Синий. История цвета (Фрагменты книги) - Кулиш Нина Федоровна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/17
• Следующая

В начале XVIII века большинство художников присоединяются к мнению ученых, и цвет, как представляется, одерживает победу над рисунком. Теперь, когда цвет стал управляемым, когда он поддаётся измерению, он может выполнять в картине или другом произведении искусства функции, в которых раньше ему было отказано: функции упорядочивающие, выделяющие, иерархизирующие; одним словом, дисциплинирующие взгляд. Нельзя забывать и о другом, еще более важном преимуществе цвета: он может показать то, что рисунок без его помощи показать не в состоянии. Например, изобразить человеческую плоть — искусство, в котором, по общему мнению, так преуспели старые мастера, в особенности Тициан. Для тех, кто считает, что колорит важнее рисунка, это решающий аргумент: только цвет даёт жизнь существам из плоти и крови; только цвет позволяет живописи выполнять свое предназначение, а значит, он и есть живопись. Вплоть до конца века Просвещения у этого тезиса будет множество сторонников, а позднее его подхватит Гегель. Возможно, этим тезисом следует объяснить и тот факт, что на заре существования полихромной гравюры ее излюбленным сюжетом были анатомические таблицы: цвет становился плотью! Однако в противоположность тому, что думали критики цвета в предыдущем столетии, именно теперь, уподобившись плоти, цвет стал более правдивым.

Когда в начале XVIII века Жакоб Кристофль Леблон изобрел полихромную гравюру, это решило спор, длившийся несколько столетий, а также (правда, лишь временно) положило конец изысканиям гравёров и печатников, ломавших голову над тем, как бы раскрасить черно-белую картинку. Но изобретение Леблона имело и другие, более важные последствия. Полихромная гравюра, новое слово в технике и искусстве гравирования, выработала для себя новую систему цветов, которая и обеспечила ей успех. Систему, уже не имевшую ничего общего с прежними и подготовившую почву для теории основных и дополнительных цветов.

Эта теория ещё не сформировалась окончательно — хотя кое-кто из художников начинает ею пользоваться, — но уже заметно, что на передний план выступают три цвета: красный, синий и жёлтый. В самом деле, если у вас есть три доски и на первую накатана красная, на вторую синяя, на третью жёлтая краска, достаточно наложить отпечатки с этих досок один на другой, чтобы получить остальные цвета. Теперь цветовой мир организуется не вокруг шести, как было в Средние века вплоть до эпохи Возрождения, а вокруг трёх цветов. Чёрный и белый навеки изгнаны из мира цветов, а зелёный, получаемый от смешения жёлтого и синего (чего никогда не было в древних культурах), опустился на более низкий уровень в хроматической генеалогии и иерархии. Он перестал быть основным, "первичным" цветом.

Цвета вступили в новую фазу своей истории.

В XII—XIII веках синий, который так долго оставался на вторых ролях, занял, наконец, видное положение: он стал прекрасным цветом, цветом Пресвятой Девы, королевским цветом, и, по всем этим причинам, — соперником красного. В последующие четыре-пять столетий эти два цвета делили между собой власть над остальными и в различных областях жизни выступали как антагонисты: цвет праздничный/цвет высокоморальный, цвет материальный/цвет духовный, цвет, бросающийся в глаза/цвет ненавязчивый, цвет мужской/цвет женский. Однако с XVIII века всё меняется. Как в одежде, так и в повседневной жизни остаётся всё меньше места для красных тонов — эта тенденция обозначилась еще в XVI столетии — и на первый план выступает синий, который становится не только одним из самых распространённых в текстильном деле и в одежде, но также и любимым цветом европейцев. Таковым он пребывает и по сей день, превосходя все остальные.

Триумф, достигнутый синим в столь зыбкой области, как хроматические преференции, готовился долго: в XII веке этот цвет стали восхвалять богословы, затем его открыли для себя художники; в XIII столетии красильщики сумели придать ему невиданные прежде яркость и насыщенность; с середины XIV века он занял почетное место в геральдике; двести лет спустя Реформация придала ему статус высокоморального цвета. Но наивысшей славы он достиг в XVIII веке: во-первых, потому, что в это время массовое распространение получил замечательный натуральный краситель, который был известен еще с давних пор, но доступен лишь очень немногим (индиго); во-вторых, был изобретён новый искусственный краситель, позволявший получить как при окрашивании тканей, так и в живописи совершенно новые оттенки синего (берлинская лазурь); наконец, потому, что в новой символике цветов синий занял главное место: отныне он стал цветом прогресса, просвещения, заветных чаяний и желанных свобод человечества. В этой метаморфозе синего решающую роль сыграли литература романтизма, а также две революции — американская и французская.

Но победное шествие синего на этом не закончилось. Став любимым цветом художников, поэтов и простых смертных, он ещё и привлёк пристальное внимание учёных. Теперь он уже не на обочине, как было когда-то в цветовых системах античности и Средневековья, а в центре новейших хроматических классификаций, основой которых стали открытия Ньютона, умение работать с цветовым спектром и теория об основных и дополнительных цветах. Итак, наука, искусство и общество единодушно провозгласили синий главным цветом, синонимом Цвета вообще, каким был когда-то красный. С течением времени любовь к синему не только не угасала, но даже усиливалась. Так продолжалось до первых лет XXI века. <...>

В XVIII веке, после появления новых оттенков синего как в красителях для тканей, так и в красках для живописи, мода на этот цвет утвердилась по всей Европе, но сильнее всего его полюбили жители Германии, Англии и Франции. В этих трёх странах начиная с 1740-х годов синий стал одним из трёх самых распространённых цветов придворного и городского костюма (другими двумя были серый и чёрный). Но вот любопытное обстоятельство, связанное, в частности, с тем, что красильщикам наконец официально разрешили использовать в работе индиго. Вплоть до XVIII столетия редко случалось, чтобы представители высших слоёв общества появлялись в небесно-голубом или светло-синем: как правило, одежду таких оттенков носили крестьяне, они окрашивали ткань кустарным способом, используя некачественную вайду, которая неравномерно проникает в текстильные волокна, выгорает на солнце и линяет после каждой стирки (этот светло-голубой цвет следовало бы назвать серо-голубым, настолько он тусклый и блёклый); когда же знатные и богатые люди оделись в синее (а начиная с XIII века они часто так поступали), цвет их одежды, разумеется, был более ярким, насыщенным и глубоким. Однако уже в первой половине XVIII века при европейских дворах возникает новая мода, мода на светло-синие, иногда совсем светлые тона. Вначале их носили только женщины, а потом и мужчины. Во второй половине столетия новая мода постепенно распространилась среди всей знати, а также в самых обеспеченных кругах буржуазии. В некоторых странах (в Германии, Швеции) она просуществовала очень долго, до начала XIX века.

Это совершенно новая тенденция в одежде, о чем свидетельствуют, помимо прочего, и лингвистические данные: сразу в нескольких европейских языках появляются новые слова, обозначающие различные оттенки синего. Если раньше лексика рассматриваемых языков была относительно бедна определениями, относящимися к светло-синим тонам, то в середине XVIII века их количество резко возрастает: этот факт подтверждают словари, энциклопедии и руководства по красильному делу. Например, во французском языке в 1765 году существовало двадцать четыре обиходных слова для обозначения синих тонов, получаемых в результате крашения (столетием ранее таких слов было тринадцать); причём из двадцати четырёх слов шестнадцать обозначали светло-синие тона. А некоторые французские слова в XVIII веке меняют смысл: так, если в старо- и среднефранцузском языках словом "реrs" называли матовый и тёмный оттенок синего, то теперь его применяют для обозначения более светлого и блестящего тона, отливающего серым и фиолетовым.

• Предыдущая
• 11/17
• Следующая