Смех, свет и леди - Картленд Барбара - Страница 5

• Предыдущая
• 5/30
• Следующая

Потом она критически оглядела собственное отражение в зеркале. Лицо ее представляло собой совершенный по форме овал; такое же было и у матери Минеллы. Глаза у нее были очень большие, и оттого что она была стройна, они, казалось, занимали собой все лицо, и трудно было в них не смотреть.

Изучая свое отражение так тщательно, словно рассматривала незнакомку, Минелла подумала, что глаза у нее необычные, можно даже сказать, странные.

Они были серого цвета, но только при определенном освещении, а вообще то и дело принимали разные оттенки в зависимости от того, что ее окружало. Когда светило солнце, в них вспыхивали золотые искорки.

В пасмурный день они были серые, как дождевые облака, а если зрачки сильно расширялись, казались темными, почти фиолетовыми.

«Жалко, что у меня не голубые глаза, как у Конни», — подумала Минелла.

Потом она вгляделась в свой маленький прямой нос, изгиб губ, и решила, что выглядит очень, очень юной.

«Похоже, ответственной должности мне никто не доверит», — вздохнула она и задумалась, есть ли способ придать себе более взрослый вид.

Прическа у нее была самая простая.

Тогда в моде были длинные пышные локоны, и девушки гордились, если им удавалось создать на голове живописное сочетание волн и завитков, Минелла знала, что они немилосердно жгут волосы горячими щипцами для завивки или спят в папильотках.

Однако ей совершенно не нужно было прибегать к подобным ухищрениям, потому что ее длинные, до талии, волосы вились от природы.

Поскольку ей было слишком хлопотно изобретать прически, когда она была занята хозяйством, тем более что жили они вдвоем с отцом, Минелла просто расчесывала волосы, как ее учила мать, сто раз проводя по ним щеткой.

После этого она закручивала их в узел на затылке, закапывала шпильками и до конца дня больше о них не вспоминала.

Отец Минеллы обращал особое внимание на прическу дочери, когда они вместе отправлялись на верховую прогулку.

— Терпеть не могу нерях на лошади, — неоднократно повторял лорд Хейвуд.

Чтобы уж наверняка не давать ему повода для недовольства, Минелла не только использовала множество шпилек, но еще и надевала сеточку для волос.

Ее волосы были не такие яркие, как у Конни, чтобы сразу же бросаться в глаза, но оттенка более нежного, как у первых рассветных лучей.

Иногда они отливали серебром, словно их коснулся лунный свет, а на солнце вспыхивали мягким золотом спелых колосьев или первоцветов, по весне выглядывающих из-под листьев живых изгородей.

— Может, я и похожа на леди, — сказала Минелла своему отражению в зеркале, — но только на очень скучную, и я сомневаюсь, что в Лондоне кто-нибудь посмотрит дважды на маленькую «деревенскую мышку».

Потом, словно даже этот суровый приговор самой себе не в силах был ее опечалить, она рассмеялась.

Едва ее смех прозвучал в пустой комнате, все лицо Минеллы преобразилось.

Ее глаза засияли, и она сразу же стала, хотя и не отдавала себе в этом отчета, очень соблазнительной. В ней было то же несомненное, хотя и трудно поддающееся описанию обаяние, каким обладал ее отец.

Только у него это было обаяние Пана, а у Минеллы — обаяние феи, которая, как думала в детстве Минелла, живет в саду среди цветов.

Это было обаяние столь же простое, как у деревьев в лесу, как у туманов над ручьем, как у звезд, которые мерцали по ночам в ее окне.

Звезды всегда манили ее, потому что мать Минеллы однажды рассказала ей, что родила ее в полночь в канун Нового года.

Почти сразу после того, как она появилась на свет, отец открыл окно и, взяв новорожденную дочь на руки, долго слушал колокольный звон, медленно плывущий в ночной звездной тиши.

— Я помню, — вспоминала мать Минеллы, — что глядя на тебя и твоего отца, моя душенька, в свете звезд, рассыпанных по всему небу, я думала, как мне повезло, что два самых чудесных существа на земле принадлежат мне!

— Я хочу потрогать звезду и взять ее в руки, — однажды сказала Минелла, когда была совсем маленькой девочкой.

— Нам всем этого хочется, — с улыбкой ответила ее мать. — И, может быть, дорогая, когда-нибудь тебе это удастся.

«Я должна верить, — сказала себе Минелла, — что я рождена под счастливой звездой, а то, во что человек верит, непременно сбудется».

Именно в этот миг она приняла решение.

Это была дерзость, и никогда прежде ничего подобного ей в голову не приходило.

Но ей показалось, что она слышит голос отца:

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— Я поеду в Лондон, — решила она. — Я встречусь с Конни и попрошу, чтобы она помогла мне ради папеньки.

Когда Минелла вслух, хотя и для самой себя, произнесла эти слова, она осознала, что это решение очень важное, и к тому же довольно пугающее.

И все-таки рискнуть стоило, тем более что какова была альтернатива?

Только покорно ехать в невыразимо скучный Бат к тете Эстер.

Минелла приехала в Лондон, и хотя поездка была утомительно долгой, ей все же удалось в пути немного вздремнуть.

Минелле надо было разобрать вещи, принадлежавшие ей самой, ее матери и отцу. Она трудилась до изнеможения, и накануне отъезда у нее не было сил даже горевать. Она повалилась в кровать и уснула как убитая.

Минелла устроила в саду костер из всего, что подлежало уничтожению, а остальное упаковала в старые дорожные сундуки, которые нашла на чердаке.

Фермер, живущий по соседству, всегда хорошо относился к ее отцу и любезно согласился взять на хранение те вещи, которые Минелла не собиралась брать с собой.

— Они будут спокойно лежать под крышей сарая, — сказал он, — в целости и сохранности.

— Жаль только, что я не могу сохранить усадьбу, — вырвалось у Минеллы.

— Да, деревня будет уже не та без его милости. Как он скакал тут галопом с таким видом, словно весь мир у него в кармане!

Минелла невольно рассмеялась.

Это описание как нельзя лучше подходило ее отцу, и как бы они ни были бедны и как бы много счетов ни осталось неоплаченными, ее отец всегда не только производил впечатление богатого человека, но и всем своим видом подчеркивал, что жизнь — на редкость забавная шутка.

Таким отношением к жизни он умел заразить других, и Минелла не удивлялась тому, что Конни называла его «лорд Света и Смеха».

Несколько странно было только то, что она обращалась к нему так, словно была с ним знакома довольно близко, но Минелла знала, что Конни всегда была склонна «к излиянию чувств».

Мать Минеллы считала, что леди не должны себе такого позволять, и часто учила дочь, что нужно быть сдержанной.

— Лучше, душенька, — мягко говорила она, — не выплескивать все свои чувства, но при этом быть способной на сочувствие, теплоту и, конечно же, понимание.

— Это так трудно, маменька.

— Отнюдь, — отвечала ее мать. — Мне бы хотелось, чтобы твои манеры соответствовали твоей внешности.

Минеллу тогда удивили эти слова. Она не совсем понимала, что мама имеет в виду.

Теперь, вспоминая об этом, она думала, что мама, как и лорд Хейвуд, считала, что Минелла выглядит как истинная леди и должна вести себя соответственно.

Минелла знала, что ее мать родом из очень почтенного ирландского семейства, которое, хоть и не отличалось богатством, вело свое происхождение от ирландских королей.

— Жалко, что вы сейчас не королева, маменька! — сказала однажды Минелла, когда была еще маленькой.

Мать засмеялась, а отец, который слышал эти слова, сказал:

— Она королева! Королева моего сердца, а это гораздо более высокий титул, чем у самой королевы Виктории на английском троне!

Минелла придумывала всякие истории, в которых представляла мать королевой, а себя — принцессой.

Она надеялась, что когда-нибудь встретит принца, похожего на отца, они поженятся и станут жить счастливо до конца своих дней.

Но живя в поместье, Минелла совсем не видела молодых людей, и то немногое, что она о них знала, она почерпнула из рассказов отца о семейных вечерах, на которые его приглашали после смерти леди Хейвуд.

• Предыдущая
• 5/30
• Следующая