Запертое сердце - Картленд Барбара - Страница 16

• Предыдущая
• 16/33
• Следующая

— Ну и пусть портится! — ответил герцог.

Натянув поводья, Сирилла остановила свою лошадь и, оглянувшись через плечо, крикнула:

— Я выиграла! Я выиграла, монсеньер!

Герцог подъехал к ней. Он подумал, что никогда не видел, чтобы женщина так великолепно держалась в седле. Он обратил внимание, что ее ручки, которые казались хрупкими и нежными, отлично справлялись с лошадью.

Проехав через парк, они добрались до того места, где устраивался турнир и где Сирилла впервые увидела герцога в сверкающих на солнце рыцарских доспехах.

Заметив, как Сирилла уверенно села на прекрасного арабского скакуна, он понял, что она отличная наездница.

Герцогу ничего не стоило на своем жеребце обогнать Сириллу. Однако, поддавшись некоему необъяснимому порыву, он позволил ей уйти вперед и первой доскакать до финиша.

Раньше, когда он во всем, даже в мелочах, стремился утверждать свое превосходство над женщиной, ему бы такое и в голову не пришло.

— Ты молодец, Сирилла, — сказал он. Она взглянула на него и проговорила:

— У меня есть подозрение, монсеньер, что вы совершили еще один воистину рыцарский поступок.

— Ты слишком проницательна или, вернее, умна, Сирилла.

— Уверена, что вы не захотели бы иметь глупую жену, — ответила она. — Вы сами так умны, что иногда я боюсь наскучить вам своей бестолковостью.

— Почему ты решила, что я умен? — спросил с любопытством герцог.

— Ваша матушка показала мне все награды, полученные вами в школе и в университете.

— Зубрежка делает умным, как попугай! — пренебрежительно заметил герцог.

— Не ждите, что я поверю вам, — предупредила Сирилла. — Как папа говорит, главное не что человек читает, а то, как его сознание овладевает новыми вершинами.

— Я давно перестал стремиться к покорению новых вершин.

— Это не правда, — прервала его Сирилла. — Если я стала, как вы сказали, умной, то только потому, что в глубине души верила в нашу встречу, когда мне представится возможность поговорить с вами.

Как удивительно, уже позже подумал герцог, ведь он действительно смог вести с Сириллой серьезную беседу, на что не был способен ни с одной другой женщиной. В тех случаях разговор — если герцог вообще снисходил до общения с женщиной — вращался вокруг ее собственной персоны и ее чувств к нему. При этом в каждом слове звучал какой-то подтекст, каждая фраза была направлена только на то, чтобы соблазнить собеседника, а не получить пищу для ума.

С Сириллой было по-другому. Она засыпала его вопросами, потому что ей на самом деле было интересно. Однако она в равной степени высказывала свое мнение, и герцог впервые за долгое время почувствовал себя заинтригованным.

Он догадывался, что взгляды Сириллы сформировались на основе тех знаний, которые дал ей ее отец. Но у нее были и свои собственные, довольно оригинальные идеи, на многие вещи она смотрела под совершенно иным углом зрения, чем несказанно удивляла его.

— Откуда тебе так много известно о Востоке, — спросил он ее во время одного спора, — если ты, как утверждаешь сама, никогда не путешествовала? В ее глазах появился озорной блеск.

— Бывает, что человек объехал весь свет и ничего не увидел, — ответила она. — Я с большим удовольствием отправилась бы в те места, о которых рассказывала. Однако я так тщательно изучила их по книгам, что временами мне кажется, будто я уже побывала там. Они стали для меня реальностью.

— Большинство девушек твоего возраста думают о мужчинах, а не о книгах и о руинах прошлого.

— Я всегда думала только об одном мужчине, — ответила Сирилла, — и изо всех сил старалась стать достойной его.

На лице герцога появилось скептическое выражение.

— Но ведь были же в твоей жизни другие мужчины, кроме того мифического рыцаря, которого ты могла бы больше никогда не увидеть.

— Конечно, были, — сказала она. — Кюре, который всегда отводил глаза, стоило мне появиться в новой шляпке в церкви. Думаю, он считал меня одним из искушений св. Антония! — Она улыбнулась и продолжила:

— Еще был сын фермера Басти. Однажды в знак своего расположения он принес мне половину поросенка. Он протянул мне свой подарок да так зарделся, что мне было трудно разобрать, где поросенок, а где человек!

Герцог не удержался и расхохотался.

— Ты прекрасно понимаешь, Сирилла, что я имею в виду поклонников. Не сомневаюсь, что в большом замке, расположенном по соседству с домом твоего отца, была целая куча пылких молодых аристократов, которые рыскали по окрестностям в надежде отыскать какую-нибудь красавицу вроде тебя!

— Должно быть, они не заметили меня в Монсо-сюр-Эндре, — ответила Сирилла. — Я была счастлива тем, что живу рядом с папой и думаю о вас.

— Честно говоря, я не верю, чтобы мужчина, которого ты видела всего лишь один раз, мог до такой степени завладеть всеми твоими мыслями, — с усмешкой заметил герцог. — Ты испытываешь мое доверие, Сирилла, хотя мне, естественно, очень льстит, что мой образ, запечатлевшийся в твоем сознании еще в детстве, так много значил для тебя все эти годы.

— Но я говорю правду, монсеньер, — ответила Сирилла. — И не забывайте, что, хотя я и видела вас только в течение одного дня, когда мы с мамой приезжали в замок, во многих папиных книгах были ваши портреты. — Его брови поползли вверх от удивления, и она принялась объяснять:

— Под ними были подписи «Св. Георгий», «Сэр Галахад», «Язон в поисках Золотого руна» или «Одиссей», который привязал себя к мачте, когда плыл мимо острова Сирен. Но кто бы ни был изображен на портретах, я видела на них только вас.

Ее глаза засветились внутренним светом, когда она продолжила:

— Я любила самой себе рассказывать сказки, в которых вы убивали дракона и совершали многочисленные подвиги, проявляя при этом чудеса героизма и доблести. — Герцог молчал, и через некоторое время она добавила:

— Сейчас же мне кажется, что вы должны были представляться мне трубадуром, который поет:

«И если б вера и любовь

Открыть могли ворота рая,

В раю давно уж был бы я,

Судьбу и Бога прославляя».

Сирилле показалось, что ее слова вызвали у герцога раздражение, и она быстро проговорила:

— Простите меня. Возможно, вы считаете, что я проявила излишнюю дерзость, упомянув о вашей любви. Этого больше не повторится.

Герцог поднялся, оставив Сириллу сидеть на диване, на котором она расположилась после того, как они поужинали, и подошел к окну. Он наблюдал, как в небе исчезают последние лучи заходящего солнца.

— То, о чем мы говорим друг с другом, нельзя назвать дерзостью, Сирилла, — наконец сказал герцог. — Мне кажется, главное заключается в том, чтобы мы ничего не скрывали друг от друга, и поэтому я хочу…

Он замолчал, так как не мог найти нужных слов, чтобы выразить свою мысль. Внезапно Сирилла вскочила с дивана и подбежала к нему.

— Я так надеялась, что вы это скажете, монсеньер. Мы с папой никогда ничего не скрывали друг от друга, всегда говорили то, что думали, и мне не хотелось бы, чтобы между вами и мной возникли какие-то барьеры. Я люблю вас, но я ничего не могу дать вам, кроме своей искренности.

Герцог собрался было сказать Сирилле, что ей следовало бы давать ему гораздо больше, но, заглянув в ее невинные синие глаза, он обнаружил, что не способен на это.

Он резко сменил тему разговора.

— Расскажи мне, где ты научилась такой грации движений, — спросил он. — Тебя, должно быть, усиленно обучали манерам и танцам?

Сирилла засмеялась.

— Моими единственными учителями в Монсо-сюр-Эндре были птицы и молодые олени.

— Ты хочешь сказать, что тебя не учили танцевать? — изумился герцог.

К его удивлению, в глазах Сириллы промелькнуло беспокойство.

— Я надеялась, что вы не будете спрашивать меня об этом, — проговорила она.

— Почему?

— Потому что, монсеньер, я никогда в жизни не танцевала… я имею в виду с мужчиной.

• Предыдущая
• 16/33
• Следующая