и все ее существо пыталось удержать его.

– Иди ко мне! Иди ко мне!

Каждый нерв в ее теле напрягся, она чувствовала, как пламя исходит от нее, преследуя его, настигая и проникая в рассудок.

Но, сконцентрировавшись в такой степени, она почувствовала себя в полном изнеможении, бросилась на шезлонг с атласными подушками и, поднеся руку к губам, коснулась трепещущим языком огромного изумруда.

Дверь открылась, и вошла горничная.

Мари была единственным человеком в мире, перед которым она не притворялась.

– Я слышала, что милорд уехал, – сказала Мари.

Проживя двадцать лет в Лондоне, она все еще сохраняла сильный французский акцент.

– Да, – мрачно сказала Цирцея. – Уехал. В чем я ошиблась? Почему он уехал?

– Он вернется, – попыталась успокоить ее Мари, – если вы сделаете, как велит Зенобия.

– Она многое говорит, и все неправда, – ответила Цирцея Лангстоун. – А что касается этого священника, так я ему не верю.

– Non, non[3], миледи! Вы не правы. Не все сразу получается, надо ждать, надо иметь терпение.

– Терпение! – воскликнула леди Лангстоун. – Вот уж чего у меня нет! Но он мне нужен, и я намерена его заполучить!

Мари окутала колени хозяйки изысканно расшитой китайской шалью.

– Helas[4] ! – сказала Мари, – пусть милорд уехал. Ничего страшного. Он вернется назад.

«Нужно спросить у Зенобии, что я сделала не так», – подумала про себя леди Лангстоун.

– Может быть, это связано... non, с'est impossible[5].

– Что невозможно?

– Может быть, ему что-нибудь сказала мисс Офелия?

– Мисс Офелия?

Голос леди Лангстоун прозвучал, как пистолетный выстрел.

– Что ты хочешь сказать?

– Она была в гостиной, когда приехал милорд.

– В гостиной, – тихо повторила леди Лангстоун.

Она отбросила шаль, которой Мари укрыла ее ноги, и встала с шезлонга.

– Non, non, миледи, не волнуйтесь, – просила Мари. – Мне не нужно было бы вам говорить, я думаю, что это получилось неудачно.

– Я предупредила, чтобы она не показывалась, – яростно сказала леди Лангстоун. – Я не желаю, чтобы она встречалась с моими друзьями, а уж с графом Рочестером особенно.

Она пересекла комнату и вынула из ящичка красивого инкрустированного французского комода тонкий кожаный хлыст.

Затем, хлопнув дверью, она вышла из спальни.

Мари подняла шаль, сложила ее, покачивая головой в такт своим мыслям; на ее тонких губах играла улыбка.

Граф прибыл в замок Рочестер на следующее утро.

Он не известил прислугу о приезде, но во всех его домах люди в любой момент должны были быть готовы к его посещению.

Замок Рочестер находился недалеко от Лондона, там граф держал многих своих лошадей, и там действительно всегда были готовы к появлению графа с большой компанией друзей.

Подъезжая, он подумал, что в это время года замок выглядит лучше всего. Буйно цвела лиловая и белая сирень, золотым дождем свисали цветы, берега озера поросли калужницей, а по самому озеру плавали лебеди, жившие в замке последние пятьдесят лет.

На башнях не было флагов, но граф знал, что тотчас после его приезда они будут подняты и затрепещут на ветру.

Как и раньше, он спросил себя, зачем проводить так много времени в Лондоне, если природа здесь гораздо красивее любой женщины.

Человек, которому он подражал, каждый год уединялся в деревне для того, чтобы писать, лечить свои недомогания и размышлять. Граф припомнил две строчки его стихов:

К твоим брегам стремился я с тоской,

Там воскресал и обретал покой —

и улыбнулся, подумав, что сам-то он не был полумертвым, поскольку в отличие от своего предшественника не напивался до полусмерти.

Хотя никогда и не ограничивал свою фантазию относительно вина и женщин.

Он вспомнил о леди Харриет и подумал, что ее приведет в бешенство, если он увлечется Цирцеей.

Затем, отбросив неприятные мысли о сцене, которую она может устроить, он вспомнил, что в начале недели купил пару лошадей у Таттерсолла. Должно быть, они уже в стойлах; он собирался их объездить.

Но сначала ему хотелось узнать все о Джеме Буллите.

Непонятно почему, но обвинение девушки в том, что он не обеспечил пенсию хорошо работавшему слуге, произвело впечатление настолько неприятное, что он не мог от него отделаться.

Накануне, когда под утро он отправился спать после ужина в компании особо близких друзей, он поймал себя на том, что вспоминает не про то, как они развлекались после ужина с самыми известными лондонскими прелестницами, но умоляющие слова Офелии и осуждающий взгляд ее глаз.

«Ну ее к черту, эту девицу, – подумал он. – Почему она не могла проверить, как обстоят дела?»

Однако все это настолько обеспокоило его, что утром он решил первым делом поехать в замок и убедиться, что она ошибается.

Граф действительно всегда проявлял щедрость не только в отношении женщин, которых соблазнил и которые участвовали в его развлечениях, но и ко всем людям, бывшим у него в услужении.

Он никогда не бросал денег не ветер, но в то же время ни в чем себя не ограничивал и не скупился на траты для окружающих.

• Предыдущая
• 7/32
• Следующая